— Нас видят, милорд, — сказал барон Айсвинд, заметив людей на башенках.

Эрвин не сомневался, что видят их уже давно. Шаваны-пастухи обычно разбредаются на мили вокруг стана. Они обнаружили северян еще несколько часов назад. Что вызывает вопрос: почему не ушли?

— Сколько там жителей? — спросил Эрвин и сверил собственные наблюдения с оценкой опытного кайра. Порадовался, что почти угадал: думал — сто человек, по словам барона — восемьдесят.

Даже если женщины и подростки умеют стрелять из луков, а старики не разучились махать мечами, то это лишь восемь десятков плохоньких бойцов. За Эрвином — почти три сотни отборной кавалерии. Старейшина деревни должен быть безумцем, чтобы надеяться на победу. И уйти было легко: дальний берег речки выше этого. Поднимись на кручу, уйди подальше — и волки уже не заметят. Так отчего не сбежали?

— Дурачье, — сплюнул барон Айсвинд.

— Берегут деревню, — возразил Шрам. — Есть им что терять.

Похоже на правду. Здешние жители и за ордой не пошли, хотя Пауль сулил богатые трофеи. Имеется нечто очень ценное в самой этой деревне. Недаром она отстроена так основательно.

Эрвин пригляделся к центральным домам. Один — крупная, в четыре окна, изба зажиточной семьи. Второй — мастерская у самого берега речки. Из крыши торчат целых две трубы.

— Кузница! — сказали вместе Эрвин и Шрам.

Вот почему деревня осталась на месте. У шаванов множество походных кузниц, ими никого не удивишь. Но капитальная, с двумя печами, да в удачном месте над рекой — это истинная ценность. Пауль обещал озолотить орду, но здешний кузнец решил, что разбогатеет не сходя с места. К нему, поди, вся округа ездит — особенно теперь, когда конкуренты ушли с ордою. А кузнец, видать, самый уважаемый человек в этом селе. Остался он — все остались.

— Прикажете атаковать, милорд?

— Конечно, нет. Подъедем, поговорим.

Когда приблизились, деревня затихла. Всякое видимое движение прекратилось, люди исчезли, стрелки на башенках спрятались за щитами. Каждый дом превратился в засаду.

Держась за спинами телохранителей, Эрвин крикнул:

— Шаваны! Хотите жить — выходите без оружия! Не выйдете — сожгу село!

В одном он мог гордиться собой: развил же голосину в этих походах. Так насобачился командовать, что и глухой услышит. Среди домов наметилось шевеление: кто-то перебежал из избы в избу. Эрвин добавил:

— Все до одного, вместе с семьями! Выйти, построиться! Даю пять минут!

Кто-то еще пробежал туда и сюда. Наконец, из центральной избы вышел могучий, кряжистый степняк. Помахал над головой, крикнул что-то — и другие шаваны показались на улицах. Нестройная группа в полсотни человек выдвинулась навстречу северянам.

— Кто из вас главный?

Отозвался тот кряжистый верзила:

— Бершан.

— Это твое имя?

— Да, меня так зовут.

— Вас слишком мало.

— Сколько есть.

— Я не вижу ни детей, ни девушек.

— Тут только мы.

Эрвин сказал Хайдеру Лиду:

— Пошлите две дюжины, разыщите детей. Они или сидят в погребах, или ушли за реку.

— Знаю, милорд, — кивнул капитан.

Он отдал приказ, иксы въехали в деревню. Среди шаванов прошел шепоток. Вперед выступили двое: Бершан и женщина — должно быть, его супруга.

— Ты — герцог Ориджин? — спросил Бершан.

— Я — человек, который может сжечь твое село. Вот и все, что нужно знать.

— Мы тебя просим: не убивай никого. Я хороший кузнец. Подкую коней, починю мечи и латы. Я тебе пригожусь.

— Только ты и пригодишься. Остальные зачем?

— Мои сыновья и дочь, и жена — все работают в кузнице. Глазом не моргнешь, как все для тебя сделаем! А еще накормим и напоим. Но никого не убивай, хорошо?

Жена Бершана кое-что сообразила и добавила с сильным акцентом:

— Мы не с ними, ты видишь? Гной-ганта ушел, его люди ушли — а мы остались.

Сегодня Эрвин не ощущал жалости к мирному люду. Сколько было в нем сочувствия — все досталось раненым кайрам. А шаваны — часть той Степи, которая пожирает северян.

— Мне пригодятся припасы: пища, одежда.

— Все дадим!

