– Удивлен, что вас интересуют еще мои советы. Н-да, весьма удивлен.

– Ничего не понимаю! – Сударевский не слышал, как неузнаваемо вдруг изменился его голос. – Фома Андреевич, ради бога…

– Любите вы, голубчик, сюрпризы подносить, ничего не скажешь. И ведь когда, главное? Под самый занавес!

– Да в чем дело, Фома Андреевич? – взмолился Сударевский. – Это по поводу командировки?

– На загранпоездке жизнь не кончается. А вы, как я погляжу, только сегодняшним днем и живете. Будущее вас не особенно волнует.

– Что вы, Фома Андреевич! – Сударевский облегченно перевел дух. – Как можно?

– Лишь бы сейчас кусок урвать, а там хоть трава не расти, – буркнул директор и отвернулся. – Умнее всех быть хотите?

– Почему? – Сударевский, как набедокуривший школьник, захлопал глазами. Он вновь отчаянно взволновался и уже не отдавал себе отчета в том, что говорит. – Я не знаю, что вам наговорили про меня, Фома Андреевич, но поверьте… – Он смешался и потерял нить разговора.

– Ну-ну, – подбодрил его Фома Андреевич, – продолжайте… А то только рот разеваете, словно рыба какая, и молчите. Я бы на вашем месте себя иначе вел. Н-да… Что вы там опять затеваете с этим горе-открытием?

– Я? – изумился Марк Модестович. – Понятия не имею! – Он даже порозовел то ли от радости, что туманные угрозы обернулись таким, в сущности, пустяком, то ли от благородного негодования. – Клянусь вам!

– Значит, вы единственный, кто не в курсе. – По тому, как Фома Андреевич нетерпеливо дернул плечом, Сударевский понял, насколько тот раздосадован.

– Я здесь абсолютно ни при чем! – поспешил он заверить директора.

– А кто? – Фома Андреевич брезгливо поежился. – Может быть, ваш соавтор? По всем секциям звон идет, а он, видите ли, не в курсе. Все утро только вами и занимаюсь.

– Мной? – вновь переспросил Сударевский, но, прежде чем успел сообразить, что это глупо и неуместно, вспомнил про взволнованную Дузе, с которой только что повстречался в приемной. – Боюсь, что вышло недоразумение, Фома Андреевич, – с достоинством закончил он и решительно сел на ближайший стул. – Или меня просто-напросто оклеветали. Такие любители всегда найдутся.

– Клевете не поверю. – Фома Андреевич для пущей убедительности постучал кристаллом по стеклу. – И вообще наушников не терплю!

– Я знаю, – подтвердил Сударевский, хотя и был уверен в обратном.

– Но чудес на свете не бывает… Как вы попали к Берендеру?

– Кто это? – Марк Модестович сделал вид, будто силится припомнить. – Ах, этот! Академик?

– Он самый. – Фома Андреевич неприязненно пожевал губами. – Такой же универсал, как ваш покойный покровитель. И швец, и жнец, и на дуде игрец. Говорят, он даже стишата кропает… Да притом еще по-французски! Тоже мне Леонардо да Винчи!

– Я с ним не знаком, – отчеканил Сударевский.

– Факты свидетельствуют иное. – Фома Андреевич бросил кристалл в кокосовую чашку.

– Какие факты, Фома Андреевич? – с печальным смирением осведомился Марк Модестович.

– Я бы еще мог усомниться в правильности сигналов, если бы мне буквально пять минут назад не позвонил Леокакаян. – Директор выжидательно примолк.

– Не улавливаю связи. – Сударевский уже полностью владел собой.

Основная причина тревоги явно отпала: зарубежному вояжу ничто не препятствовало. Последствия же неприятного объяснения с Фомой Андреевичем волновали его меньше всего. Разговор, однако, следовало, по возможности, закончить к обоюдному удовлетворению.

– Что общего может быть у меня с этим мерзейшим интриганом?

– Как? – Фома Андреевич озадаченно поднял брови и даже ладонь к уху приставил, словно хотел получше расслышать. – Эка вы его! – Он усмехнулся и удовлетворенно кивнул. – Интриган там он или нет, неважно. Главное, что все в один голос твердят, будто Берендер встал на вашу защиту. Вы что, работу ему показывали?

– Никогда в жизни!

– Откуда же он прознал?

