Раз в два-три дня радист Платонов передавал в разведцентр донесения, сочиненные Кулинковичем, иногда Степановым.

«Сименцов и Сомов были посланы взорвать мост на пути Андреаполь - Торопец. Неудачно. Сименцов ранен, все в сборе кроме Волкова, Корытко, Кузина, которые в разведке. Платонов».

«Почему подрыв моста не удался? Был бой? Ранение тяжелое? Нуждаетесь в советах? По возможности произведите взрыв на железной дороге. Ваши товарищи».

«При подходе к мосту часовой, вероятно, по шороху дал очередь. Ранение легкое, в мякоть ноги. Отошли без шума. Под железнодорожное полотно положили тол с капсюлем замедленного действия. Уже прошло два дня, а взрыва не последовало. Платонов».

«Не отчаивайтесь при неудачах. Как железнодорожное движение? Сколько поездов идет к фронту в сутки, с каким грузом, войсками? Привет, ваши товарищи».

«Я вернулся, сходил очень удачно, собрано 7 человек дезертиров, есть шансы еще добавить, оказывается, их много. Просим выслать гранат, толу и ручных зарядов, капсюлей замедленного действия, автоматов 6, пулеметов 2, пилу и топор. Нужны чистые документы, обмундирование и погоны для десяти новых с запасом; бумага, больше жиров, мыла, водочки. Людей для руководства человека 4. Пришлите лейтенанта, они пользуются большим авторитетом. Волков».

«Где станция и антенны? В лесу, под деревьями? Постоянно или складываете? Ваша мощность колеблется, вызывайте только три минуты. Ваши товарищи».

«Станцию развертываем в лесу, после каждой работы свертываем. Дезертиров прибыло 7 и 3 было, всего - 10. На разведку железной дороги придется идти самому. Сомов и Мартынов, которые находятся с нами, самостоятельно с этим не справятся, у них нет нужных документов. Волков».

«Принято. Ваши товарищи».

«Переходите на саботаж и устройство банд. Уточните место сброски по план-квадрату. Зажгите огни, как в прошлый раз. Время сообщим после получения уточнений. Ваши товарищи».

«Спасибо за посылку. Груз сброшен очень хорошо. Немного попьянствовали, просим извинения, приступили к работе. Волков».

«Срочно сообщите, какой материал еще нужен, нужен ли второй радист? Всего сбрасываем четырех хороших людей. Железную дорогу взорвать несколько раз. Ваши товарищи».

«У нас много новичков, они разбросаны. Руководить ими тяжело. Подготовленные товарищи с радистом очень требуются. Одна лампа передатчика отказала, необходимо пополнить и выслать инструмент. Волков».

«Принято. Ваши товарищи».

«Убили мотоциклиста. Труп закопали в лесу, мотоцикл взяли себе. Если можно, пришлите бензина. Волков».

«Бензина пошлем следующей поездкой. Желательно, чтобы один из старых людей перебрался сюда, чтобы организовать нужную вам помощь. Шлем вам привет и наилучшие пожелания».

«Предложение о переходе хорошее. Вернуться обратно думаю сам, есть, что обсудить. Другие мои ребята, боюсь, с этим не справятся. Я тронусь после прибытия новых товарищей, которые смогут меня заменить. Сообщите маршрут и вышлите нужные документы. Ребята довольны вашей заботой. Сомов с двумя новичками в квадрате 72, 50-42, в 18 километрах от лагеря обстрелял дрезину железнодорожной бригады. Дрезине удалось скрыться. Волков».

«Готовим пополнение, вышлем также документы и маршрут. Ваши товарищи».

Агентурная радиостанция «Бандура» продолжала «концерт» для немецкой разведки, исполняя «песни» на слова офицеров «Смерш» 2-го Прибалтийского.

- Фельдфебель Елкин! Елкин!

- Я здесь!

- Вас к капитану!

- Иду!

Небольшого роста черноволосый, темноглазый человек с угреватым лицом, украшенным шрамом на носу, пропищал тонким голосом «иду, иду!» и заторопился к белому, аккуратному домику, где размещалось руководство разведшколы «Абверкоманды 204». Елкин преподавал здесь парашютное дело, тактику и взрывотехнику, но начальство частенько использовало его как вербовщика, отмечая умение разбираться в людях, способность влезть в доверие к разочаровавшимся, утратившим веру в себя, в Родину, в победу советским военнопленным.

