Вновь заржал вороной, и где-то далеко-далеко заливистым, гнусным плачем откликнулся шакал.

– Время дэвов, – поежился царь.

– Ты ошибаешься, – сурово возразил чудотворец. – Властитель света Ахуромазда уже летит над миром… Ты веришь в дэвов? – спросил он, помедлив.

– Разве они не были нашими богами?

– Забудь о том времени, шахиншах. – Спитама брезгливо поморщился. – Пусть презренные инды почитают в дэвах[89] богов. Для нас они – демоны, отвратительные порождения мрака зла, дети Ахроменью.

– Ты так учишь?

– Такова истина, шахиншах. Разве смерть не отделена от жизни, как день от ночи, как Туран от Ирана?[90]

– Что есть истина?

– Истина – это осознание своей задачи.

– В чем же задача человека?

– Задача человека – разводить и беречь скот.

– И царя тоже?

– Разве цари – не люди?

– Ты проповедуешь опасные мысли.

– Разве боги – не цари?

– Твоя истина двояка.

– Всякая истина двояка, шахиншах. Разве свет и мрак могут существовать друг без друга? Благая Мысль, Благое Слово, Благое Дело – вот истина истин, великое триединство Мазды.

Они неторопливо ехали на утреннюю звезду, и щебень скрипел под копытами их коней.

– Не слишком ли жалкая задача для человека – заниматься только скотом? – Виштаспа с наслаждением вдыхал свежий, бодрящий ветерок. – Разве ты забыл, что главный удел мужчины – воевать?

– Мы – только звено в цепи жизни. – Спитама ласково потрепал свою кобылку по холке. – Ведь все началось с растений, которые Ахуромазда взрастил для скота.

– Для скота? – удивился царь. – Я думал, для людей.

– Нет, – односложно ответил пророк, а потом пояснил: – Скоту – орошенное бычьей уриной пастбище, для нуждающегося в пище человека – молоко. Таковы извечные установления пастушеской жизни, которых не должно нарушать… Я хочу сказать о двух духах в начале бытия, из которых светлый сказал злому: «Не согласуются у нас ни мысли, ни учение, ни воля, ни убеждения, ни слова, ни дела, ни наша вера, ни наши души"[91]. Оба изначальных духа явились, как пара близнецов, добрый и дурный, – в мысли, в слове, в деле. И когда они встретились, то установили: один – жизнь, а другой – разрушение жизни… Как ты думаешь, зачем разбойники – инды – угоняют у наших пастухов скот?

– Скот – это богатство, а грабители алчны.

– Твоими устами говорит душа Света, шахиншах. Но ответь мне: почему они алчны?

– Так уж, наверное, создали их боги. Разве нет, азербайджанец?

– Нет, шахиншах. Человек рождается свободным для выбора. Поэтому наши матери, прежде чем поднести младенца к груди, смазывают ему губы молоком травы хом. Так дитя приобщается к солнцу, чтобы в надлежащий день сделать правильный выбор. Дэвы в начале мироздания избрали тьму. С тех пор их поклонники стали злейшими врагами мирных скотоводов. Они поносят быков и самое Солнце, опустошают пастбища, ранят и убивают твоих людей. Нищету и разорение несут они дому, селению и стране. Вот почему бороться с ними надлежит силой оружия.

– Но в прошлый раз, помнится, ты говорил, что следует сложить оружие и прекратить военные набеги?

– Разве истина не двояка, о шахиншах? – лукаво улыбнулся Спитама. – Душа скота стенает и жалуется, что у нее нет сильного защитника. Она не хочет довольствоваться в качестве радетеля пророком, не имеющим другого оружия, кроме слова. Она хочет обрести могущественного покровителя, который поможет свету мечом. Тебе тоже придется сделать выбор, повелитель.

– Зачем?

– В будущей жизни каждого ждет воздаяние. Те, кто дружит с Ахуромаздой, окажутся в его царстве, поклонникам дэвов уготован мрак. Пройдя через испытания в красном огне, и те и другие разойдутся навеки.

– Открой мне тайну красного огня, пророк.

– В урочный час, владыка. – Спитама незаметно повернул кольцо на среднем пальце внутрь камнем, горящим, как мак, и заря, и сердце.

– А могу ли я уже при жизни хоть одним глазком взглянуть на твое небесное царство?

– Обещаю тебе это.

