— С тобой всё нормально? — забеспокоилась Нина Ивановна (Сергей уже догадался, куда его занесло). — Ты здорова? Эпидемия же вокруг...

Раздался сухой щелчок открываемого дверного замка, и голос женщины, пророкотал уже в помещении.

— Юля!.. А это с тобой кто?!

Похмелье в Сергее сменилось фатализмом. Он, борясь с подкатывающей тошной, повернулся к стоящей в дверном проёме женщине, и попытался улыбнуться:

— Здраствуйте.

Дверь закрылась. Гулко, остервенело. Из-под декоративных наличников посыпались крохотные кусочки шпатлёвки или штукатурки — с кровати было нельзя разобрать.

Открылась, демонстрируя замершую статуей командора начальницу гоферовой гадины.

Закрылась.

Открылась.

Закрылась.

Вглубь квартиры потянулись тяжёлые, шаркающие подошвами тапочек, шаги.

— Плевать, — замершая на полпути к вертикальному положению Юлька обессиленно рухнула вниз, прямо на Сергея, заставляя того охнуть под тяжестью девичьего тела и инстинктивно схватиться руками за её бёдра. — Пять минуточек полежу...

Уткнувшись носом в мужскую грудь, она попыталась заснуть, а инспектор испытал некоторое дежавю. Совсем недавно он проснулся так же, с Машкой и Ланой под одним одеялом и не сразу понял, что произошло.

И снова ощущение идиотизма ситуации...

Пить захотелось ещё сильнее.

Ворочаясь, кляня себя за вчерашнее, похмельный сотрудник Департамента Управления Душами попытался выбраться из-под Юльки, заставив ту с сожалением сползти вбок, на матрац.

— Дай водички, — жажда стала совсем уж невтерпёж.

Тяжко вздохнув, хозяйка комнаты перекатилась к краю, с усилием села, потянулась рукой к стоящему неподалёку стулу, сняла со спинки домашний халат. Накинула его на плечи.

Поднялась, покачнулась, что-то беззлобно пробурчала, обернулась к инспектору:

— Ты, это... не парься, в общем. Маму я беру на себя...

Закончив фразу, Юлька попыталась распрямиться, принять горделивый вид, но не смогла — бодун терзал её не хуже, чем соратника по койке. Обречённо махнув рукой, она взялась за дверную ручку...

... О чём болтали мама с дочерью — для Иванова осталось тайной. Из глубины квартиры не доносилось ни выкриков, ни брани, ни рыданий. Но и воду ему не спешили нести.

Плохо соображая, что делать, он безучастно лежал на чужой кровати, смотрел в потолок и не думал ни о чём, предоставив судьбе самой решать, как быть дальше. Инспектора даже не пугал возможный папа девушки, с которым пришлось бы разбираться в разы сложнее, чем с матерью. Отцы частенько ревнуют дочек, особенно к случайным связям, и могут по неосмотрительности наделать бед. Рассказывал ему как-то сослуживец про одного родителя, гонявшегося за ним с ножкой от табуретки после того, как дочка не смогла связно объяснить, где пропадала всю ночь и, в конце концов, перевела все стрелки на сильную половину человечества, а конкретно на коллегу. О том, что пришла она к нему по своей воле, девушка, конечно, умолчала, отводя от себя грозу.

Подробности припомнить не удалось, но история отложилась в памяти смачными эпитетами в адрес агрессивного папаши и всего его семейства в целом.

— Спишь? — в комнату вернулась Юлька, уже успевшая умыться и привести растрёпанные волосы в порядок. Присела рядом, на краешке кровати. — Я тебе попить принесла...

В ладони Иванова ткнулся стакан, почти до краёв полный прохладной, вкусной даже на вид, водой.

— Спаси... — договорить он не смог, жадно приникнув к краю и опрокидывая в себя живительную влагу.

— Подожди, оставь немного, — между пальцев спасительницы от засухи внутренних органов появилась таблетка. — На вот, лопай. От головы поможет. Открывай рот. Не бойся, не отравлю.

Пилюля отправилась следом за водой.

— Ты вообще, помнишь, что вчера было? — поставив опорожнённый стакан на пол, начала собутыльница неприятный разговор, ведущий неизвестно куда.

— Помню. Частично.

— Я тоже, — посвежевшая после водных процедур Юля улыбнулась. — Классно зажгли, да?

