Люсин вспомнил вдруг, как тревожно ревут в туман тифоны в порту.

Машина остановилась у самых дверей северного входа. Подняв воротник пиджака и пряча голову в плечи, Люсин открыл дверцу и неуклюже запрыгал к дверям. Всего три шага. Но спина успела намокнуть, а залившая гранитные ступени ледяная вода, взлетев вверх, окатила его до колен. Целую неделю в предвидении непогоды он таскал с собой свою коричневую болонию, а сегодня забыл в кабинете.

Администратор дожидался у самого входа, стоя рядом со швейцаром.

– Тут! – Он шепнул Люсину и мотнул головой в сторону газетного киоска, возле которого уютно устроился в кресле парень с пышной, вьющейся шевелюрой и полубаками.

Он лениво листал югославский журнал «Филмски свет» и, видимо, совсем не торопился идти под дождь. Благо были на нем лишь легкие дакроновые брюки и серая нейлоновая водолазка.

– Это вы ждете иностранца из 1037-го номера? – спросил Люсин, вытирая платком мокрую шею.

– Да. А что? – Он согнул журнал и поднял голову.

– Мне придется задать вам несколько вопросов. – Люсин протянул ему раскрытое удостоверение.

– Пожалуйста, – равнодушно согласился парень, мельком глянув на документ.

– Какое у вас к нему дело?

– Личное.

– Это не ответ. Предупреждаю, что положение очень серьезное. Иностранец вот уже двое суток как исчез. Я должен официально допросить вас как свидетеля.

– Свидетеля чего? – Он подчеркнул последнее слово. – Я ничего не видел.

– Свидетель – это юридический термин. Ваше заявление в данном случае тоже свидетельство.

– В таком случае свидетельствую! – усмехнулся молодой человек и небрежно поднял руку.

Люсин вытер, наконец, мокрый затылок и, скомкав платок, спрятал его в карман. Огляделся. Кресло, в котором сидел парень, стояло у квадратной мраморной колонны, других кресел вблизи не было. Киоскерша вся подалась вперед, подмяв стопки заграничных газет, и буквально поедала их глазами.

Люсин улыбнулся ей и, достав кошелек, сказал:

– Мне «Юманите», «Уоркер»и «Морнинг стар».

– Тут не совсем удобное место для беседы, – пояснил он парню, свертывая газеты в трубку. – Люди делом заняты, а мы им мешаем. Пройдемте-ка лучше в комнату администратора.

Тот нехотя поднялся и, равнодушно пожав плечами, пошел вслед за Люсиным.

Веселая, покрашенная бледно-желтой эмульсионной краской администраторская после сумрака холла буквально слепила глаза. Дождь уже прошел. За окном сверкало свежее ярко-синее небо. В солнечных бездонных лужах купались взъерошенные голуби. Все блестело и переливалось. Откуда-то сверху еще срывались тяжелые, напитанные светом капли.

Люсин приоткрыл форточку. В комнату влетел влажный ветер. Шурша, заколыхался на стене отклеившийся рекламный плакат компании «Эйр-Индия» с темнолицым белозубым сикхом в зеленом тюрбане.

– У вас есть с собой какие-нибудь документы? – спросил вдруг Люсин.

Парень весело похлопал себя по брючным карманам и развел руками.

– Не держу. Не предусмотрел допроса. Виноват.

– Фамилия?

– Вы сперва скажите, что я такого сделал предосудительного или незаконного? На каком основании вы учиняете мне допрос?

– Я же все вам объяснил, дорогой товарищ. – Люсин закрыл форточку. – Человек пропал, его надо найти. Только поэтому мы с вами здесь и встретились.

– Но вы же допрашиваете меня!

– Правильно, допрашиваю. Но в качестве свидетеля. Если бы у вас оказался при себе паспорт, я бы просто выписал оттуда все необходимые данные. Таков порядок. Свидетель – лицо юридическое, и нужно установить его личность.

– У меня нет документов.

– Знаю. Вы уже говорили мне это. Поэтому я и спрашиваю вашу фамилию.

– И вы поверите мне на слово? – усмехнулся парень.

– Отчего же не поверить? – удивился Люсин. – Поверю. Вы скажете, я позвоню, проверю, и мы вместе с вами съездим к вам домой за документами.

– Ах вот как!

– Ну да! А как же еще? – Люсин опять удивленно выпятил нижнюю губу.

– А звонить-то тогда зачем?

