— Домой поедет, — сказал пожилой узбек, не обращаясь ни к кому конкретно. — Навсегда. Деньги вернёт. Я сказал.

— Тебе виднее, — зевнул представитель Департамента, вспоминая о подчинённых. — Чего застыли? Аль не интересно, что да как?

При Темире инспекторам расспрашивать подробности не слишком хотелось, чужие уши, всё-таки, однако у руководства имелось иное мнение.

— Ваши Печати силу судейскую имеют, — пояснения продолжились, как ни в чём не бывало. — Важно произнесть, за что и на сколько караете. Но думайте! Невинного обидеть — грех великий! Дознание со всем тщанием ведите.

— А если ошибёмся, что будет? — открыл рот усидчиво слушавший Антон.

— Плохо будет, — уверенно пообещал начальник, угощаясь пахлавой с широкого, цветастого блюда. — Наказание схлопочешь. По всей строгости... Идите. Мне со старинным знакомцем былое вспомнить хочется...

***

Оказавшись на улице, друзья с удивлением отметили, что людской поток в торговых рядах заметно поредел, а часы показывают предвечернее время.

— По норам? — предложил Швец. — Или идеи есть?

— Нет. Я в театр иду. С Ланой.

Призрак участливо приложил ладонь к голове напарника.

— Вроде бы горячки нет... С чего вдруг? Соблазнить решил? Смотри, в бабах не запутайся...

Пожелание отозвалось зудом между Серёгиными лопатками.

— Типун тебе на язык! Получилось так. Я ляпнул ради хохмы, а она согласилась.

— Даже не знаю, кто тупее... Вор-гастарбайтер или ты... Театр — это ведь шаг в сторону Дворца Бракосочетаний и погибших свобод.

Не в силах терпеть льющийся из Антона сарказм, Иванов развернулся и пошёл к выходу с рынка.

***

У ворот букинстки инспектор стоял ровно в 16.30, согласно полученным в сообщении инструкциям. Театр ждал их к семи. Остающиеся два с половиной часа, согласно всё тому же сообщению, предлагалось потратить на дорогу, вечерние пробки и оставить немножечко про запас.

Выглядел он стильно: костюм, белоснежная, накрахмаленная кицунэ сорочка с идеально отглаженным воротником, чёрные «выходные» туфли, непривычно жмущие ноги после удобных и растоптанных ботинок, бабочка. Самоощущение примерно посредине между женихом и прокатным фраком. Ни сесть лишний раз, ни встать.

Некстати вспомнилось как-то виденная по телевизору передача о певцах старой, советской школы, имевших обыкновение никогда не садиться в концертном костюме для сохранения остроты стрелок на брюках и отсутствия лишних складок.

Вот ведь выдержка у людей!

Сергей, пока ехал на заднем сиденье такси, держался прямо, точно палку проглотил, и старался не откидываться на спинку, уцепившись за ручку над дверью.

Позвоночник задубел от относительно долгой поездки, водитель постоянно, с опаской, посматривал в зеркало заднего вида на чудного пассажира. И было отчего. Выглядел перенапряжённый парень в костюме нервно, будто ежесекундно хотел вскочить с места, наплевав на крышу автомобиля над головой.

Так и катили: инспектор — мечтая не измять костюм, водитель — ёрзая от странного клиента за спиной...

— Входи, — пригласила Лана, отпирая проход в воротах. — Я почти готова.

***

... Выглядела она восхитительно. Тонкое вечернее платье с глубоким вырезом, жемчужные бусы и в тон им серьги, лёгкие туфельки, меховое болеро на плечах. На голове — причёска в стиле «очаровательный бардак».

Косметика почти отсутствует, лишь тонкие штришки, нанесённые умелой рукой, подчёркивают обводы глаз да контуры губ. Ни грамма перебора. Всё выверенно, отшлифовано, продуманно до мелочей.

— Не замёрзнешь? — с усилием отрываясь от бесстыжего разглядывания Ланы, спросил о главном инспектор. — Отопительный сезон ещё толком не начался, в театре наверняка прохладно. И это, — вспомнил он про приличия, — прекрасно выглядишь.

Женщина забавно наморщила нос, состроила горестную мину.

— Придётся потерпеть. Колготки с начёсом в этом году не в тренде. А жаль. На что не пойдёшь ради искусства...

