Интересно, как распутался узелок, завязавшийся вокруг слесаря Крума? Косвенные улики казались неопровержимыми: человек с сомнительной репутацией, изготовлявший оружие, в обоих случаях находившийся близ места происшествия — ясно, что он мог совершить преступление. Но вот совершил ли?
Ответ мог знать только Юрис Банковскис, который, наверное, уже допрашивал Крума или, может быть, еще шел по его следам. Наверное, именно потому лейтенанта здесь не было. Ничего, на совещание у полковника Дрейманиса соберутся все, тогда я и узнаю, почему Силинь не звонит Штейнбергу, чтобы отменить предупреждение о возможных выездах. Или это маленькая месть облеченного властью лица за обман представителя милиции? Силинь, пожалуй, был на это способен…
В дверь постучали, и в следующий миг все услышали жизнерадостный голос шофера Анджа:
— Отворяй, тебя же не повесткой вызвали!
Он привел Аспу Вайвар.
Сержанта дивизиона автоинспекции я видел впервые. Она была еще красивей, чем я представлял по рассказам. Подобных светловолосых красавиц обычно изображают на рекламных плакатах, призывающих пользоваться услугами Аэрофлота, приобретать билеты вещевой лотереи или хранить деньги в сберкассе, чтобы доставить радость своей невесте. Лишь через мгновение я понял, что застывшие, невыразительные глаза и искусственная улыбка не постоянные особенности девушки, за ними — переживания и страх перед предстоящим объяснением. Стройную фигуру не могла скрыть даже форменная одежда: блузка была чуть более прилегающей, юбка на дюйм покороче и поуже, чем полагалось по уставу. Я представил ее в роли соблазнительницы по сценарию Силиня и не усомнился в том, что в ином туалете Аспа вскружила бы голову не одному недостаточно уравновешенному мужчине и заставила бы его забыть общепринятые нормы поведения. Стоило только чуть более вызывающе подкрасить чувственные губы, несколькими мазками зеленого тона придать взгляду страстное выражение и призывную глубину…
Я вовремя оборвал себя. Передо мной, в конце концов, был несчастный человек, неспособный простить себе гибель брата и готовый на все, чтобы хоть в какой-то мере искупить свою вину, а вовсе не бесчувственная марионетка, которой можно управлять по своему усмотрению. Я подумал даже, так ли уж оправдан план Силиня: маньяк выбирает свои жертвы случайно, такому безразлично, на кого напасть. И сразу же запутался в своих рассуждениях: разве же убийство Ярайса не свидетельствовало о том, что действия убийцы подчинены определенной логике? Хоть бы поскорее началось совещание у полковника, а то у меня не осталось больше криминологических знаний, чтобы предугадывать дальнейший ход расследования.
Аспа направилась прямо ко мне — наверное, единственному человеку в кабинете, с кем она не была знакома.
— Я принесла письменное донесение. Такое же подам и своему прямому начальнику.
Она говорила сдержанно, без трагических ноток и не пыталась вызвать сочувствие.
— Сядь, Аспа, — Силинь не позволил ситуации стать смешной. — К полковнику пойдем вместе. Это товарищ из газеты, наш старый друг.
Аспа поблагодарила его едва уловимой улыбкой. Присев на край стула, она не сводила глаз с темноволосого лейтенанта, словно ожидая дальнейших распоряжений. Так можно смотреть только на человека, к которому чувствуешь безграничное доверие. И я знал, что Силинь сделает все, чтобы оправдать его.
Все присутствующие старались выказать Аспе свои симпатии. Леон предложил сигарету, от которой Аспа, к моему удивлению, не отказалась. Ребане поднес огонь и пододвинул поближе пепельницу. После первой же затяжки девушка закашлялась, словно подтверждая мою мысль, что вообще она не курит. Ее выручил Розенберг: подошел, вынул сигарету из ее пальцев и выбросил в окно.
— Только невежды полагают, что никотин — универсальное средство, помогающее успокоиться или возбудиться. Курение — скверная привычка, все равно что грызть ногти или ковырять в носу, не более того. Могу предложить успокоительное, но в ваши годы организм должен справляться сам. Я, например…
— Может быть, все же тонизирующую таблетку, доктор? — прервал лекцию Силинь.
— Спасибо, не надо, — отказалась Аспа.
— Ты не единственная, кто этой ночью не спал. И очень нужно разогнать сонливость перед разговором с полковником. От кофе меня в последнее время только в сон клонит.
Силинь подбросил таблетку, поймал ее, словно дрессированный тюлень, ртом и проглотил. Аспа благодарно улыбнулась.
— Я поговорю с прокурором, — вдруг громко сказала Байба Ратынь. — Чтобы в обвинении вообще не упоминалось имя вашего брата.
