Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

На столе стояли две чашки с сухими чаинками и слипшимися корочками сахара на высохшем дне, остывший чайник, банка с вареньем, над которой кружились мухи, почти опорожненная бутылка водки и тарелка с любительской колбасой, тронутой уже увяданием. Скорее всего, это были остатки вчерашнего пиршества. Остается только удивляться, как это кошки не сожрали за ночь колбасу подчистую. Но, очевидно, столь велика была власть повелительницы, что, даже недвижимая, она по-прежнему внушала любовь и страх.

Пользуясь всеобщей суматохой, кошки разбрелись по квартире или даже, проскользнув в наружную дверь, отправились погулять по крышам. Только Моя египетская неподвижно застыла в головах у бедной хозяйки. Она словно несла Почетный караул, подобно тем замечательным кошкам, которые, если верить молве, образовали живой нимб вокруг почившего в Бозе господина Пуркуа, батюшки Веры Фабиановны.

Но уместны ли здесь такие слова, как «почетный караул»? И суть не в том, что они кощунственно, как скажут иные, отнесены к кошкам. Нет, ибо животные – наши друзья. Дело совершенно в другом. Ведь никто, в том числе и красавец врач с чемоданчиком, не сказал, что Веры Фабиановны больше нет с нами. Никто! При чем же здесь почетный караул? К счастью, ни при чем, и автор сознается, что увлекся и совершил ошибку. Жизнь еще теплилась в этом распростертом посреди комнаты теле. Врач быстро определил это. Остается объяснить только, почему он сначала столь внимательно осмотрел стол и только потом занялся больной. Пусть это не кажется странным.

Во-первых, он, человек еще молодой и чуткий, находился под впечатлением предыдущего вызова – ночного. Это был в самом деле необычный случай. Целая семья отравилась деревенским самогоном из свеклы. Выпивка состоялась по случаю праздника Святой Троицы, когда старушки покупают на базаре зеленые ветки, чтобы разбросать их потом по полу. Там, куда вызвали «неотложку», тоже валялись под ногами съежившиеся за день листья. Но старушки среди жертв суеверия не было. Старушка как раз осталась невредимой, поскольку и в рот не брала проклятого зелья. Именно она-то и вызвала врача! Перепились, увы, несознательные лица более молодого возраста. Всем им сделали уколы и увезли в больницу. В данный момент их состояние уже не внушало опасений. Так что дело вовсе не в этом, надо сказать, редкостном случае, а лишь в том впечатлении, которое произвел он на молодого доктора.

Понятно теперь, почему он не сразу склонился над бедной Верой Фабиановной, а сперва внимательно изучил все, что было на столе, благо там стояла бутылка из-под водки. Врач понюхал колбасу: она хоть увяла и заветрилась, но была свежей, так что острое отравление – ботулизм – казалось маловероятным.

Да, врач не знал Веры Фабиановны, а соседи не смогли сообщить ему сколько-нибудь ценных сведений, поэтому он мог предполагать все, что угодно: отравление, сердечный приступ, глубокий обморок – одним словом, все. Итак, если не ботулизм, то, быть может, водка? Но на столе были две рюмки, а пол-литра на двоих – это еще не смертельно. Правда, бутылка была скорее 0,7, чем 0,5, но что-то в ней еще оставалось, граммов этак сто пятьдесят. Притом это была изумительная экспортная водка из отборной пшеницы, а не мутный, как сыворотка, свекольный самогон. По личному, хотя и весьма скромному опыту, он лишь однажды пробовал эту исключительную водку, которую фирма-изготовитель рекомендовала перед употреблением охладить, – доктор знал, что от этой штуки не заболеешь.

Отравление, таким образом, исключалось. Вид стола и состояние постели – софа была убрана и застлана шотландским пледом цветов клана Мак-Грегоров – свидетельствовали о том, что Вера Фабиановна не ложилась. А поскольку Эльвира Васильевна вспомнила, что вчера в девятом часу вечера к ней пришел какой-то гость – лично она его не видела, но слышала грубый мужской голос и шум, как будто волокли тяжелый ящик, – легко было заключить, что несчастье случилось вчера, поздно вечером. Если это сердечный приступ, то драгоценное время было безнадежно упущено.

Как видите, врачу тоже подчас приходится становиться следователем.