Про «парад тщеславия» букинистка и не подумала припоминать, заканчивая сборы с видом богини, снисходительно согласившейся украсить собственным величеством грешный мир.

Прогулявшись по холлу и давая рассмотреть наряд получше, она вскинулась; стремительно, создавая эхо каблучками в просторнейшем помещении, почти подбежала к парню и испытующе, с пристрастием осмотрела его с ног до головы.

— Красавчик. В меру мужественен, в меру необуздан, в меру растрёпан. Положительно, я произведу фурор с таким кавалером.

Чувствуя себя гоферовой змеёй в террариуме, на которую пришли посмотреть всем классом, Иванов смутился. Никогда не любил подобных суждений. С тех самых пор, как маленьким рассказывал взрослым стишки, стоя на табурете, а они его беззастенчиво обсуждали в стиле: «Как он вырос!» и «В школу скоро пойдёте?».

Беседа, разумеется, велась с родителями и мама с папой, гордясь отпрыском, пространно и подробно отвечали, отворачиваясь к спрашивающим. А будущий инспектор сбивался с ритма и, детским чутьём понимая, что сам стишок никому не интересен, продолжал дочитывать торопливо, без выражения, мечтая убежать к игрушкам или приятелям во двор.

Наивные четверостишия для подготовительной группы детского сада казались невообразимо долгими, пресыщенными ненужными рифмами, созданными исключительно для мучений ребятни.

— Попробуем, — осторожно согласился Серёга, вальяжным жестом трогая бабочку.

— Сделаем, — поправила букинистка, фривольно подмигивая. — Машину отпусти. Я отказываюсь ехать на бюджетной колымаге. Желаю помпы, пафоса и преклонения. Я VIP заказала, скоро прибудет.

Пришлось топать на улицу, рассчитываться с таксистом.

Едва покрытый рекламой автомобиль отъехал, его место заняло роскошное, чёрное AUDI с роботоподобным водителем в костюме, заставившим инспектора почувствовать укол неполноценности. Дорого смотрелся дядька, богато. Без микроскопа видно — данная форма одежды его вторая кожа, не то что у прочих, напяливших пиджак со штанами по случаю и пребывающих от вынужденного официоза не в своей тарелке.

Лана, начхав на положенную мужскую помощь в надевании коротенькой норковой шубки, уже цокала набойками по брусчатке дворовой аллеи, зажав в ладони стильный клатч.

Открыв перед спутницей дверь в салон, Иванов подождал, пока она усядется и плюхнулся на мягкий диван немецкого автопрома с другой стороны.

Помимо роскоши, в салоне имелся ещё один значительный плюс — пассажирская часть оказалась отделена перегородкой от шофёра, так что говорить можно было не опасаясь.

Автомобиль тронулся в полном молчании. Похоже, адрес водителю дали заранее.

— По поводу обнаруженных записей, — посматривая в окно, вспомнила женщина о просьбе инспектора. — Как я и говорила — ничего интересного. Заметки немца-гувернёра бюргерского происхождения, приехавшего в Российскую Империю на заработки и пристроившегося воспитателем подрастающего поколения в семью богатого купца-промышленника. Мечтал юноша книгу о России написать, постоянно пометки делал для памяти. Последние упоминания в тексте об отъезде на родину. Получил жалованье, направился в губернию. Похоже, не доехал.

— Прибили по дороге?

— Наверняка. Деньги при нём имелись изрядные. Вполне можно допустить, что сопровождающие и грохнули. Польстились на разбойный заработок. Вы сколько нашли? Сто пятьдесят рублей?

— Именно.

— Он получил четыреста. Несколько строчек об этом написал. Планировал положить их в банк на время пути. Опасался окружающей действительности. И не без оснований.

Звучало, в общем-то, реалистично. Ограбить зажравшегося на господских харчах иностранца — вполне в духе озлобленных судьбой и вечным недоеданием крестьян. Много их по дорогам «шалило» в те времена.

— Дневники зачем спрятали?

— Из-за безграмотности. В глазах преступников они имели определённую ценность и рассматривались как заначка на будущее. Книги стоили дорого.

Почему Лана произнесла «преступники», а не «преступник», бывшему работнику полиции разжёвывать не пришлось. В корчаге оказалась малая часть из стандартного багажного набора тех давних лет, найденные деньги тоже более походят на долю от разбоя, чем на припрятанный запасец.