– Слушай, а номера тоже ставить? – спросил ювелир.

– Какие номера?

– Вот здесь, смотри… – Леонид подал лупу.

Все четыре крестика были пронумерованы чуть заметными римскими цифрами.

– Ставь…

Еремеев задумался… Крестики вынимались только из боковых луковок. В центральном – главном – куполе крест держался прочно. По православному архитектурному канону, пятиглавие храма символизирует Христа и четырех апостолов-евангелистов. Герман Бариевич, надо было полагать, отождествлял себя со Спасителем человечества. Его крест на главном куполе незыблем. Боковые башенки – это четыре его ближайших доверенных лица, четыре апостола, чьи жизни и были закодированы в крестиках-модуляторах. Кто они, эти ближайшие помощники? Он, Еремеев? Карина? Леонкавалло? Кто четвертый?

Нет. Они с Кариной неофиты, новички, на роли апостолов никак не тянут. Да и кресты-модуляторы были задуманы и изготовлены наверняка до того, как Гербарий поставил на них свои охранные клейма.

Леонкавалло? Может быть… А кто остальные трое? Представители фирмы, которые приедут завтра? Предположим, что так… Но как персонифицировать «ключи смерти»? Чью жизнь оборвет этот модулятор? А этот? А тот?

Он выписал имена евангелистов римскими буквами и сопоставил им римские цифры. Бросилось в глаза, что начальная буква имени апостола Иоанна в латинице (Ioann) совпадает с римской цифрой «I». Может быть, это код к шифру?

Он выстроил начальные буквы апостольских имен в том порядке, в каком они шли в Новом Завете: М (Матфей), М (Марк), L (Лука), I (Иоанн). По принципу обратной нумерации получалась такая колонка:

Но каждая из этих латинских букв была и римской цифрой, обозначавшей соответствующие числа: М – 1000, L – 50. Их общая сумма составляла 2051. Странное, ничего не говорящее число… Может быть, это дата какого-то события, предреченного Евангелием в XXI веке?

И все-таки надо вернуться в наше грешное время. Итак, примем за аксиому, что крестик-модулятор, отмеченный цифрой «II» – это навершие главки апостола Иоанна. Тогда цифра «I» будет обозначать главку Луки, «III» и «IV» соответствовать Марку и Матфею. Остается только установить, кого из своих приближенных помощников Гербарий числит Лукой, Иоанном, Марком и Матфеем.

Остается…

Еремеев расплатился с ювелиром и аккуратно уложил крестики в кармашек бумажника.

В яхт-клуб он прикатил за два часа до «выхода в море».

Ветер шумел всю неделю. Москва меняла атмосферу, как змея шкуру. Прогулка под парусом обещала быть лихой. «Одним галсом можно до бухты Радости долететь», – подумал Еремеев, глядя, как свежий норд-вест полощет кроны облетающих берез.

К величайшему его удивлению, на яхте никого не оказалось. Дверь в салон была заперта на ключ. Он открыл в надежде найти записку на столе, но нигде никаких записок не нашел, а стол и диваны были завалены коробками с разнообразной снедью и пластиковыми бутылками. В гнезде для телевизора стоял радиотелефон. Это постарался Леонкавалло. Но куда же подевались Тимофеев с Артамонычем? Неужели подались в Хотьково?

Ну, конечно же, сегодня День танкиста, поехали отмечать, а, значит, жбанить. А «яйцо Беранже» с собой увезли? Скорее всего. Вот черти!..

Еремеев перерыл все рундучки и шхеры, но ничего не обнаружил. Тут пришла Ленка-майорша с Дельфом и все отчасти прояснилось. Леонкавалло увез друзей в Засенежье.

– Зачем! – вырвалось у Еремеева.

– Так вы же велели им срочно приехать!

– Я?!

– Ну, так сказали… Они собрались и на белом «мерседесе» к вам поехали.

– Ладно. Займемся пока делом.

Еремеев проверил дизель, пополнил соляром расходный бак, закрепил по штормовому вещи в каюте и салоне, поддел под куртку толстый свитер. С тревогой посмотрел на небо. Погода портилась, ветер свежел. По глади водохранилища гуляли барашки… Как бы вообще не запретили выход.

В салоне запиликал радиотелефон. «Хорошо бы его оставили после совещания», – подумал Еремеев, снимая трубку.

