— Что с остальными?

— Спасла чистка желудка. Будет боль, тошнота и горячка, но выживут. Из колодца пить нельзя. Милорд, это главное: оттуда больше ни глотка! Заколотите крышку!

— А если… как-то очистить? Вычерпать до дна, и…

— Милорд, это же не ведро. Ил и грунт уже впитали яд, теперь будут отдавать его много дней. Колодец мертв.

— О, боги… — Виттор закрыл лицо руками.

Колодец находился внутри Уэймарского замка и имел глубину больше двухсот футов. Чтобы добраться до него незаметно для гарнизона, северяне должны были начать копать из гущи городских кварталов. Прорыть лаз под несколькими улицами, уйти в глубину, ниже дна того оврага, что оставил Меч Богов. Постоянно укрепляя лаз камнями и досками, работая по колено в грунтовых водах, ввинтиться в толщу Замкового холма и, наконец, чутьем и чудом нащупать шахту колодца. Огромный труд! Похоже, когти начали работу в первый же день осады, а завершили — вчера. Как на зло, стояла жара, а дождя не было уже пять дней. Запасы воды истощились, люди начали страдать от жажды. Отравленный колодец означал катастрофу.

В замке осталась вода на самом дне цистерн — ее хватит лишь на одну раздачу. Второй колодец находится на Лысом холме, внутри лагеря закатников. Он хуже и мельче замкового, даже люди Хориса едва напиваются из него. Всем остальным, кроме закатников, оттуда не идет ни капли. Солдаты замкового гарнизона, наемники Перкинса и кайры Флеминга нынешним вечером наполнят свои кружки в последний раз.

Когда Лед скомандовал запечатать замок, внутри находился гарнизон и три роты кайров вместе с беломорским графом. Закатники и люди Перкинса остались снаружи и пока еще не знали о катастрофе. Шейланд собрал на совет тех, кто знал.

Граф Виттор переминал собственные руки, будто хотел замесить их в тесто. Мартин расхаживал по комнате, дико сверкая глазами. Флеминг мрачно играл желваками. Лед, отвернувшись ото всех, глядел в окно.

— Что нам остается, милорды? У кого есть мысли… хоть какие-то?

— Воды хватит на ночь, — не оборачиваясь, сообщил Лед. — С утра начнется жажда. Через день солдаты утратят боеспособность.

— Я это знаю! А делать-то что? Если поделить на всех воду из второго колодца…

— Закатники не дадут, — отрезал Флеминг. — Они уже дерутся друг с другом за ту воду. Зарезали половину своих коней, а вторая половина издыхает от жажды. Без боя мы не возьмем колодец.

— Черт, черт! Тьма же! — Виттор так заломил пальцы, что вскрикнул от боли.

— Зови Пауля, ну, — прогнусавил Мартин.

— А я что делаю! — Окрысился старший брат, но последовал совету. В пятый уже раз поднес к лицу Предмет и прошипел команду. Предмет помигал, но не дал ответа. Виттор швырнул его в стену.

— Моя сука, вот кто поможет! Я продам ее за воду! Джоакин, ступай на переговоры и скажи этим сволочам…

Лед издал смешок, от которого морозец прошел по спинам.

— Господа, советую посмотреть в окно. Возьмите трубу, разглядите как следует.

Один за другим они прильнули к окуляру. На Ремесленной площади — той, где каждое утро Джоакин получал телегу харчей, — случились некоторые перемены. Стрелки, как и прежде, занимали все окна уцелевших домов. Но над их головами больше не трепыхалось знамя Ориджинов. Его заменил красный лоскут ткани, формой и размером напоминавший половину кайровского плаща. На стене дома белел плакат с угольной надписью: «Только вместе с Ионой».

— Понимаете, что это значит, господа?

Понял только Флеминг, его лицо окаменело. Остальным Рихард пояснил:

— Алый флаг над полками Ориджинов означает отказ от переговоров. Десмонд оставляет нам следующий выбор: сдаться без никаких условий либо умереть. А плакат дает понять: он примет капитуляцию, только если мы выйдем вместе с Ионой.

— Он обезумел, что ли?! — Вскричал граф Виттор. — Иона — моя заложница! Это я могу ставить условия! Если Десмонд не даст воды, я ее зарежу, как свинью!

Рихард вновь усмехнулся, и стало ясно: при всей ненависти к отцу, Лед восхищается им.

