Мирей смочила горло чаем, но снова закашлялась, зажав губы салфеткой.

— Конечно, мне не стоило верить сплетням. Глупо с моей стороны, правда? Ваше желание заручиться моею дружбой, рвение добыть дорогой трофей мне в подарок… Ваши безукоризненные манеры, избегание любых тем, способных вас опорочить… Как я только могла усмотреть в этом женскую хитрость! Простите же великодушно!

Леди Нэн-Клер, наконец, овладела собою. Отдышалась, вытерла пальцы, забрызганные чаем, поправила воротничок. Сказала:

— Моя вина, миледи: я не была абсолютно честна. Конечно, я старалась завоевать ваше доверие, и мои надежды, действительно, связаны с лордом Эрвином. Но я вовсе не планировала свататься к нему и даже не предполагала, что так можете думать вы. Миледи, я дала обет безбрачия.

— Вы носите монашеский чин?

— Это не требуется. На Фольте любой может прийти в храм и перед лицом морских богов взять на себя некий обет. Служители храма окажут прихожанину духовную помощь в соблюдении клятвы. Мой зарок таков: я не выйду замуж, пока не достигну одной цели.

— Надо полагать, цель связана с матерью? Не примите мои слова за грубость. Я считаю справедливой вашу претензию на дарквотерский трон. Леди-во-Тьме поступила жестоко, отказав вам в наследстве.

— Это не так, миледи. Мать возненавидела меня не за претензию на трон, а за отказ. Я сама отреклась от наследства, за что и была изгнана.

— Не могу понять…

Мирей вновь закурила.

— Леди София, представьте себе запертую дверь, за которой таится нечто поистине ужасное. Вообразите мой испуг, когда я узнала, что ключ уже вставлен в замок. Одно время я считала мать ключом. К тем годам восходит неразумный конфликт с нею, отказ от наследия и несколько опрометчивых жестоких поступков. Но я вела наблюдения, анализировала то, что было мне известно, и поняла: королева Маделин — лишь неумелая служанка, которая силится повернуть ключ в замке, но не справляется даже с этим. Не станет ее — придет другой, более сноровистый человек. Моя задача — сломать ключ, оставив в скважине обломок.

— Полагаете, Эрвин сможет помочь вам?

— Если кто-либо сможет, то — только он.

— Под ключом вы понимаете первокровь? А ужас, таящийся за дверью, — это Священные Предметы в руках преступников и злодеев?

Мирей затянулась и выдохнула густое облако, скрывшее ее лицо.

— То, о чем вы говорите, — лишь чахлая ветвь того древа ужаса, о котором говорю я. Если бы еретики с первокровью ограничились стрельбой из Перстов Вильгельма, я была бы совершенно спокойна. Ваш сын, несомненно, одолел бы их и положил конец беде. Но применять Предметы для стрельбы — то же самое, что колоть орехи золотым слитком. Первокровь дает великие возможности, среди которых есть и самая страшная: повернуть ключ в замке. Еретики, вероятно, даже не знают о ней. Быть может, знает тот, кто дал им первокровь. И совершенно точно знает моя мать.

— Вы хотите, чтобы Эрвин помешал королеве Маделин вступить в союз с Паулем?

— Так можно сказать. На данном витке спирали понимания.

— Что ужасное скрывается за дверью?

Леди Нэн-Клер коснулась пальцем подвески в форме древа.

— Вспомните, миледи: вчерашним утром вы не верили даже в существование гуркена. Прошу вас: досмотрите пьесу до конца, лишь тогда осознаете развязку.

* * *

Этой ночью снова открылась течь. Более сильная, чем прошлые, и сразу в двух местах. Капитан назначил вахту в трюме: следить за обстановкой и немедленно задраивать щели. Вахтенные матросы сменялись каждый час — дольше никто не выдерживал. Тот звук — шуршание, скрежет, постукиванье — повторялся очень часто. Он затихал, когда вахтенные шевелились, будто прятался от их шагов. Но стоило им посидеть без движения, возникал и сводил с ума.

Сколько ни обшаривали бочки, мешки, ящики — его источник не был найден. Звук шел отовсюду сразу. Возникал прямо в воздухе, а может, внутри черепов вахтенных матросов. Кто-то сказал: «Мы как будто сидим на крышке гроба, в котором черви жрут покойника». Другой ответил: «Или гроб — это трюм, покойники — мы, а черви снаружи пытаются к нам прорваться». Палубная команда пристально наблюдала за морем. Светила факелами, метала гарпуны, лупила по воде баграми. За бортом не было никаких существ — ни гуркенов, ни мактуков, ни даже сельди. Течи открывались вновь: всякий раз в новом месте. «Морская стрела» разлагалась на ходу.

