— Слушайте, мужики, а что он — другое время выбрать не мог? Среди бела дня, прямо на вокзале… Кстати, Виноградов, а что — в городе отелей слаще твоего нету? Что их сюда принесло?

— А бес его знает. Мне кажется, те, кто с Квадратным расправился, как раз на шум с трам-тарара-мом и рассчитывали. Только знать бы зачем…

— Или время поджимало.

— Возможно. А насчет Морвокзала… Я тысячу раз говорил — объект уникальный, помесь железнодорожной станции, океанского теплохода и интуристовского борделя. Крупнейшее окно в Европу — три парома на Скандинавию плюс десятки иностранных пассажирских «коробок» за навигацию, круизники… Это не считая «сараев» — ну, автобусов — с тургруппами. Под боком — выставочный комплекс, постоянно полгостиницы в аренде под фирмачами — специалистами. И вся эта музыка принадлежит пароходству — значит, оперативно обслуживаем мы, транспортники. Спецслужбы в помине нет — тоже фактор…

— Ну еще и спецов сюда! Итак — Комитет, таможня, разведка пограничников…

— У семи нянек… Сам знаешь. В этих джунглях каждый жует свой банан, — повторил любимую присказку Виноградов. — По-моему, насчет «Спорттура» и поселения — все просто. У нас в день по полсотни писем от фирм, кстати, от тех, что посолиднее, без понтов — номера приличные, в принципе недорогие, а к тому же моряки такой центр связи наверху отгрохали… Хошь — факс, хошь — телекс, ну и другие штучки. Специалистов и валюты у пароходства хватает.

— Ох, нутром чую — не то. Пока ладно. Что теперь делать, хозяин?

— Я что предлагаю… Петрович, подними все у вас до той истории между Контровским и девкой в восемьдесят шестом. Может быть, месть старая — ну там, нынешний муж, жених…

— Ахинея.

— Ясно, но — попробуй для очистки совести. Груздев до конца прошерстит материалы в налоговой и, конечно, оперативные по… — Виноградов сверился с блокнотом, — …«Спортспейсингеру».

— На фига козе баян? В смысле — может, кто испугался, что Квадратный приехал долги получать? Так с ним вроде по-божески поступили, смотаться вовремя помогли.

— Ну — пожалуйста… Лично я полагаю, что ноги из Швеции растут, но пока нам Комитет ничего нового не дает — не сидеть же без толку.

— Брось ты, все это — тамаринские разборки. Увидите. И размах его, и организация — до деталей. — Груздев закурил.

— Так сидит же Тамарин!

— Петрович, Груздев правильно говорит. Но все равно мне отрабатывать. Сольно. Ни ваше начальство, ни «организованная преступность» не против, конечно, в эту тему вписаться, но пока то, пока се, обоснование на справку, согласование на мероприятие, — поезд уйдет.

— Ребята из Управления угрозыска обещали еще что-нибудь по Перегоненко подобрать. Ну а в общем… Подстрахуем — я с парой сыщиков, так сказать, полуофициально. Шеф, конечно, знает, но особо влезать не будет.

— Раз Грачновский не против — уже легче.

— Да нет, он, конечно, против. Считает, что ты дурак и лезешь в его огород… Но он мужик грамотный, понимает: личные счета — дело святое. Пусть, говорит, амбиции служат людям.

— А я начальство избытком информации расстраивать не буду, — вмешался в разговор представитель госбезопасности, — сам помогу, чем могу…

— Петрович, какая уж тут от твоих помощь лишь бы не посадили…

— Что вы все… Надоело, в конце концов.

— Не обижайся, Петрович. Пойми — мы с Груздевым с доперестроечных времен работаем — и Андропова помним, и Федорчука вашего. Те три года… Что ни день — оперов брали, милиционеров, костяк окопный. Большинство ведь зазря сажали, для плана и «в свете новых веяний» — кто сажал? Ваши, суки… Извини. Про начальство не говорю — я их дел тогда не знал, но те хоть работу волокли. Сменил их кто? «Укрепили» милицию партейцами-алкашами и из ваших — кем побестолковее. Хорошего опера кто отдаст? Трудно нам сейчас Комитету поверить…

— Тем более — полюбить.