— Друг мой, вы все еще не поняли, с кем имеете дело. Великий Дом Ориджин невозможно шантажировать. Две дюжины моих предков погибли в плену или под пытками — лишенные кожи, запеченные на углях, зарытые в землю живьем. Среди них были и женщины, и дети. Никого ни разу не выкупили ценой поражения в войне. Ориджины не правили бы Севером, если бы поддавались на шантаж.

Флеминг выронил два слова:

— Это так.

— Но мы можем просто попросить воды в обмен на Иону!

— Уже нет. Если выйдем с нею, ее отберут. Выйдем без нее — будем убиты.

— Как — отберут? Мы прикончим ее у них на глазах!

— А потом погибнем.

— У нас Персты Вильгельма!

— И что же? Придется наступать по узкой тропинке между двух обрывов. Вы видели, как струйка песка вытекает из часов? Такой будет наша атака!

Граф Виттор с размаху опустил кулаки на столешницу. Он почти не владел собою, но Джоакин вполне его понимал. Самого Джоакина гнев разрывал на части. Какие гады эти северяне! Отравить колодец — чистое злодейство! Всех в замке обрекли на гибель от жажды — и невинных слуг, и женщин, и раненых. Всех в могилу, без разбору! А теперь Десмонд Ориджин бросил собственную дочь. В ту же яму, вместе со всеми! Человек он или бешеный зверь?!

От злобы комкая слова, Джоакин начал:

— Я пр-редлагаю свой план. С-сспустимся по веревкам ночью…

И вдруг послышался голос:

— На связи.

Все повернулись к лорду Мартину, он держал в руке Голос Бога, брошенный братом. Предмет ярко мерцал, голос шел изнутри.

— Дай сюда!

Виттор выхватил Предмет и выбежал в соседнюю комнату.

Все застыли в ожидании. Повисла тяжелая, гнетущая тишь. Стало слышно, как кто-то блюет внизу, во дворе.

Когда граф вернулся, на нем не было лица. Уронил Предмет на стол, бессильно шлепнулся в кресло.

— Пауль попал в штиль. Приплывет через пять дней.

Лед произнес с каким-то мрачным торжеством:

— Столько нам не выдержать.

Джоакин снова попытался:

— Милорды, мы можем устроить вылазку…

Никто не повернулся к нему, и Джо сбился с мысли.

Почесав густую бороду, граф Флеминг заговорил:

— «Позволь иному быть», — гласит заповедь. Нужно проявлять терпимость к чужим нравам и верованиям, но всему имеется предел. Давеча я узнал, что закатники генерала Хориса не брезгуют жрать мертвечину. Они даже сделали из трупоедства некий культ, отвратный по своей сути. Если колодец на Лысом холме может напоить только часть нашего войска, пусть этою частью будут рыцари-доброверы, а не поганые культисты.

Взгляд графа Виттора обрел остроту:

— Вы предлагаете… перебить закатников?

— Милорд, ваше чело озарено божьей благодатью. Вы были в ложе Семнадцатого Дара и получили власть над Священными Предметами. Не смею советовать вам, но говорю одно: если боги повелят уничтожить трупоедов, я сожалеть не стану.

Джоакин ощутил укол в самое сердце. Северяне — звери! И Флеминг такой же, хоть и на нашей стороне! Путевец не стал сдерживаться:

— Как можно убивать союзников? Резать своих, чтобы отнять питье?!

Граф Флеминг уважал Джоакина после того ночного боя. Сказал с почтением, однако удивленно:

— Сир Джоакин, подумайте о том, за кого вступаетесь. Это не люди, а пожиратели мертвечины, братья шакалов и червей.

— Он спит с одной из них, — отметил Виттор Шейланд. — Давно хотел спросить, сир Джоакин: ваша барышня кормила вас мяском?

Джо не вытерпел и опустил взгляд.

— Вкусно было, да?

— Вы ели из ее рук?.. — Флеминг чуть не поперхнулся. — Зная, что она такое, позволили ей готовить пищу?!

— Н-нет, — прокашлял Джоакин. — Я не знал… Это случайно…

Поддержка пришла с неожиданной стороны. Лед сухо сказал, обращаясь к двум графам:

— Трупоеды или нет, закатники бьются под нашими флагами. Нельзя ударить им в спину. Это против всех законов!

Флеминг дал ответ:

— Убить своими руками — действительно, против чести. Я предлагал иное: послать их в атаку. Трупоеды примут славную смерть на поле боя, что очистит их проклятые души. Враг понесет некоторые потери. А мы сохраним воду и сможем выдержать три дня. Всем — только польза.