Все понимали, что это невозможно, но были рады теплым словам. От Ратынь я ожидал этого меньше всего; но, наверное, Аспе была присуща способность превращать всех и каждого в своих доброжелателей.
Это подтвердил и резковатый с посторонними Козлов. Когда Аспа вошла, он встал навстречу и, поддерживая ее, словно больную, подвел к единственному креслу, с которого только что поднялся, чтобы поздороваться, человек, чей облик показался мне странно знакомым. Я не сразу понял: именно так, по описанию Ярайса Вайвара, должен был выглядеть убийца — низкорослый, лысый, о цвете его исчезнувших волос напоминал разве что клочок черных усов под носом. Темными были и печальные глаза, испытующе смотревшие на окружающее из-за толстых очков. Их тонкую металлическую оправу можно было разглядеть не сразу. Я невольно покосился на его ноги — они были невелики и обуты в осенние туфли на толстой подошве.
— Следователь прокуратуры по особо важным делам Эрнест Ванадзинь, — представился он нам, потом взял Аспу за руку. — Попрошу вас, если возможно, уделить мне полчаса сразу после совещания.
— Она знает не больше того, что описал в своем письме Ярайс, — сразу же бросился на защиту девушки Силинь, и я понял, что он влюблен по-настоящему.
— Будем считать это неизбежной формальностью. — Следователь явно не позволял влиять на себя. — Вам придется теперь привыкать к моему стилю работы, лейтенант.
Я много слышал о Ванадзине от студентов юридического факультета, которым он, кандидат наук, читал курс лекций, связанных с его специальностью. Некоторые утверждали даже, что преподавание — его истинное призвание. Однако Ванадзинь хотел на собственном опыте проверить созданные им математические схемы следствия — тему докторской диссертации, над которой он работал.
Сегодня я впервые увидел полковника Дрейманиса в форме. Она не только придавала ему некоторую строгость, но влияла и на манеру речи, лишенную обычных для него пространных отступлений.
— Через час я должен доложить заместителю министра. Возможно, он решит взять оперативную группу под свой личный контроль. Говорит это в нашу пользу или, напротив, показывает проявленную до сих пор неумелость — об этом пока умолчу. Прошу, товарищ Ванадзинь, поближе ко мне, не отрывайтесь от чернорабочих. А вы, — на этот раз он обращался к Аспе, — наверное, и есть сержант Вайвар. Примите мое искреннее соболезнование и обождите в приемной…
— В этом, надо полагать, и заключается ваша сногсшибательная идея, Силинь, — язвительно продолжал он затем. — И на том спасибо, что не притащили сюда Лигиту Гулбис. Если не ошибаюсь, обе они могут ошеломить внешностью, но никак не новыми фактами.
— Товарищ полковник, — оправдывался покрасневший от неожиданности Силинь. — Она согласна…
— Это свойственно женщинам. — Казалось, Дрейманис хотел заблаговременно возместить урон, который должно было понести в министерстве его самолюбие. — О вашем предложении поговорим попозже. Сейчас слово имеет лейтенант Банковскис.
Юрис вытянулся и с удручающей крестьянской медлительностью принялся перелистывать свои записи. Наконец, нашел нужный листок и монотонно, словно с трудом разбирая чужой почерк, прочитал заранее составленный отчет.
— Согласно инструкции, я избегал прямых контактов с Витольдом Крумом. Он сошел с троллейбуса в двадцать часов восемнадцать минут и направился прямо на квартиру Теклы Аболтынь. Судя по походке, был трезв. При себе не имел ничего. В результате наблюдения установлено следующее: рост метр семьдесят два — семьдесят четыре, плотный, но не очень широкий в плечах, около пятидесяти лет, носит очки в светлой пластмассовой оправе, зубы — без видимых дефектов, гладко выбрит и надушен крепким одеколоном — наверное, после работы был в парикмахерской. Походка слегка прихрамывающая, размер обуви — меньше среднего. — Банковскис заглянул в другую бумажку. — Сегодня удалось получить оттиски его следов. Из-за дождя он поехал в дачный поселок в резиновых сапогах сорок второго размера, что позволяет предположить, что обычный номер его обуви меньше. Из дома вышел вместе с сожительницей в половине седьмого утра, — Банковскис демонстративно зевнул, но, не дождавшись сочувствия, продолжал докладывать: — Снова с пустыми руками. В электричку сел на станции Ошкалны, ехал без билета или с месячным, на дачу профессора Маркуля прошел лесом. Придя, переоделся, но обуви не менял. В данный момент работает под присмотром хозяйки в подвале дома, где кончает оборудовать финскую баню. Последняя информация получена по телефону семнадцать минут назад.