Молодой доктор присел возле Веры Фабиановны и раскрыл чемоданчик, в котором в многочисленных гнездах покоились всякие ампулы, лежала коробка с уже прокипяченным шприцем, аппарат для измерения кровяного давления, какие-то блестящие пинцеты, тюбики с лекарствами, бинты и вата – все (точнее, почти все, так как существуют еще реанимационные установки), что нужно для спасения человеческой жизни. Если, конечно, не упущено время. Но время как раз и было упущено.

Эльвира Васильевна, увы, рано ложилась спать, и поэтому даже случайно она не могла бы зайти в эту комнату вчера. Если Вера Фабиановна и звала на помощь, соседка все равно бы ее не услышала. Ведь даже какой-то грохот и тяжелый скрип, которые почудились сквозь сон, не разбудили ее. Утром она забыла об этом, а сейчас вспомнила и укоряла себя.

Как-то Вера Фабиановна рассказывала ей о спиритических явлениях, в том числе и о характерных стуках, которые производят беспокойные духи. Что, если душа умирающей Веры Фабиановны стучала и звала этой ночью? Но Эльвира Васильевна, хотя и находилась под длительным влиянием соседки, которую иначе как ведьмой, конечно за глаза, не называли, была женщиной современной. Она быстро прогнала мысль о потусторонних явлениях, но раскаяние (в каких грехах?) и какая-то смутная тревога и неуверенность все же остались.

Поколдовав над Верой Фабиановной – он выслушал ее и через стетоскоп и непосредственно приложив ухо к груди, мерил давление, щупал пульс и лоб, колол иголками в руки и ноги, оттягивал веки и прочее, – врач сделал укрепляющий укол и стал собирать чемоданчик. Он определил двусторонний паралич и решил, что старуха на этом свете уже не жилец.

Потом он уехал в кремовой «Волге» с красным крестом на другой вызов. Припудрив лицо и подкрасив чуть заплаканные глаза, ушла с опозданием на работу Эльвира Васильевна. Бедная старуха осталась одна. Ее, правда, перенесли и бережно уложили на софу. Только грациозный черный зверь остался на страже. Бесшумно прыгнув вслед за хозяйкой, Моя египетская в позе сфинкса улеглась на разноцветные квадраты клана Мак-Грегоров и замерла как изваяние. Кто-то попытался ее согнать, но она молча ударила, не выпуская, однако, когтей, обидчика по руке. Ее оставили в покое.

Потом – это было еще до прихода сиделки – в комнату, со скрипом отворив дверь, вернулся с гулянки здоровенный котище Леонид. Черной тенью метнулась навстречу ему Моя египетская и молниеносно ударила его по наглой морде. Леонид сморщил нос и, собрав щеки в яростные складки, обнажил клыки. Но черная кошка не испугалась и продолжала теснить его. Он попятился, собрался в комок для прыжка и нетерпеливо забил хвостом, но вдруг повернулся и пустился в постыдное бегство. Моя египетская все так же бесшумно, возвратилась на свое место. Только когда пришла сиделка (Эльвира Васильевна оставила для нее ключи у соседей), священное животное, словно сдавая дежурство, покинуло свой пост.

Вот как обстояли дела до прихода Льва Минеевича. Надо сказать, паршиво они обстояли…

Насмерть перепуганный добродушной хлопотуньей-сиделкой, вошел он к больной. Она, казалось, безмятежно спала. Но только Лев Минеевич наклонился над ней, глаза ее раскрылись. Они смотрели с какой-то невыразимой мукой и вместе с тем строго, обвиняюще смотрели на него эти глаза – такие близкие, такие знакомые…

«Видишь, что со мной? Видишь? Я даже говорить и то не могу! Даже пожаловаться, насколько мне плохо, и то нельзя. А мне ведь очень плохо! Очень-очень… Что же ты молчишь, остолоп? Отчего стоишь как пень? Неужели ты не видишь, что со мной? Ты должен кричать, бить во все колокола, созвать сюда самых лучших докторов, а ты стоишь и ничего не делаешь, и пользы от тебя как от козла молока».

Это хотела сказать своему бедному другу Верочка? Кто знает…

– Как вы себя чувствуете, Верочка? – робко спросил он.

Ее глаза остались такими же, как и в дни юности, а красные жилки да скользкая желтизна на белках нисколько не портили их. Но они молчали – эти переполненные мукой глаза.

588
{"b":"718428","o":1}