— Дерьмо китайское. Во всех магазинах за копейки продаётся. Так что я прав! — вот только никакого удовольствия от собственной правоты парень, к горькому сожалению, не испытал.

Дошли до нужных ворот с прикрученным к ним шильдиком, на котором белела краской цифра «47». Теперь дом получилось рассмотреть во всей красе.

За невысоким, по грудь, забором из вертикально сваренной арматуры расположилась типовая, кирпичная дачка в два этажа размером шесть на шесть, обрамлённая невысокими, облысевшими в силу погоды фруктовыми деревьями. Перед строением — небольшая, из выщербленного от времени бетона, стоянка для автомобиля; сзади, на дальнем конце участка — корявенькая беседка и простенький, небольшой мангал, в углу чернел сарай. Почти всю землю укрывала прелая листва, выдавая нелюбовь жильцов к осенним благоустроительным работам.

— Жди здесь, — коротко приказал Швец, исчезая в воздухе. — Я сейчас открою.

Однако ждать не пришлось, как и перелазить через забор. Въездные ворота, всё из той же арматуры, оказались незапертые. Калитки же не имелось вовсе — видимо, неизвестные строители посчитали её недопустимым излишеством.

Парень втянул руку в рукав куртки и осторожно, стараясь не скрипнуть и не оставить отпечатков, плавно толкнул створку от себя. Она послушно сдвинулась, и Серёга, не мешкая, бочком протиснулся с улицы на участок. После прикрыл — на всякий случай.

Из дома обычным способом (через дверь) вышел Антон. В руках призрак держал истоптанные, резиновые тапочки.

— Входная дверь тоже не заперта. Тебе, — протянул он обувь другу. — Здесь переобуйся, чтобы внутри не наследить. Это Юргена, думаю...

Иванов послушно, без лишних вопросов, переобулся прямо на пороге, стараясь не наступить чистыми носками на грязноватый бетон. Взял туфли в руки, прошёл в дачный домик. Призрак посторонился, давая дорогу напарнику, а после вошёл в дом сам и прикрыл за собой дверь.

— Ничего не лапай. Нам ещё полицию сюда вызывать. Отпечатки вряд ли брать станут, но мало ли...

Предупреждение было откровенно лишним. Сергей и сам думал так же.

В коридорчике, куда инспекторы попали со двора, стоял довольно плотный сумрак. Свет, естественно, зажигать не стали, потому пришлось напрягать зрение, чтобы осмотреться. Ничего особенного: небрежно валяющиеся тапочки, две пары недорогих женских кроссовок, простенькие резиновые сапоги, на вешалке куртка. Иванов сразу проверил карманы, однако кроме мелочи, крошек и растянутой резинки для волос голубого цвета ничего ценного или информативного не обнаружил. Свою обувь он предусмотрительно оставил здесь же, у самого входа, дабы она не занимала руки.

Швец уже вовсю орудовал, чем-то погромыхивая, в глубине дома. Пройдя за ним и привыкая к неудобным, не по ноге, тапкам покойного, Сергей оказался в большой, частично разделённой стеной, комнате.

Старые бумажные обои, продавленный диван, кинескопный телевизор с комнатной антенной, овальный, с облезшим напрочь лаком, стол середины прошлого века в окружении нескольких стульев с высокими спинками. В углу мрачной громадиной высился массивный, с ростовым зеркалом, шкаф ветеранского возраста, явный ровесник стола.

Видимость здесь оказалась значительно лучше, чем при входе. Этому весьма способствовали легкомысленные, полупрозрачные, в разноцветный горошек шторы на окнах и наступающее утро.

— На, — откуда-то сбоку появился Швец и сунул другу новенькие тряпичные перчатки оранжевого цвета, продающиеся повсеместно в хозяйственных магазинах. — В столе нашёл.

Натянув неприятно-холодные, с резиновыми пупырышками на внутренней стороне, нитянки инспектор не преминул поинтересоваться:

— Тоха! А ты?

Призрак устало отмахнулся.

— Мне до лампочки. Пусть ищут, — затем, помолчав немного, добавил. — Она там, в кухне.

Отложив обыск на потом, Иванов прошёл во вторую половину комнаты, обогнув стену. Привычно мазнул взглядом по помещению.

Простенький, типовой мебельный гарнитур с бойлером под потолком и электроплиткой на столешнице. Грязная, небрежно сваленная в раковину посуда, электрочайник, холодильник. У разделяющей помещение стены расположился стол с тремя табуретами, на котором традиционно скучали солонка и сахарница. В углу темнела чугунной плитой потухшая печь.