— Земля! Земля! — Заорал дежурный из «вороньего гнезда».

Все, кроме трюмовой вахты, высыпали на верхнюю палубу. Бугорок суши поднялся над горизонтом, побудив всех завопить от радости:

— Земля-яя!

А в небе показалась россыпь точек. Леди Мирей сказала:

— Это птицы.

Она сняла шляпу, перевернула и взяла в вытянутую руку. Одна из пташек заметила возможное гнездо, спустилась и уселась внутрь шляпы.

— Да чтоб мне в земле не лежать!..

Птица не имела ни крыльев, ни хвоста. Она представляла собою пушистый шар с глазками и ртом — будто кот, свернувшийся в клубок. Каждая шерстинка имела на конце крохотную искру.

— Совсем дикая — не боится людей, — сказала леди Нэн-Клер.

Потомок попробовал погладить птичку, но Мирей запретила:

— Нельзя, ударит искрой.

Прошло несколько минут, пташка умостилась поудобнее и погасила искорки на шерсти. Мирей кивнула, Потомок робко погладил пушистое существо.

— Святые боги, она совсем как кот! Вы видели такое — летающий котенок!

Птица не стала мурлыкать, а хрипло засвистела, но все поняли: она выражает удовольствие. Сбегали за зерном, предложили поклевать — птаха отказалась за неимением клюва. Тогда ей дали кусочек вяленой рыбы. Жадно проглотив его, пушистая издала протяжную трель.

— Неси еще, — велел капитан.

Второй кусок она не стала есть — видимо, вспомнила о птенцах. Взяв рыбу в рот, птаха взъерошилась, зажгла искорки на шерсти — и легко, слово пух на ветру, взлетела в небо.

Часом позже «Морская стрела» подошла к острову.

— Нужно вытащить на берег, — сказала Мирей.

Штурман завел шхуну на мелководье и посадил на песчаное дно. Три часа заняла разгрузка, а потом матросы ухватились за якорные канаты. Фольтийцы пришли им на помощь, а Бивень командовал:

— Р-раааз! Взяли… Р-раааз!

Фут за футом, «Морскую стрелу» выволокли на пляж. Оказавшись на суше, она завалилась на правый борт и подставила свету дно.

На сей раз не обошлось «твоей Праматерью» и «святыми богами». Двух матросов стошнило, один с криком убежал. Все дно оплетала шевелящаяся черная сеть, будто связанная из угрей. Эти гады, склизкие, как пиявки, были срощены хвостами друг с другом. Получалась омерзительная тварь с одним животом и сотнею голов на длиннющих гибких шеях. Каждая морда впивалась и грызла днище корабля.

— Килехват кушать древесину, — сказал капитан Колистад. — Он жить в водяной лес. Вы задели дерево — килехват кусь-кусь. А я — совсем дурак.

— Вы спасли нас, — возразил Джефф Бамбер.

— Не спорить! Сказал — дурак! Килехват не кушать корабли севера. Вот я спокойный, не волновать. А потом понять: ваша шхуна — фольтийские доски!

— Верно, построена в Шиммери, но из вашего материала… Капитан, что же делать теперь?

— Как так что? Брать мечи — и чик-чик!

Одолев отвращение, кайры обнажили клинки и принялись рубить килехвата. На суше он был совершенно беспомощен. Не оказывая сопротивления, распадался на куски и брызгал кровью. Она имела цвет купороса.

— Весьма неприятное зрелище, — сказала леди София. — Не прогуляться ли нам по острову?

Ей составили компанию леди Мирей, Шкипер и Юнга. Островок был крохотен — за пару часов можно весь обойти. Середку занимала высокая скала, ее опоясывал лес, по кромке которого и двинулись путники. Таких деревьев и цветов, как росли здесь, леди София никогда не видела прежде. Они пахли то медью, то сладким парфюмом; имели крестовидные листья, и перья вместо веток, и круглые листья с дырками посередке. Их стволы были таких диковинных форм, что дерево, похожее на винтовую лестницу, казалось простым и скучным. Впрочем, после гуркена и килехвата, и птицы без крыльев Софию нелегко было удивить. Она просто глядела и запоминала, и думала вернуться за альбомом чтобы зарисовать самые занятные образчики. Славное вышло путешествие, — говорила себе София и чувствовала бесконечную любовь к сыну.