В школу Елкин пришел дорогой тысяч бывших красноармейцев: плен, лагерь, вербовка. Сослуживцам по школе рассказывал, что плена избежать не мог. В августе 42-го их бывшая воздушно-десантная бригада, преобразованная в гвардейскую стрелковую дивизию, воевала под городом Калачом. Комбат послал их в разведку, они набрели на немецкий обоз, втихаря разжились продуктами, прихватив две бутылки рома, и поползли назад. Метров через сто устроили привал, крепко выпили. Вдруг один из них, армянин по фамилии Степанян, возомнил себя кавказским орлом и в полный рост двинулся прямиком к немецкому штабу, помахивая ручной гранатой. Его сразу заметили, дали залп из минометов и накрыли всю разведку. Елкину, тогда он вроде звался Виктором Терещенко, осколками перебило обе ноги. До того, как ему скомандовали «хенде хох!», он успел лишь порвать комсомольский билет.

История эта была до слез похожа на множество трагических с оттенком героической романтики легенд, рассказанных бывшими солдатами и офицерами Красной Армии, оказавшимися за немецкой колючей проволокой. В эти истории верили и те, кто говорил, и те, кто слушал. Первые, по вполне понятной причине, чтобы легенда из их уст звучала достовернее; вторые кивали и сочувствующе цокали языком, потому что знали: усомнись они сегодня в правдивости товарища, завтра, когда дойдет очередь до исповеди, их тоже поднимут на смех. Но за глаза, по двое, по трое друзья по несчастью обсуждали обстоятельства пленения соседей по нарам, камере, комнате общежития разведшколы, - с легкостью находя детали, говорящие о том, что все было совсем не романтично. Просто хотелось жить. А это желание извиняло всякую придуманную неправду. И ложь друг другу прощали…

Раненые ноги Елкина по всем медицинским меркам зажили с необычайной быстротой. В декабре 42-го он, в числе шести десятков военнопленных, отобранных из двух сотен претендентов двумя офицерами абвера, вышел из вагона на станции Вано-Нурси, в Эстонии, куда привезли будущих шпионов рейха. Их помыли в бане, накормили, выдали курево и положили спать на чистые постели. Для бывших лагерников эти незатейливые блага были знаками возвращения к жизни.

Наутро новички по одному уходили на беседу, откуда возвращались уже агентами немецкой разведки, подписавшими, по сути, отречение от Родины. Агент Виктор Терещенко получил псевдоним «Елкин», так и записали в анкету. Теперь у бывшего инструктора физкультуры городского Дворца пионеров из города Сталино было две фамилии: курсанты называли его Елкиным, в немецкой канцелярии он числился Терещенко, и только один человек знал, что абвер готовит в диверсанты… Давида Тевелевича Ротштейна, еврея из города Черкассы. И этим человеком был сам Давид Ротштейн. Он больше всего боялся, что его раскроют, что кто-то предаст его, устраивая свое благополучие. Во время боев под Калачом ему удалось обзавестись красноармейской книжкой на имя погибшего Виктора Терещенко. Она хранилась в нагрудном кармане гимнастерки, отдельно от комсомольского билета и другой армейской книжки, выписанных на Давида Ротштейна. Когда минометы накрыли «пьяную» разведку, он быстро порвал свое «еврейское прошлое» и предстал перед немцами «гарным украинцем». Из знающих его никого в живых не осталось.

Первые месяцы службы в немецкой разведке были для Елкина-Ротштейна невыносимо тревожными. Он сжимался от каждого косо брошенного на него взгляда. Ему казалось, что его раскусили, что начальство играет с ним, как кошка с мышкой, и не сегодня, так завтра в его комнату вломятся люди гестапо, сорвут с него мундир, наденут полосатую робу и кинут в один из страшных концлагерей с дымящими трубами крематориев. Но вскоре он немного успокоился: оказалось, что абвер почти не заражен болезнью антисемитизма. Немецкие офицеры поговаривали, что Канарис за год до начала Восточной кампании спас от неминуемой смерти большую группу евреев, награжденных за мужество, проявленное в Первую мировую войну. Называли даже имя некоего майора Зойберта из «Абвер-1», который по указанию адмирала провернул блестящую операцию, помешав гестапо отправить в лагерь смерти Терезиенштадт одну семью, жившую в Берлине. Разведчики сумели распродать еврейское имущество, подготовить документы, в результате вместо газовой камеры евреи оказались в тихой Швейцарии.