– А это, – Люсин заговорщически подмигнул, – чтобы не пришлось лишний раз съездить совсем в другой конец города и по другому адресу. Бывают, знаете ли, такие простаки, что вместо своей фамилии называют чужую.

– Неужели бывают? – Парень сокрушенно покачал головой. – Действительно, простаки. Их небось не предупреждают, что будут звонить и проверять, а потом все равно возьмут да поедут к ним на дом. Нелогично как-то получается. Если уж ехать, то зачем звонить? Себя зачем утруждать?

– Ну ладно. – Люсин зевнул, прикрыв ладонью рот. – Уговорил. Звонить не будем. Время дорого. Фамилия, имя, отчество, адрес? – Он достал блокнот.

– Михайлов Виктор Михайлович. Малая Бронная, семнадцать, квартира шесть.

– Где работаете?

– Нигде.

– Как так?

– Я нигде официально не числюсь.

– А неофициально?

– Художник.

– Ну вот, а говорите, что нигде не работаете. Работаете, значит. В мастерской работаете, дома.

– Для вас же если не член МОСХа, так уже и не художник вовсе, а почти тунеядец.

– Для кого – для меня? – Люсин ткнул себя в грудь.

– Ну, может, не для вас лично, а так… вообще.

– Ну, напрасно это вы, Виктор Михайлович. У меня друг есть, писатель. Хороший, настоящий писатель, хотя и не член союза. Но будет, конечно, в союзе, обязательно будет… У вас дома телефон есть?

– Нет. А зачем вам?

– Да все за тем же. Больно уж не хочется мне ехать с вами за паспортом. Человек вы нервный, раздражительный. Вместо того чтобы помочь мне найти пропавшего иностранца, вы… К чему это все, Виктор Михайлович?

– Скажите мне, я обязан быть этим – как его? – свидетелем?

– Обязаны, товарищ Михайлов. А когда я вызову к себе или, если для вас это более удобно, нанесу вам визит, то попрошу подписаться, что вы уведомлены об ответственности по закону за дачу ложных показаний.

– Я? Уведомлен?

– Ну разумеется! Я ведь обязан буду уведомить вас.

– Сейчас, значит, составлять протокол не будете?

– К сожалению, бланков не захватил. Вы давно знаете этого человека?

– Недавно. Случайно познакомились.

– Где, если не секрет?

– Какой же тут секрет, если я обязан по закону? В магазине с ним разговорился, в антикварном, на Арбате. Между прочим, имейте в виду: я только сейчас от вас узнал, что этот субъект иностранец!

– А фамилия?

– Мало ли у нас людей с нерусскими фамилиями? Может, он из Прибалтики?

– Резонно. Но все это к делу отношения не имеет. Он что, картину у вас хотел купить?

– Можно сказать, что и картину, – усмехнулся Михайлов. – Во всяком случае, в этом роде.

– Вы-то сами картины пишете?

– Я, знаете ли, больше реставратор. Но и пишу, конечно, немного, для себя.

– Он у вас уже что-нибудь приобрел?

– Так, одну штучку. Пустячок.

– Платил советскими деньгами?

– Я же сказал вам, что принял его за нашего? А с валютой никогда дела не имел.

– Понимаю! – кивнул Люсин. – Сколько вы взяли с него за рублевскую «Троицу»?

– Ух ты! Не в бровь, а в глаз, товарищ начальник! Все ищете!

– Да нет, Виктор Михайлович, к сожалению, не все.

– Это он сам вам об иконе сказал, или своим умом дошли? Дедуктивным, так сказать, методом?

– Я охотно отвечу на ваши вопросы, но сначала все же позвольте спрашивать мне. Сколько вы получили за икону?

– Пятьсот.

– Это за рублевскую-то школу?

– Она такая же рублевская, как… – Силясь найти сравнение, он пошевелил пальцами, словно раздавал карты. – Это старая, безнадежно испорченная доска, вновь расписанная в девятнадцатом веке. Цена-то от силы ей рублей семьдесят. Ну, сто!

– Сознательно, значит, обманули покупателя?

– Обманул? И не думал. Она ему понравилась, я назвал цену, а он взял. Все законно.

– Выходит, он сам обманулся? По неопытности?

– Не думаю. Рублевская школа потянула бы как минимум еще на два нолика. Эта же штучка вполне качественная, редкая. Где ее достанешь? Тут и переплатить не грех. И тем более, вы говорите, что он иностранец. У них там она столько и потянет, да еще в долларах. Прямой смысл был ему купить.