На работе оперативная обстановка радовала спокойствием настолько, что неугомонное начальство, дабы подчинённые не застаивались, откровенно выдумывало им занятия. То в командировку зашлёт — явить себя районной нечисти, то удумает внеплановые рейды по истоптанным вдоль и поперёк закоулкам с задворками.

Инспекторы не роптали. Обоим хватало рассудительности осознавать, что пусть лучшее так, впустую бороздить заброшки и переулки, чем вкалывать на грани возможностей, в состоянии цейтнота. Потому выслушивали очередные причуды Фрола Карповича без особого раздражения.

С найденными в корчаге записками гувернёра тоже всё сложилось как нельзя лучше. Примерно через полторы недели на счёт Швеца поступила приличная сумма, даже большая, чем предполагала выручить букинистка, и он воспрял духом. Обзавёлся новым костюмом, лучше прежнего, побаловал себя покупкой серебряного портсигара с тремя богатырями на крышке. Обошёлся тот, кстати, довольно дёшево. Приобрёл его призрак по случаю, у какого-то деда на блошином рынке, куда друзья ненароком забрели в выходной.

Долго вертел, обнюхивал, царапал ногтем, пробовал на зуб, остервенело торговался. Вместе с продавцом проведал ювелира, где ему подтвердили подлинность изделия.

Издёргав деда до крайности, ударили по рукам. Серёге пришлось бегать к банкомату за наличкой — продавец в переводы не верил, предпочитая кэш. С тех пор Антон полюбил неторопливо, рисуясь, доставать новую игрушку из кармана, проводить подушечками пальцев по прижатым резинкой к стенке сигаретам, выбирать понравившуюся и вальяжно закуривать, с такой же медлительностью пряча обновку обратно.

Рассчитался он и за смартфон. Иванов отнекивался, убеждал друга, что аппарат у него служебный, а значит бесплатный, но напарник был неумолим. Перевёл всю сумму и немного больше, подкрепив действие слегка обидными словами:

— Я не побирушка. Долги всегда отдаю.

Не желая обострять отношения, Сергей согласился и предложил забыть о случившемся пустяке. К чему бередить старое? Хорошо хоть подробностями продажи клада забыл поинтересоваться, посчитав перевод своей долей.

Оставшиеся деньги призрак приберёг. Переговорив с Фролом Карповичем, он непредвиденно получил одобрение на недельный отпуск в Новый Год (Иванов сильно подозревал в этом скрытую компенсацию за отобранные револьверы) и теперь гадал, куда бы ему податься, понежиться на песочке. Там и пуститься в кутёж, ни в чём себе не отказывая.

... С Юлькой роман развивался плавно и ненапряжно для обоих сторон. Регулярно встречались, по субботам веселились, свободу друг друга не ограничивали. При обоюдном желании провести вместе ночь отправлялись в гостиницу.

Как-то инспектор, предчувствуя в новой пассии некие сомнения, пригласил её к себе домой. Маше показать. Дочь билетёрши прошлась по квартире, заглянула в холодильник, особо обратила внимание на развешенные на балконе вещи.

— Женских нет, — резюмировала она. — Я, признаться, опасалась, что ты — женатик. На сайтах знакомств таких полно. Врут, что холостые, а у самих дома детвора и кредиты. Кто за тобой присматривает?

— Бабушка, — получестно ответил Серёга.

Возраст домовой вполне позволял её так именовать.

— Я думала, мама. Каждый день убирает? Ни пылинки...

— Ага. Чистоту любит.

Больше Юлька ни о чём не спрашивала и в гости не рвалась, посчитав семейную ситуацию парня сходной со своей. Разница лишь в том, что у неё мама почти каждый день дома, а тут с инспекциями набегают. Встречаться же с чужой роднёй, по закону подлости припрущейся в самый ответственный момент, девушке не хотелось.

Гостиницы оказались гораздо удобнее, спокойнее и разнообразнее.

Внимательно проследившая за гостьей Маша одобрила выбор, охарактеризовав её «нормальной тянкой с мелкими заскоками», однако поведения домохозяина не понимала.

— Чего вы, как семейные любовники, чужие подушки полируете? Есть же где покувыркаться.