И тут вся мебель была не новой, эпохи позднего социализма. Такую теперь только и встретишь или на небогатых дачах, или у древних старичков, кому обстановку обновить пенсия не позволяет. Совсем уж, видно, экономил Юрген...

В конце кухни виднелось окно с точно такими же, как и в первой комнате, занавесками, а справа от него примостилась довольно крутая, без подступенков, деревянная лестница на второй этаж.

— Там, — угрюмо уточнил Швец, направляясь в сторону окна. Сергей шёл следом, стараясь ненароком ничего не зацепить и ни к чему не притрагиваться.

Девушка обнаружилась под лестницей. Она спокойно висела, спиной к парням, на скрученном в несколько раз бельевом шнуре, привязанном к одной из верхних ступенек.

Инспекторам с первого взгляда стало понятно, почему удавленница выбрала такое странное, неприметное место для сведения счётов с собственной жизнью. Тут же, в полу, располагался вход в погреб, потому самоубийца попросту подняла крышку, накинула петлю на шею и шагнула вниз. Её тело, из-за слегка растянувшейся под весом покойницы верёвки, наполовину осталось в кухне, наполовину оказалось под ней.

Напарники всмотрелись в висящую — худенькая, костлявая, возраст непонятен — от семнадцати до тридцати, точнее, при таком отвратительном освещении и обезображенном предсмертной гримасой лице, не скажешь. Из одежды лишь старенькая, выше колен, ночная рубашка.

— Словно впопыхах в петлю лезла, — озвучил Швец циничную, но по своей сути вполне очевидную мысль. — Давай я тело осмотрю. Сам не лезь! — рявкнул он на было сунувшегося с помощью напарника. — И напоминаю: ничего не трогай!

Иванов сделал шаг назад, освобождая призраку место и Антон, подкатив рукава пиджака, приступил к делу. Он долго сопел, вглядывался в место соприкосновения верёвки с шеей, несколько раз провёл вдоль висящей Печатью, даже немного повертел труп вправо-влево.

Потом принялся за руки. Неудобно забравшись под лестницу, брал поочерёдно каждую, внимательно всматривался в ладони, ногти, предплечья.

— Что сказать... — выдал наконец он. — Умерла от механической асфиксии, совсем недавно. Петля неумелая, примитивная, но сработала на отлично. Направление натяжения верёвки и уже намечающиеся странгуляционные борозды однозначно говорят о том, что её не задушили. Похоже, чистый самовыпил, классический... Следы драки или волочения отсутствуют, под ногтями грязно — неряха какая... Из интересного: на венах точек от старых инъекций в избытке.

— Наркоманка? — уточнил Серёга.

— Похоже на то... Только или в завязке, или с укольчиков на что-то другое перепрыгнула — свежих дырок не вижу. Тут бы анализ крови не повредил... Ладно, я в подвал полез, снизу ноги осмотрю. Не из петли же её вынимать...

Антон, ловко воспользовавшись умением изменять собственное физическое состояние, ухнул вниз, прямо через пол. Через пару секунд послышался негромкий щелчок выключателя и в погребе загорелся тусклый свет, подсвечивая суицидницу снизу. Зрелище получилось жуткое, сами собой напрашивались ассоциации с марионеткой в руках кукольника-маньяка.

— Ничего себе! — послышался приглушённый, растерянно-удивлённый голос Швеца. — Серёга, посмотри!

Иванов послушно встал на колени, и, морщась от соприкосновений собственной головы с телом покойницы, занявшей собой практически весь проём, просунул физиономию в подпол. Пахнуло сыростью плохо проветриваемого подземелья, смешанной с затхлостью и гнилью.

— Чего тебе? — недовольно начал он и осёкся.

В пустом, без единой баночки с консервацией, погребе, прямо посередине располагался грубо сколоченный, самодельный стол длиной около двух метров, на котором валялись осколки... мусор... горка... горки... а вот что это такое, непонятно было даже со второго взгляда. Длинная куча из земли, песка, виднелись мелкие камешки, что-то насыпью, что-то кусочками. Словно в обычную цементно-песчаную смесь бухнули чернозёма, потом всё это с маниакальным упорством перемешали до однородной консистенции, а затем припёрли сюда с неизвестной целью. Всё влажное, комковатое, грязеобразное.