"Экран" опять погас, и голос старца произнес:

- Ты прощен. Прощен и людьми, и Богом. А значит, можешь идти дальше.

Головачев и не заметил, как на его глаза навернулись слезы. Воистину Бог всемилостив. Он прощает. Прощает любые грехи тому, кто способен искренне покаяться...

Ощущение мгновенного полета вновь сменилось картинкой на горящем "экране".

... Тогда они строили дом. Вот он, наполовину возведенный каркас будущего коттеджа в московском пригороде. В один прекрасный день, приехав туда, Головачев не застал на месте строителей. Не появились они и на другой день. Он начал звонить в фирму. Трубку никто не брал. Потом выяснилось, что фирмы уже не существует. Она исчезла - вместе с его деньгами, как и деньгами других клиентов. Оставив его и жену без копейки у недостроенного дома.

Как буйствовала тогда теща! Она как раз гостила у них. Василий Васильевич боялся, что ее хватит удар. Она кричала, что надо непременно найти этих грабителей и убить. Нельзя сказать, что Головачев с самого начала воспринял все это спокойно. Внутри все бурлило и кипело, и впрямь хотелось расправиться с мошенниками. Но вид побагровевшего от гнева лица тещи как-то его остудил и заставил взглянуть на все как бы со стороны. И вот таким отстраненным взглядом он вдруг ясно увидел, что будет дальше с этими лже-строителями. Прогуляют, пропьют ворованные деньги - и рано или поздно так или иначе погибнут - в криминальной разборке или сгорев по пьянке в очередном недостроенном доме. Потому что отнятые чужие деньги не могут пойти на благо. Никому никогда не принесут они счастья. А он, Головачев, заработает еще денег, и дом достроит, и будет жить, и все у него будет хорошо. А потому только пожалеть остается этих, потерявших человеческий облик и душу.

Тогда он смог преодолеть гнев. И потерю ту они пережили... И в душе он не оставил мстительного чувства, не отравил себя злобой.

Картинка исчезла, и Головачев услышал голос Иоанна:

- Безгневие - вот четвертая ступень. - Ты научился преодолевать гнев, а значит, прошел и ее. Человек, прошедший через покаяние, знает, что он сам грешен, а потому становится снисходителен к грехам других.

"Уж точно, что я не святой, - усмехнулся про себя Василий Васильевич. - И гнев все еще нет-нет, да и накатит. Бываю, бываю греху гнева подвержен, никуда не денешься".

А КВР уже подбросила ему новый образ на светящемся "экране".

И он вспомнил время, когда после возвращения из тайги недолго работал в одной программистской фирме, не слишком успешной. И когда выявилась переплата налогов, то во всем обвинили бухгалтера, тихую молодую женщину. На "экране" была сцена собрания, где разворачивалась настоящая травля. Ее клеймили разными словами, среди которых "растяпа" было самым мягким. Бухгалтер пыталась оправдаться, доказать, что руководство давало ей порой противоречивые указания, а торговые агенты не всегда своевременно предоставляли отчетность, но говорила она все это как-то нерешительно.

Головачев ничего не понимал тогда в финансовых делах, и не мог оценить, виновата бухгалтерша на самом деле или нет. Вполне возможно, что и виновата, но только в силу своей неопытности, а не по умыслу. И по всему происходящему было похоже, что из нее просто хотят сделать козла отпущения. Видеть все это было невыносимо. И тогда он встал и сказал: "Вы что, забыли - не судите, да не судимы будете? И не только она одна во всем виновата, и вы все это знаете. Давайте-ка лучше объективно разберемся, в чем дело и почему мы постоянно имеем проблемы".

Удивительно, но это подействовало. Все притихли и забыли про бухгалтершу. Разговор перешел в спокойное конструктивное русло. И когда руководство нашло в себе силы признать свои ошибки, то оказалось, что вся система организации работы нуждается в изменении...

- Добрословие и правда, вот пятая ступень, - прокомментировал Иоанн Лествичник, когда картинка исчезла. - Ты и ее прошел достойно.

Снова чувство полета - и снова открывшееся в тумане "окно". Головачев ждал продолжения "документального фильма" из его жизни, но теперь содержание "экрана" сменилось. На этот раз Василий Васильевич увидел картину уже не из своей жизни. А дальше возник образ деревенской площади, на возвышении в центре которой стоял столб. К столбу был привязан человек, и рядом восседали люди в сутанах католических монахов. Жители деревни, окружив помост, соревновались в том, кто больше вспомнит "фактов", якобы подтверждающих причастность осужденного к колдовству. Кто-то искренне заблуждался, начиная видеть в даже самых обычных действиях схваченного служителями Инквизиции то, чего никогда и не подумал бы приписать кому-то другому. А кто-то сознательно старался побольше очернить "колдуна" - чаще всего желая выслужиться перед могучей тайной организацией и получить вознаграждение, а иногда из-за зависти или плохого отношения к подозреваемому и прямо желая ему смерти. И лишь один человек, подойдя к помосту, бесстрашно сказал, что никогда не замечал в поведении подозреваемого ничего, что подтверждало бы его причастность к колдовству.