– Не обманешь? Мои жрецы – кави и карпаны – тоже умеют творить чудеса, только не верю я им. Видения, что они насылают, обманны, как опьянение, как дурной сон наяву.

– Так проснись же, о шахиншах, владыка Ирана! Ты живешь в нечестивой тьме, томишься под гнетом грозной магии, порожденной дэвами. Твой двор, столица твоя, весь Иран, находятся в руках лживых и бессовестных карпанов и кави. Очнись, государь. Пора вырвать страну из оков Атхарвы Веды.

– Но разве Веда не священная книга моих пращуров? Разве инды и мы – не два ручья, бьющие из одного источника?

– Забудь о том времени, шахиншах! – Спитама властно схватил царского вороного за узду. – Посмотри. – Он обвел рукой зеленеющий окаем: – Там встает солнце!

Они остановились посреди голой равнины. Небо вокруг на глазах светлело. Впереди наливалось оно зеленью и желтизной, за спиной еще клубилась мгла.

– Выбор сделан! – Пророк пришпорил свою лошадку и потянул царя за собой. – Скорее к свету!

– Погоди! – Виштаспа тоже остановил на скаку лошадь пришельца. – Уж не хочешь ли ты навязать мне свою волю? – Он усмехнулся надменно. – Мне, царю и сыну царей?

– Что ты, владыка! – мягко улыбнулся ему Спитама. – Выбор сделали твои предки – цари задолго до того, как появился ты сам. Отчего, скажи мне, народ арьев вдруг стронулся с места и, разделившись надвое, устремился в неизведанные края?

– Спроси у наших стариков, и они ответят тебе.

– Мне не нужно никого спрашивать, царь Виштаспа, раз сам Ахуромазда говорит со мной в священной тени кипарисов. Твои отцы избрали свет и повели за собой народ к вершинам иранских гор. Прислушайся к голосу собственной крови, и ты все поймешь.

– Думаешь? – Царь озадаченно наклонил голову к левому плечу, за которым висел колчан со стрелами, поющими на лету.

– Те, кого Ахроменью увлек за Гималаи, перестали быть нашими родственниками. Они тоже сделали свой выбор, шахиншах, и породнились с тьмой. – Спитама указал назад. – Недаром же смешались они с чернокожим племенем, почитающим исполинских змей Нагов и чудовищную обезьяну по прозвищу Хануман! Не прислушивайся к тому, кто хочет вновь обратить иранцев на служение дэвам. Им нужна новая вера. Свет им нужен и истина.

– Какая? – с вызовом спросил царь. – Уж не твоя ли, азербайджанец?

– Моя, – с достоинством ответил Спитама. – И твоя тоже. Авеста – вот имя солнца, которое будет светить в иранских странах, созданных Ахуромаздой: от Хорезма – первой из них, и до Газы – обители согдийцев, от сильной Маргианы и до прекрасной Бактрии. Я принес это солнце к тебе в Балк, Виштаспа.

– Зах говорит о тебе иное…

– Не верь этому злобнейшему из карпанов, царь. Он служит тьме.

– Он могущественнейший волшебник.

– Ужасный карлик, царь, темный служитель дэвов.

– Чем ты докажешь это?

– Разве он кажется тебе великаном, шахиншах? – удивился Спитама. – Или красавцем?

– Я не о внешности Заха, – кисло улыбнулся Виштаспа. – Откуда ты знаешь, что он поклоняется дэвам?

– В его присутствии скисает молоко, – улыбнулся Спитама. – Проверь – и сам убедишься.

– Я не раз видел, как он служил перед алтарем Солнца.

– Каким именем он называл Солнце, о владыка Ирана?

– Митра – наш солнечный бог, – благоговейно прошептал царь и склонился до самой луки седла.

– Пусть он будет мне свидетелем, – поднял руку Спитама, и даль перед ними ослепительно вспыхнула. – Видишь, царь?

Они спешились, чтобы приветствовать, согласно закону, восходящее светило.

– Я уверен, что Зах молится Сурье, – сказал пророк, когда они вновь оседлали коней и поскакали по направлению к зеркально блеснувшей на горизонте реке.

– Сурья так Сурья, – нахмурился царь. – Или не так именуется Митра в Ведах?

– Посмотри туда, государь. – Спитама махнул рукой в сторону выветренной скалы, похожей на старый покосившийся гриб. – Что там чернеет?