- С возвращением, - Димсрис раскинул руки, будто готовясь принять Доронина в объятья, но вдруг сморщил нос и проворчал: - уж лучше бы вас расстреляли… В баню, в баню, и пусть там дадут самое душистое мыло! Жду вас через два часа.

Докладывать о результатах почти трехнедельной разведки Доронин пришел один. Димсрис предусмотрительно расстелил карту, приготовил разноцветные карандаши.

- О том, как были добыты эти сведения, я рассказывать не буду, чтобы не терять времени на лирику. Коротко: дважды мы были на грани провала. В первый раз когда партизанский радист передал в «Центр» неправильный пароль для нашего опознания и подтверждения полномочий. «Центр» ответил: «пароль не принят». Я мысленно попрощался с жизнью и вспомнил ваши слова о мокром дереве. Герр капитан, ваши шутки сбываются…

- Не обижайтесь, Доронин, в следующий раз перед отправкой я пообещаю вам орден Ленина от НКВД и Железный крест от Канариса…

- Благодарю. Вполне возможно, те, со сбитого самолета, изменили одну цифру в пароле. Радист повторил группу, «Центр» немного повременил, потом ответил: «принято». Что произошло, я могу только предполагать. Скорее всего, ошибка не означала сигнала провала и была оценена как оплошность радиста при передаче… Словом, Лубянка закрыла на это глаза. К тому же, партизаны подтвердили, что печати на переданном нами конверте не отличаются от тех, что на пакете, присланном с предыдущим самолетом. Хорошо, что вы, герр капитан, решили не вскрывать конверт. О его содержимом узнать не удалось, но кроме указаний Сталина о беспощадной борьбе с оккупантами там, наверняка, ничего существенного не было. Во второй раз у меня перехватило дух, когда Соев узнал в одном из партизан своего солагерника из Витебской сортировки. Но Соев был уверен, что того еще год назад отобрали для работы какие-то вербовщики в форме гестапо и в лесу он выполнял наше задание.

При слове «наше» Димсрис с любопытством посмотрел на Доронина, но тут же отвел глаза.

- Скорее всего, знакомый тоже умирал от страха, увидев Соева за одним столом с командирами отрядов, которые приехали на нас посмотреть и нас послушать. Все обошлось, - продолжал Доронин, вроде бы не заметив реакции Димсриса. - Ну а теперь о главном. Вы не могли бы, герр капитан, ходатайствовать перед командованием о награждении меня и Соева боевыми медалями рейха?

Доронин произнес эту фразу подражая шутливой интонации реплик Димсриса. Капитан удивленно вскинул брови.

- Я могу даже сформулировать приблизительный текст представления: «За несгибаемость духа и тела во время выполнения разведывательной операции, связанной с неумеренным употреблением самогона в расположении противника».

Димсрис расхохотался и от удовольствия хлопнул Доронина по плечу. Совсем по-дружески…

- Укажите в отчете, сколько вам пришлось выпить, и, я думаю, фюрер не поскупится!

- Благодарю, герр капитан! А теперь я готов приступить к докладу. Не севере Витебской области и примыкающих к ним районах Калининской, контролируемых войсками 3-й танковой армии вермахта, действуют несколько крупных партизанских формирований. Среди наиболее, на мой взгляд, боеспособных - отряды имени Кутузова и Суворова, 4-я Калининская бригада и отдельные подразделения 1-й Белорусской партизанской бригады. Фамилии, имена командиров, комиссаров - вот на этом листке. Не ручаюсь, что все они подлинные, но заглянуть в картотеку Особого отдела не удалось…

На сообщение о численности, структуре, тактике операций партизан ушло около часа. Сведения, принесенные Дорониным, тянули больше, чем на «спасибо» от Герлица. Димсрис мысленно потирал руки: Доронину эта «командировка» и впрямь сулила еще одну награду, и совсем не за выпитую водку; сам же Димсрис мог рассчитывать на повышение в звании. Еще бы! Это его агент во второй раз добывает информацию, опираясь на которую, СС основательно почистит армейские тылы накануне неминуемых летних боев.

- Да, - прервал Доронин размышления гауптмана Димсриса, - один разговор я хотел бы передать в подробностях.

- Валяйте, у нас масса времени, я ждал вас три недели и готов слушать агентурный доклад, как балладу о Ларелее.

Основательно пригнувшись, Доронин вошел в землянку. Все как обычно: несколько «спальных мест», сколоченных из сосны, стол, две лавки, печка. На столе - хлеб, масло, соленые огурцы, большая банка американской тушенки. Сомкнулись надраенными боками алюминиевые кружки. Над столом керосиновая лампа.

- Садись, гость. Как величать-то? - командир взвода, куда Доронина определили на ночлег, подвинул лавку ближе к столу. - Понятно, фамилию не скажешь, да мне и не надо…

- Леонид…

- Можно на ты или по отчеству?

- Можно на ты.