— Рано. Да и удобнее так. Начнёшь домой водить — в ванной незаметно появится вторая зубная щётка, а потом и в шкафу для меня места не останется. Начнутся новые порядки, быт...

— Это да, — вздыхала кицунэ, — мы умеем... Но девушка, по-моему, к такому примитивному захвату территорий не склонная.

— Проверять неохота.

О том, что кувыркаться в постели с женщиной, твёрдо зная, что в квартире есть и другие жильцы, попросту неприятно, Сергей не упомянул. Домовая, конечно, мешать не станет и терпеливо отсидит до утра за холодильником, но... сам факт. Стоны, возня, поцелуи только для двоих. Остальные — лишние.

***

... От замысла по прокачке лечебных свойств Иванова друзья не отступились. Обмозговали соображения Ланы, согласились с их простотой и изяществом. Смотались к Стасу, переговорили о превращении его чахлого организма в учебное пособие.

Получив горячее одобрение, приступили к обработке мамы немёртвого, залегендировав предстоящие визиты под сеансы лечебного массажа. Упирали на то, что они организация некоммерческая и платить ничего не понадобится. Как оказалось — зря. Согласие Елизавета Владимировна дала даже не вслушиваясь, истово веря в любое начинание Маши, которую она почему-то считала главной и называла «дочкой».

Одинокой женщине любая помощь шла только на пользу. В силу возраста ей тяжело давались процедуры борьбы с пролежнями у парализованного сына, имевшего какой-никакой, а вес.

Особый вклад в организационную часть внесла кицунэ, отвлекая рвущуюся понаблюдать за сеансом Елизавету Владимировну женскими разговорами и терпеливым выслушиванием жалоб.

Поначалу реабилитация Стаса шла из рук вон плохо. Инспектор вливал в беспомощное тело Силу, с радостью наблюдая кратковременный прилив энергии в «пациенте». На губы мужчины наползала улыбка, речь становилась чуточку внятнее, на лице проступал заметный румянец.

Едва прекращал — через десять-пятнадцать минут всё возвращалось на круги своя. Немёртвый серел, бледнел, откатываясь в первоначальное, овощное состояние.

Серёга делился даром до упора, до бессилия. Уходил, поддерживаемый напарником и мокрый от пота. Потом спал по двенадцать часов, и на следующий день ощущая в организме неприятную разбитость.

Прогресс даже не маячил на горизонте, превращая все усилия в Сизифов труд.

Отчаявшись, затеяли мозговой штурм. Долго спорили, рядили, выпив немерено чаю и почти разругавшись вдрызг. Антон, насмотревшись на потуги друга, отговаривал его от, как он вполне метко выразился, «высокопарной придури, выдуманной в приступе неконтролируемого бреда», приводя в доказательство дельные аргументы. Маша его поддерживала, но не слишком рьяно, делая акцент на работоспособности обожаемого домохозяина и мягко переводя обсуждаемые проблемы в разряд долгоиграющих.

— Подучись, — говорила она. — В спешке перегоришь. Потихоньку надо, понемножку.

В доказательство упирала на то, что в мединститутах и учатся долго, и интернатуру не за полгода проходят, и всё равно нормальных, знающих врачей толком не сыскать, а те, кто действительно что-то умеет — поголовно с огромным практическим стажем.

Спорить с ними Иванову было трудно. Каждый по-своему прав, каждый желал ему добра. Но сдаваться инспектор не хотел.

Имелся у него довод. Тайный, тщательно скрываемый, эгоистичный. Он отлично помнил, как после увольнения из органов почти полгода сидел без работы, считая копейки да проедая заначки. И повторять этот путь не хотел.

Нет, Сергей верил и в друга, и в шефа, и в домовую. Верил, что не бросят, не забудут. Но они не всесильны, а вылететь из Департамента можно по самым разным мотивам: от конфликта интересов до… чего угодно. Всякое случается.

Приносящая стабильный доход база тоже не Серёгина заслуга. Машкина. Она занималась и финансами, и текучкой, и всем сопутствующим, оставляя домохозяину почётное право именоваться владельцем.

Потому хотелось иметь дополнительную, способную прокормить профессию.

Избегая самообмана, Иванов признавал, что от этих рассуждений откровенно воняет меркантильностью и корыстолюбием, однако опыт настырно талдычил о здоровом эгоизме и нелюбви к «Дошираку».