— А на какой машине ты мехводом был? — вопросил Степаныч.

— На Т-26.

— Сколько твой танк весил?

— Двенадцать тонн.

— Ой, брешешь! Многовато будет.

— А нам поставили усиленные рессоры, да еще экраны установили. И броню подбашенной коробки усилили до 20 миллиметров. Вот и набежала пара тонн.

— Ну, ладно. А ширину гусеницы помнишь?

— 26 сантиметров.

— А стопорение траковых пальцев какое было?

— Сначала шплинты были, потом на кольца заменили.

— Ну, ладно, в танках шурупишь. А кто ты там еще у нас? Политрук?

— Ну, политрук я только по званию. Мне в редакции дали, поскольку у меня высшее образование.

— Все равно на политзанятия ходил. Марксизм-ленинизм учил. Ну-ка, три источника — три составные части марксизма-ленинизма?

Наверное, они все-таки хотели его завалить. А потом пристрелить без особых угрызений совести. Так начинало уже казаться Сергею. Слишком уж долго шли испытания.

— Та-а-ак… Диалектику Маркс взял у Гегеля, материализм — у Фейербаха, а политическую экономию у Адама Смита и Рикардо….

— Хм… Взял… Творчески переработал! Ну ладно, в целом зачет… Теселкин!

— Я!

— Ты у нас фотограф. Ну-ка поинтересуйся!

— Интересуюсь: какие химикаты входят в проявитель?

Сергей облегченно вздохнул. Он снова попадал в свою стихию:

— Метол. Но я еще и гидрохинон добавляю. И как антиокислитель — сульфат натрия. А чтобы «вуали» не было, добавляю бромид натрия.

— Ишь ты, силен! Насчет бромида я и не знал, — удивился Теселкин.

— Ладно, хлопцы, — распорядился командир. — Налейте этой Кобре чаю.

В кружку с чаем командир бросил листочки той самой мяты, с которой и начал экзаменовку. Но испытания еще не кончились. Командир снял со столика газету, которая покрывала его вместо скатерти. Это был старый, еще довоенный номер «Красноармейской правды».

— Кто там у вас главным редактором был?

— Ответственный редактор — полковой комиссар Макеев.

Командир заглянул в выходные данные газеты и удовлетворенно крякнул:

— В точку! Есть такой!

— А вот и мой материальчик! — радостно воскликнул Сергей, увидев две знакомые фотографии. — Это репортаж из пружанского гарнизона. Вот тут под текстом подпись идет: «Мл. политрук С. Лобов».

Это был триумф! Полная победа! Газету передавали из рук в руки, подносили поближе к свече.

— Ну, газете я доверяю! — обрадованно заключил командир. Документ, однако. Так что живи, товарищ политрук, он же обер-фельдфебель. Вот только непонятно мне, зачем ты немецкую форму напялил?

— Я же объяснял: у нас все в группе в немецкой форме — с убитых фрицев поснимали. И не моя она вовсе: вон даже брюки велики. Немец толстопузый был.

Лобов расстегнул китель и продемонстрировал всем, насколько велики ему брюки.

— Тоже аргумент! — усмехнулся командир.

— А иначе бы нас в Минск не пропустили.

— А чего вас в Минск понесло?

— Задание из Центра, из Москвы получили: срывать немецкие перевозки. Вот вчера и сорвали… Товарищ командир, отпустите меня в Минск, меня там мои люди ждут!

— Что за люди?

— Экипаж радиомашины. Мы же радиомашину туда перегнали.

— Радио, говоришь? Интересное кино! Сюда бы ее перегнать. Вот бы где сгодилась! А, Степаныч?

— Еще как сгодилась бы!

— А на что? Вышел в эфир, немцы тут же тебя запеленговали — и кукен-квакен!

— Так там еще и приемник есть. Слушать новости будем.

— Вот приемник — это дело! В легковушку бы его загрузить да сюда доставить… Эй, танкист-фотограф, бери своих людей, приемник и все, что сможете, да и валите к нам сюда. У нас та же задача, что и у вас. Вместе немцев крушить будем.

Сергей согласился не раздумывая. Это был выход из тупика: да и Лунь приказал в леса уходить. Вот он, лес — лучшего и не надо.

— Привезу, если только машина моя заведется.

— Да, машину мы вчера малость поколотили, — почесал в затылке Степаныч.

— Проверьте — может, на ходу еще!