- Ну, меня командир представил, а это мои земляки, Петро и Ванятка, - хозяин землянки, крепыш лет 35 с похожими на неструганые доски крестьянскими ладонями, мотнул головой в сторону входа, где выросли две крупные фигуры, - мы с одной деревни, второй год партизаним, целы пока еще… Сидайте, хлопцы!

Вошедшие проворно приставили к стене автоматы, и Петро привычным жестом вскрыл банку с американским гостинцем, разлили по кружкам неведомо откуда появившийся самогон.

Доронин еле заметно поморщился - опять пить… Хозяин, приказавший звать его Михалычем, заметил:

- Ты не обессудь, Леонид, у нас-то все по-простому. Командир тебя, наверное, водочкой казенной угощал… У нас давеча тоже была трофейная - разматросили мы на той неделе грузовичок интендантский, что на Россоны бежал, - да разве сбережешь? А наша, она поядреней будет, хоть и пахучая. С другой стороны, это даже хорошо, коли нашу-то употреблять, боеспособность отряда каждый день как на ладони: поутру командир вдохнул воздуха партизанского - и сразу ясно, какой боец с похмелья, кого в бой, кого в обоз, кого под суд и в расход… У нас строго с этим делом-то. Для сугреву можно, потому как без нее, окаянной, мы все здесь от хвори подохнем. Это сколько ж патронов немец сбережет! А для баловства - ни-ни! Не для того мы сюда в лес от жен и детей сбежали… Ну, давай, гость дорогой!

- За победу! - с готовностью произнес Доронин.

- За победу мы выпьем, когда победим. А пока за то, что живы!

Михалыч опрокинул кружку, крякнул и захрустел огурцом. Петро и Ванятка не отстали от земляка, Доронин основательно пригубил, потянулся к хлебу, занюхал.

- Ну, как там, на «большой земле»? Знают про нас, про наши беды?

- Знают, верят, что скоро погоните врага со своей земли…

- Ты нам лекцию, Леонид, не читай. Нас агитировать не надо. Да и мы не те, что без конца встают и хлопают, когда начальство, извиняюсь, пукнет. Ты скажи, откуда знают, кто говорит? Коли человек, побывавший в нашей шкуре, - одно дело; а коли верхолет какой, который и немца-то живого не видал, а сам весь в орденах ходит, - это уж другой поворот.

- К чему это ты клонишь, Михалыч?

- А так я, видать, не от большого ума, - вздохнул хозяин и потянулся к фляжке. - Да и не за тем мы здесь сидим. Ведь тебя послушать пришли, а получилось все по-русски: спросили, как жив-здоров, ответа не дождались и - про свои горести.

- Так и мне интересно от вас узнать о тревогах партизан, чтобы на «большой земле» принимали меньше непродуманных решений.

Михалыч потянулся к Доронину, чокнулся кружкой с сидевшими молча земляками и выпил. Над столом замелькали руки: кто доставал из банки тушенку, кто отрезал ломоть хлеба.

- Тут у нас по весне приказ с «большой земли» пришел: дескать, чтобы ускорить победу над врагом, надо объявить ему «рельсовую войну».

- Это как? - спросил, надкусывая луковицу, Доронин.

- А так: нечего пускать под откос немецкие поезда, надо рвать рельсы. Мы-то поначалу не уразумели, спрашиваем командира, «а разве мы не рвем рельсы, когда на железку ходим?» А он говорит, дескать, теперь по-другому будет. Вот тебе, Михалыч, задание - за неделю разворотить взрывчаткой сто штук рельсов. И неважно, будут там на них в это время поезда или нет. Я-то в толк взять не могу: если немцы кого у железной дороги поймают, стреляют или вешают без разговоров. Ну, коли цена партизанской голове - фашистский эшелон с танками, тогда можно и на плаху. Мы для того и в лесу, чтоб головы класть, лишь бы врага меньше стало. А тут, мать твою, за метр железяки смертью платить? Да ее немцы через день отремонтируют. Мы грешным делом подумали, что это наше отрядное начальство чудит. А ребята из соседней бригады про то же рассказывают. Говорят, даже план по рельсам из Москвы спустили. Как в колхозе до войны. Чудно! Видать, кто это придумал, в мирной жизни любил рекорды ставить! Так что ж ты думаешь, под это, прости господи, мероприятие и взрывчатку самолетами забросили! Да что я тебе об этом толкую! Вот и думаю я… Да не только я один. Война без малого три года тянется, и конца края ей не видно, потому что в нашей деревне один дурачок Никитка, которого мать и за коровой присмотреть не допускает, а на «большой земле»! Не знаю, может, ты на меня завтра донос напишешь, да мне не страшно. Пока он до верху дойдет, я три раза под немецкую пулю попаду. А не попаду, так уйду за день до того, как меня НКВД брать придет. Один немцев давить буду, пока дышу, и никакой нарком-горком мне не указ, как их, сволочей, бить сподручнее…. Давай выпьем, а то спать пора…