— Лекарские зелья. Материя для бинтов.

За пределами городов снадобья — великая ценность. Но Бершан поколебался только вдох:

— Найдем. Тут наша знахарка, она поможет.

— Мои люди возьмут все, что нужно. А к тебе, кузнец, у меня есть одно дело.

Войдя в кузницу, Эрвин не смог удержаться от сравнения: здесь как в пыточной камере. Тот же инструментарий: зажимы, клещи, молотки, гвозди. Тот же душный жар, от которого сразу бросает в пот. Тот же здоровяк в кожаном переднике, только зовется не палачом, а иначе. Кузнец услужливо склонил голову перед герцогом:

— Чем могу помочь? Нужен новый клинок? Подковы для коня?..

За Бершаном стояли помощники: сыновья, жена, дочь. Крепкие, как на подбор, даже у дочки мускулы ходят под кожей. Целая семья кузнецов, надо же.

— Отпусти жену с дочкой, — предложил Эрвин. — Для дела хватит тебя и сыновей.

Кузнец ответил твердо:

— Все пригодятся. Так быстрее выйдет.

Очевидно, хотел защитить семью. Думал: кто будет работать, того не тронут.

— Как знаешь, — кивнул герцог и дал Бершану эскиз. — Мне нужно изготовить такое устройство.

Кузнец нагнулся к жаровне, чтобы лучше рассмотреть чертеж. По сигналу Эрвина кайры внесли Орудие. Лидские Волки отработали с ним двое суток. Можно ли за этот срок полностью перемолоть человека?..

— Он готов, милорд, — с гордостью доложил Хайдер Лид. — Желаете взглянуть?

Не желаю, — подумал Эрвин, — век бы не видеть ничего подобного. Чужой боли мне хватило с лихвою.

— Прошу вас, капитан.

Лид сбросил полотно, накрывавшее Орудие. Пленник был почти цел и вполне напоминал человека. Прибавились только два странных нароста на голове.

— Слушай приказ, — сказал Лид.

Мутный взгляд Орудия сосредоточился на нем.

— Помочись, — сказал Лид.

По ноге пленника потекла струя.

— Не кричи, — сказал Лид.

Он ударил пленника щипцами по коленной чашке. Тот побагровел, изогнулся от боли, но не выронил ни звука.

— Сломай себе зуб, — приказал Лид.

Руки Орудия, конечно, сдерживали веревки. Он воспользовался единственным способом исполнить приказ: выпятил нижнюю челюсть и стал бешено щелкать зубами. Удар приходился на резцы. Они крошились, пленник сплевывал белые осколки. Эрвин смотрел.

Ненавижу чужую боль, — подумал он снова.

С диким лицом пленник лязгал челюстями, исступленно дробя собственные зубы. Задел и разжевал губу, кровь и слюна взбились в пену. Мышцы бугрились, лицо наливалось краской, глаза лезли из орбит. Но он ни на вдох не прекращал свое дело.

— Хотите знать секрет, милорд? — с самодовольством спросил капитан.

Нет, — подумал Эрвин. Альтесса ответила его устами:

— Сгораю от нетерпения.

Хайдер Лид показал два железных бугорка над ушами Орудия. То были «барашки» — рогатые головки винтов.

— Разобрали арбалет, милорд. Получили два винта, заточили до остроты и вкрутили в череп. И не просто так, а точно в щели между костями. Всадишь поглубже — кости раздадутся, будто лопается голова. Ему теперь все безразлично, кроме этих винтов.

— Довольно, — сказал Лид Орудию. — Ты молодец.

Двумя движениями он отжал оба винта на оборот. Пленник обмяк, расплылся в пустой и счастливой улыбке.

— Хетир валине халья!..

Женский шепот был полон злобы и страха. Эрвин почти забыл про кузнеца с семьей, а они-то все еще здесь.

— Что ты сказала?.. — спросил он шаванскую дочку. — Хочешь на место Орудия?..

Эрвин заложил за спину одну руку и показал девчонке два пальца. Взял ими барашек винта и с легкостью, без усилий сделал оборот. Пленник затрясся, забился, как от искры.

— Беритесь за дело, — приказал герцог. — И молитесь своим Духам-Странникам.

Покинув кузницу, он отошел подальше, чтобы не слышать криков, присел на берегу речки. Плескало течение, зеленела трава, дальний берег поднимался живописною кручей. Утки ныряли за рыбой, смешно задирая кверху пернатые зады. Несколько деревьев давали приятную тень. Альтесса Тревога разулась и вошла в реку попробовать водичку.