- Уклонение от лжи - вот шестая ступень, - произнес голос старца. - Самое трудное для человека - не лгать ни другим, ни, тем более, самому себе. Ведь жить в ложных представлениях о себе гораздо легче. Так живут большинство людей. Но тот, кто хочет двигаться вперед и вверх, кто хочет взращивать свою душу - для того необходима правда. Сам ты доныне еще не преодолел эту ступень. Но у тебя есть шанс пройти ее.

И опять неуловимое изменение картины. Сидящий в небольшой комнатке человек что-то записывает в тетради. Ракурс изменился и Головачев увидел, что это химические формулы. Человеком, чей образ воссоздала компьютерная система, был Кеккуле - создатель формулы бензола. Перед Василием Васильевичем спрессованные в минуты прошли дни и недели труда. Когда, казалось, уже перебраны все варианты, уже проведены все мыслимые опыты и вычисления - а желаемый результат все так же недостижим! Хочется все бросить и впасть в уныние. Но, как награда за упорство, формула бензола приснилась ему во сне.

А вслед за этим возникает еще картина - из известной притчи про двух лягушек, упавших в крынку с молоком. Одна быстро сдалась - и утонула, а вторая продолжала бултыхаться из последних сил - и сбила в молоке комочек масла, оттолкнувшись от которого, смогла выпрыгнуть наружу.

- Уклонение от лености и уныния - седьмая ступень, - прокомментировал старец. - Что касается лично тебя, то ты ее прошел уже давно.

И вновь сменились перед глазами смоделированные КВР образы - святых старцев и тех, кого они наставляли. Были там и Серафим Саровский, и Сергий Радонежский с Дмитрием Донским, и священнослужители времен Великой Отечественной войны, молившиеся за дарование победы русскому воинству, и множество неизвестных Головачеву людей. При этом все эти образы ясно показывали истинную суть молитвы - очередной, восьмой ступени духовного восхождения по "лествице", описанной прозорливым Иоанном, за это и прозванным впоследствии Лествечником. На эту ступень Головачев ступил, когда впервые в своей жизни пришел в церковь и неумело и при этом предельно искренне молился за то, чтобы его сыну повезло и он смог найти свое место в новой жизни. А потом были такие же, самодельные, из простых собственных слов, но зато идущие от сердца, молитвы во время его отшельничества. И ему иногда казалось, что он и впрямь говорит с Богом. Ну а уже в Братстве лично Владыка Амвросий научил его древним истинно православным молитвам. Которые очищали душу и открывали ее для фаворского света нетварных энергий.

И вновь новая ступень и соответствующий ей образ. На сей раз программа КВР решила, что Головачев должен ощутить суть этой ступени духовного роста, как говориться, на собственной шкуре. Он и ощутил - почувствовал себя стоящим на почти отвесной скале, на самом краю обрыва. Сзади - бездонная пропасть. А спереди на него надвигается огромный хищный зверь. "Смилодон!" - вспыхнуло в памяти название страшного саблезубого тигра времен неолита. Василий Васильевич хотел было броситься бежать - и отпрянул, заглянув в бездонную пропасть. Осмотрелся по сторонам - кругом огромные валуны, путь в стороны тоже отрезан. А зверь надвигается. Все ближе, ближе... И тут какой-то внутренний голос подсказал ему: "Стой! Не беги. Иди ему навстречу. Смотри ему в глаза!" Это было очень страшно. Зверь скалил пасть и сверкал глазами, и смотреть в эти глаза было практически невозможно, поскольку в них сияла чистая животная ярость. Но он все же собрался с духом и взглянул. И заставил себя смотреть, смотреть не отрываясь и не мигая, будучи уверенным, что зверя это, конечно же, не остановит, что вот сейчас тот бросится и растерзает его в клочья... Но смилодон как будто замешкался и замер на месте. И Головачев увидел, или скорее даже почувствовал, как внутри зверя уходит ярость, сменяясь нерешительностью. Но самое удивительное, что исчез его страх перед "саблезубой смертью". И, о чудо, через мгновение зверь отвернулся и ушел прочь.