– Ума не приложу. – Сударевский развел руками. – А это верно?

– Похоже на то. – Фома Андреевич заметно оттаял. – Но вы ему ничего не посылали?

– Абсолютно.

– Странно. – Директор задумался. – Кто же ему тогда напел?

– А что вообще случилось, Фома Андреевич?

– Значит, вы на самом деле ничего не знаете?

– Да откуда мне знать? Я только то и делал, что занимался подготовкой к конгрессу! Куча же дел, Фома Андреевич! А тут еще милиционер этот… Ну, вы знаете, который Ковским занимался… Покоя не дает. Все чего-то ищет, вынюхивает…

– Дело в том, что Берендер поднял шум. Он повсюду превозносит вашу работу и требует, чтобы ее передали химикам. Надеюсь, вы понимаете, какой может получиться скандал? Не хватает нам восстановить против себя еще одно отделение!

– Я к этому совершенно непричастен. Берендеру своей работы не давал и не просил его вмешиваться. Могу подтвердить это когда и где угодно, хоть устно, хоть письменно.

– Я бы посоветовал вам написать в комитет письмо. – Фома Андреевич сменил гнев на милость. – Это бы окончательно положило конец всяческим кривотолкам. Я уж не говорю о том, что избавило бы нас от непрошеных благодетелей.

– Хоть сейчас, Фома Андреевич! – с готовностью откликнулся Сударевский. – Какое письмо?

– Словом, вы, такой-то и такой-то, – директор явно успел заранее обдумать текст, – просите вернуть вам все материалы открытия для доработки.

– Чего вдруг? – спросил Сударевский, входя во вкус игры. – Бились-бились, а тут, когда вмешались такие силы, взяли и затрубили отбой. Не покажется ли это странным?

– Не покажется. Поверьте, все будут только рады закрыть это кляузное дело.

– Кляузное с чьей стороны?

– Мне казалось, мы понимаем друг друга, – многозначительно нахмурился Фома Андреевич.

– Несомненно! – поторопился успокоить его Сударевский. – Просто я хочу получше уяснить себе, как должно выглядеть мое письмо.

Беседа и впрямь принимала забавный характер. Она доставляла Сударевскому ранее недоступное наслаждение. «Как жаль, – думал он, – что этот боров так ничего и не поймет. Но что с него возьмешь? На то он и Дубовец!»

– Вы напишите, Марк Модестович, – в голосе Фомы Андреевича Сударевский уловил непривычные бархатные нотки, – что хотите пересмотреть свои выводы в свете, так сказать, новых данных. Верно? Вы же действительно продолжаете работать?

– Само собой.

– А раз так, то, получив новые результаты, вы хотите подвергнуть пересмотру всю свою концепцию. Это вполне естественно для всякого честного исследователя, уверяю вас. Ну как?

– Вполне. – Сударевский даже руку к груди прижал. – Никто и не пикнет.

– Постепенно все забудется, успокоится, вы защитите диссертацию, а там посмотрим… Чем черт не шутит? Может, и вернемся тогда к вашему открытию, на новом витке спирали. На ином… как бы это поточнее сказать… качественном уровне.

– Лично я уже поставил на этом крест, – сказал Сударевский и вдруг почувствовал, что ему наскучила эта двусмысленная игра. Пора было кончать. Впереди предстояли нелегкие испытания. Так стоило ли попусту расходовать силы?

– Не зарекайтесь, – покровительственно кивнул Фома Андреевич. – Ситуация меняется, и мы, я уверен, возвратимся к вашей работе. На иной основе, разумеется… Все-таки у вашего метода есть будущее. Недаром Берендер так раскричался. Что-что, а чутье у него не ослабло. Если он говорит, что овчинка стоит выделки, то будьте уверены, работа действительно имеет большое научное и практическое значение… Поверьте мне, что я не стал бы с вами говорить так, если бы не был уверен в конечной победе истины. Это только в фельетонах можно прочесть о всяческих противниках научного прогресса, зажимщиках передового опыта и ретроградах. Вы умный человек и понимаете, что в жизни все значительно сложнее. На каком-то этапе приходится и отступать, из тактических соображений отказываться даже от собственного детища. Но в исторической перспективе истина всегда пробивает себе дорогу. Можете не сомневаться.

– Я и не сомневаюсь.