Утром осмотрели «опель». Оба передних ската были пробиты, разбита фара, три дырки в ветровом стекле и пробоина в радиаторе. Но движок завелся исправно. Одно колесо заменили на запаску, в другом, как могли, заклеили камеру, забили деревянную пробку в продырявленный радиатор, правда, он подтекал, но до Минска дотянуть можно было вполне. Главное — двигатель завелся.

— Не обманешь? Привезешь? — испытывающе посмотрел Лобову в глаза командир.

— Привезу! — твердо пообещал Сергей. — Мне бы только на немцев не напороться.

— Не напорись, пожалуйста, очень тебя прошу! Нам радио позарез нужно!

— Там в нашей группе еще женщина есть. Моя жена…

— Ну, жену оставь дома. Воевать — не бабье дело… Хотя бери и ее — за врача будет. Ну, с Богом, политрук… И смотри в оба, Серега! К вечеру ждем на этом же месте.

Лобов развернулся, выехал на шоссе и погнал в Минск, сторонясь встречных войсковых колонн…

До Минска добрался вполне благополучно и въехал в город не по шоссе, где стоял большой блокпост, а по хорошо ему известной дороге со стороны Уручья. Навстречу проехала вереница вело-пехотинцев, раздетых до маек. Мундиры их были приторочены к багажникам и прикрыты касками. Винтовки закинуты за спину, пилотки на затылках… Завидев изрешеченный «опель», самокатчики отдавали честь мужественному водителю. Лобов тоже приветствовал их ладонью.

Первым делом Сергей завернул на Немигу. Ирина, по счастью, была дома: выбежала к нему, заслышав хлопок автомобильной дверцы.

— Где ты пропадал? Я всю ночь не спала!

— Я-то не пропал. Пропал Лунь. Вот это беда…

Сергей вкратце рассказал все, что с ним приключилось.

— Собирайся! Возьмем только самое необходимое и будем перебираться в лес.

Ирина невесело задумалась:

— Может, я пока останусь здесь?

— Что значит «пока»? Да ни в коем случае! Тебе здесь никак нельзя оставаться. Сообщат немцам, что жена советского командира, что работала в военной газете — и все! И никакой пощады!

Ирина тяжело вздохнула и открыла спортивный чемоданчик. Сергей помог ей уложить свитер, вязаные носки, пакет с бельем, аптечку, мыло, русско-немецкий словарь, кружку, коробочку с нитками и иглами, флакончик «Красной Москвы», кошелек с советскими червонцами… Туда же лег и его гражданский костюм, старенький «Фотокор», справочник «Определитель трав и цветов», набор для бритья…

К полудню они приехали в Малиновку. Войдя во двор, Лобов, к величайшему своему изумлению, не обнаружил радиомашины. Он обошел дом — никого! Из баньки вышел хозяин.

— Где наши? — Сергей даже забыл ломать язык, как это делал Лунь.

— Вчера уехали! — развел руками Борух.

— Куда?

— А кто ж нам скажет?

Сергей взял себя в руки и снова стал «немцем»:

— Они оставляйт письмо, запьиска?

— Але ниц ничего!

«Уехали!» Это был шок! «Не дождались. Сбежали. Решили действовать по-своему. Но куда они могли уехать? На старое место? Вряд ли… Да что толку гадать?» Было горько еще и оттого, что теперь Сергей не мог выполнить свое почти клятвенное обещание привести радиоприемник. Сочтут брехуном, а то еще и кем-нибудь похуже…

— Пан офицер, пан офицер! — умолял его Борух. — Не кидайте нас! Живите в нашей хате! Мы за вами ходить будем, як за родным! Нам без вас — смерть!

«Пан офицер» уныло смерил его взглядом и вернулся к жене. Ирина обняла растерянного и расстроенного Сергея:

— Давай, и вправду здесь останемся? Я должна тебе кое-что сказать…

Они вошли в дом.

— Что случилось? — с тревогой спросил Лобов.

— Пока ничего, — загадочно улыбнулась Ирина. — Но однажды это случится. Похоже, у нас будет ребенок.

Лобов обескураженно захлопал ресницами. Смысл сказанного дошел до него не сразу. Но дошел! И тогда он, глупо хихикнув, подхватил Ирину на руки, закружил по комнате и приземлил на постель.

— Когда это будет? — спросил он, покрывая ее лицо быстрыми радостными поцелуями.