– Олег Орестович? – голос Гербария был торжественно взволнован. – Встречайте нас на Дмитровке у поворота к Долгопрудному. Четыре черных «мерседеса». Покажите дорогу.

– Есть.

Он велел Лене отвезти Дельфа в Москву на Большую Черкизовскую, отдал ей ключи от квартиры и подбросил к станции электропоезда.

– Если хочешь, можешь у нас переночевать. Я тебя отвезу завтра на лекции.

– Хорошо.

– Все, что найдешь в холодильнике, – твое. Белье в шкафу. Вода в ключах, голова на плечах!

Он чмокнул ее в щеку, потрепал Дельфа и покатил на шоссе.

Недобрые предчувствия глушил скоростью. Какого черта Леонкавалло увез ребят неведомо куда? Ведь в Засенежье они так и не приехали. Может, случилось что с машиной. В аварию попали?

Четверка черных «мерседесов» прибыла на поворот за полчаса до полудня. Еремеев возглавил колонну и отлидировал ее до автостоянки яхт-клуба. Из первой машины вылез Герман Бариевич, из остальных три совершенно одинаковых господина в черных костюмах-тройках под распахнутыми плащами одного фасона, в темных очках, с бородами «а ля моджахед», с одинаковыми черными «дипломатами» в руках. Сопровождал их Леонкавалло в щегольской джинсовой куртке, подбитой мехом. Он был довольно фамильярен, во всяком случае, с одним из трех чернобородых «близнецов».

– Ты, сеньор Мартинелли, как там погодка в Риме?!

И «сеньор Мартинелли» отвечал на чистейшем русском языке, какая невыносимая жара стоит в Риме и как он рад лицезреть «молочного» братана.

Еремеев привычным взглядом пробежался по номерам черных «мерседесов». Один из них показался знакомым: «МК 20–51». Ну конечно же «библейское число» 2051. Случайное совпадение… Но эта случайность его просто потрясла. Ведь он же нынешним утром сам вывел это число, и вот оно на номерном знаке, даром, что разделенное дефисом. А «МК»? Это ли не сокращенное «Марк»?! Но остальные-то не имеют ничего общего с его исчислениями. Ерунда все это, с какой стати и кто будет маркировать их автомобили библейской символикой? Гербарий и без машинных номеров знает, кто из них Матфей, кто Иоанн. Тем не менее «молочного» брата Леонкавалло он обозначил для себя Марком.

Тем временем шеф и гости спустились в салон, закрыли за собой дверь.

– Трогай! – распорядился охранник и прыгнул в кокпит. Еремеев нажал кнопку стартера, дизелек взрокотал и мягко забубнил, выбрасывая выхлопы в воду. Пройдя под мостом, Еремеев поднял штормовой грот, и ветер бросился на парус, словно бык на плащ тореро. Яхту положило на правый борт, и она резво пошла вдоль берега в ярко-рыжих осенних красках.

Леонкавалло сидел на левом борту кокпита, спустив ноги на сиденье рундука и курил, повернувшись спиною к ветру. Навстречу шел речной состав – длинная баржа с песком, ее толкал буксир, и Еремеев уходил с фарватера, сжимая румпель. Шеф безопасности сам начал этот разговор, который Еремеев намеревался завязать, как только судоходная обстановка слегка разрядится.

– А зачем твои люди залезли к Гербарию? – спросил он, выщелкнув окурок в воду.

– Ты что, спятил? – вскинулся на него Еремеев.

– С видаками это понятно. Но зачем они выкрали пасхальное яйцо?

– Издеваешься?

Еремеев мог бы и не спрашивать. Леонкавалло не просто издевался, он наслаждался смятением давнего врага.

– Я уже доложил шефу, что нашел яйцо, а воры отправлены на разборку…

Еремеев чуть не выпустил румпель из рук. Может, блефует? Непохоже… Нет, этого не может быть…

– Но он еще не знает, кто это сделал. А я не знаю, зачем они это сделали. Может, ты мне скажешь, а?

Леонкавалло закурил новую сигарету. Он сидел на наветренном борту. Сейчас пора ложиться на новый галс. Надо сказать ему, чтобы спустился вниз, иначе его ударит гиком. Если резко переложить руль, ветер перешвырнет грот, и деревянный гик врежет ему в лоб. Еремеев смерил глазами размах гика и силу удара на таком ветру – верная смерть… рука напряглась – ну же!