— Так точно. Хотя лично ты — мужик мировой. И еще я с полдюжины сыщиков в вашей системе знаю, но скажут завтра опять ментов сажать — вы же этим и займетесь.

— Идите вы… Нашли на кого наезжать. Не ожидал от тебя, Виноградов…

— Бывает, необходимо дать возможность эмоциям взять верх над рассудком…

— Чаще всего из этого получается глупость.

— Знаешь, а иногда — подвиг. — Собеседники уже оделись, и Виноградов возился с замком.

«Дежурный» таксист — один из постоянно кормившихся «на отстое» у Морвокзала — с шутками и прибаутками домчал их до ближайшей станции метро бесплатно: он работал на аренде и мог, не нанося ущерба государству, позволить себе подобный знак уважения.

Разговор с Володиным не получился.

Собственно, на абсолютную искренность этого человека Виноградов и не рассчитывал, однако учитывая ряд обстоятельств… Они были знакомы уже почти год, и, несмотря на различие в социальном положении, взглядах на жизнь, внешнем облике, наконец между ними за этот период образовалась незримая, но явственная общность — сродни той, которая возникает при длительной позиционной войне между окопными командирами противостоящих подразделений. Обмениваясь пулеметными очередями, допрашивая пленных, перехватывая друг у друга клочок нейтральной территории, они через некоторое время начинали — судя по воспоминаниям участников первой мировой войны — чувствовать противника и уважать его. Что, впрочем, у настоящих профессионалов на качестве выполняемого ратного труда не сказывалось.

Виноградов, безусловно, кривил душой, характеризуя Володина как простого шофера и охранника. Михаил Володин в социальной иерархии преступного мира занимал то же положение, что и Владимир Александрович в милиции, — он был бригадиром в команде рэкетиров, контролировавшей Морской вокзал. И проблемы ему приходилось решать аналогичные: дисциплина личного состава, отчетность — правда, денежная — перед вышестоящим начальством, транспорт, связь… Раза три Виноградову удавалось, особенно поначалу, получать более или менее значимые показания от обложенных «оброком» проституток, фарцовщиков, ресторанных халдеев, но в последний момент их либо оказывалось недостаточно для прокуратуры, либо крайним оказывался кто-нибудь из рядовых бойцов.

Володин — в прошлом мастер спорта по боксу, бывший офицер спецназа морской пехоты, обладавший, наряду с исключительной храбростью и беспощадностью, еще и яростным честолюбием, был вынужден довольствоваться в общем незначительным постом. Путь в авторитеты ему заказан — в современном, компьютеризованном и американизированном преступном мире еще сильны отголоски «воровского закона» — человек, в сознательном возрасте сотрудничавший с Властью, навсегда запятнал себя. Сосуществуя на одном объекте, Виноградов и Володин, естественно, часто встречались, иногда даже ели за одним столом — причем каждый платил за себя… Это производило неплохое впечатление на подучетный контингент — спекулянтов, валютчиков и путанок и отвратительное — на непосредственное начальство с обеих сторон баррикад. Так и жили, ценя жесты доброй воли со стороны друг друга. Володинцы с жестоким боем вышибли с вокзала воров-карманников, еще недавно превращавших в кошмар жизнь иностранцев, отрегулировали количество мажоров на привокзальной площади, отсеяли запойных и нечестных проституток, наладили порядок, искоренив драки и дебоши в ресторане — обеспечив и тем, и другим, и третьим защиту и покровительство от «чужих» рэкетиров и просто бандитов. А Виноградов взамен, как это ни странно, всего-навсего честно делал свое дело — не брал взяток и не устраивал беспредела.

У Виноградова в близком окружении Володина был источник информации. У Володина, как подозревал Виноградов, — тоже, вероятно, и не один. Зарплата милиционера невелика…

Бар, грязноватая скатерть, полуостывший кофе.

— Знаете, Володя, моя Анька сделала себе такую короткую прическу… Я себя прямо каждый вечер немножко педиком чувствую.

— Миша, бросьте трепаться. Давайте к делу. Я редко о чем прошу, но на этот раз…

— Послушайте, Володя. Не обижайтесь. Я всегда к вам неплохо относился, а сейчас тем более фирма в долгу — это же вы ликвидатора завалили. Если бы я заранее не знал ответа, я бы даже премию, благодарность — не знаю как — словом, денег предложил. Но вы ж не возьмете?