— Есть такое, — поддержал доброе начало Иванов, и неожиданно для самого себя погладил девичье колено, за что немедленно заработал лёгкий шлепок. — Ты что?! Мама же дома!..

С данным аргументом спорить не хотелось.

— Жаль.

— Успеется. Тем более, я и сама не помню, было между нами что-то или нет. Следов на простыне не нашла, использованных резинок тоже, — Юлька зевнула, прикрыв рот ладонью и потянулась, прогоняя накатывающую дрёму. — Сама без трусов проснулась, но я так всегда сплю, с детства привыкла... Ты — в трусах, только это ни о чём не говорит... Гадай теперь, одна полоска или две?

— Не пугай.

— Сама боюсь... У тебя в каком месте провал начинается?

— Такси. Дальше пусто.

— У меня в койке. Последнее, что помню, мы с тобой в щелчки играли, да и то больше на сон похоже, — новый зевок. — После клуба ты меня домой проводил, а я предложила подняться и шампанского тяпнуть. Почему — не представляю, ничего подобного в квартире сроду не держали. Помрачение нашло... Ты согласился. Пришли, о чём-то болтали, а потом засыпать начали. Я тебе остаться предложила.

Восстанавливаемые события выглядели вроде бы невинно...

— Постой, я не понял, а почему твоя мама нас не разогнала? — уцепился за несоответствие в идиллической картине прошедшей ночи Серёга, мечтая о новом стакане воды.

— Спала. У неё сон хороший, несмотря на возраст. С десяти вечера до шести утра её и из пушки не разбудишь. Ну и мы не шумели...

Продолжая сохранять серьёзное выражение лица, Юлька припала к губам парня и долго, с наслаждением, поцеловала, обняв его за шею.

Руки заскользили вниз...

— Нет! — огорчённо отстранилась девушка. — Губы твои помню. Вкус... Значит, целовались. А раз целовались, то...

— Не помню, значит — не было, — поспешно попытался откреститься Иванов, вжимаясь в кровать.

Острые зубки Юльки укусили его за мочку, а в ухе тихонько прошелестело:

— Раз не было, то будет. Я тебе не малолетка закомплексованная, мне просто рядом лежать мало. Но это потом! У нас проблемы посерьёзнее, чем «было — не было». Мама на радостях отгул взяла на работе. Я ей наплела всякого, чтобы нервы не трепала... Про единство душ с первого взгляда и озарившую нас ментальную связь. Она, похоже, поверила... Сидит на кухне, полная радужных надежд, тебя ждёт. О родителях твоих спрашивала.

Разом убив все предшествующие намёки на то, что удастся выпутаться из сложившегося пикантного положения без потерь для репутации и без скандала, разбитная дочь билетёрши продолжила:

— Об одном прошу. Ври что хочешь, но попробуй меня сильно не впутывать.

Прозвучавшее малодушие, особенно на фоне «единства душ», Сергей девушке простил. Он встанет, рано или поздно уйдёт, а ей придётся выслушивать нудные нотации о распущенности нравов, неразборчивости в поведении и прочих вещах, направленных на вразумление блудливого чада.

— Разрулим, — торжественно пообещал Юльке инспектор. — Водички дай...

***

Нина Ивановна сидела будто на иголках. Присмотренный для кровиночки парень, мистическим образом, за один вечер, сошедшийся до полной близости с её дочерью, слегка пугал и внушал уважение. Выйдя из комнаты, он по хозяйски прошёлся по их трёшке, осматривая обстановку и задавая бытовые вопросы на предмет отопления и пошива штор; вдумчиво выпил две чашки чаю, ведя по мужски тяжеловесную, уверенную беседу; потребовал показать семейные альбомы и, с удовольствием рассматривая старые фотографии, не отвлекаясь слушал пояснения и не чурался уточнять, где именно сделан тот или иной снимок.

Этим он свёл на нет все первоначальные намерения женщины повести себя жёстко, бескомпромиссно, задавая тон в общении.

Успевшая под шумок накраситься Юлька крутилась неподалёку. Смиренная, послушная, тихая — женщине аж всплакнуть захотелось от дочерней покладистости.

Вытребовав инструменты, оставшиеся от давно ушедшего к новой семье мужа, парень починил шпингалет в ванной, подправил покосившуюся полочку, строго рыкнул на зазевавшуюся в проходе дочь.