— Иду из Бреста, где проводила воскресные дни у подруги. Иду в Москву с целью увидеть и успокоить маму.

— Увидите, дорогая, маму, увидите! Сегодня же увидите… Подпишите вот здесь и здесь… Как раз машина в Москву уходит, я вам сопровождающего дам. Чтобы все было хорошо.

— Вот спасибо вам огромное! — обрадовалась Таня. — А как же остальные?

Растерянно оглянулась она на Синягина и Макарова.

— Все остальные — люди военные. Они пока здесь останутся. Воевать будут. А вам в Москву надо немедленно, пока машина есть. Такая вам удача! Маму обрадуете.

Машина, грузовик с фанерным фургоном, шла не в Москву, а в Можайск, где находился особый отдел армии. Но там, конечно же, отправят дочь расстрелянного генерала по назначению. Скорее всего в Москву, а может быть, и еще дальше. Главное, чтобы не сбежала по дороге, если что-то узнает… Для конвоирования важной птицы Мамедов отправлял с Таней своего ординарца — остроносого шустрого паренька с увесистой кобурой на солдатском ремне.

Таня обняла Синягина:

— Спасибо тебе за все! Адрес мой знаешь… Буду тебя очень ждать. И, пожалуйста, не забывай отвечать на мои письма. Буду писать очень часто.

Они расцеловались. Обняла Таня и майора Макарова:

— И вас всегда-всегда буду рада видеть у нас дома!

Больше она ни с кем из них не увиделась. До Можайска Таня не доехала — на машину напали немецкие самолеты. Одной пулеметной очередью были убиты и провожатый-конвоир, и водитель грузовика. Пришлось пешком с оставшимися в живых пассажирами добираться до Можайска по шпалам, тропам, обходным дорогам. И только через трое суток она пришла в Москву, на родной Сивцев Вражек, позвонила в дверь. Этот звонок, это ее явление на родном пороге воскресили поседевшую от горя маму. Лидия Николаевна уже знала о расстреле мужа, оплакивала его и пропавшую без вести дочь. Если бы рядом не было Заны — наложила бы на себя руки. Но Зана не отходила от матери ни на шаг. Все вместе, втроем, уехали из Москвы на малую родину — в город Петров под Саратовом. Но прожили там недолго. Лидию Николаевну и Таню в одно ненастное утро арестовали как членов семьи врага народа. Четырнадцатилетней Зане грозил «спецдетдом», своего рода детская тюрьма с правом учебы в закрытой школе, но от принудительной отправки она успела улизнуть в Казань, где жила дальняя родственница отца. После недолгого суда Лидию Николаевну отправили в нижнетагильский женский лагерь, а Таню — в Караганду, в печально известный Карлаг. Таня счастливо выжила на сельхозработах и даже сумела сдать экзамены за пятый курс биофака. Зачетку и студбилет она сохранила, спрятав их в стареньком бельишке. На зоне же сидел весь цвет профессуры минского (да и не только минского) университета. Они-то, светила науки, обвиненные в исповедовании вейсманизма-морганизма, и доучивали злосчастную студентку, и экзамены потом принимали. Благо находились не в бараках лагеря, а в спецсовхозе Карлага. Там же Таня нашла и суженого — 40-летнего агронома с Украины, угодившего в лагерь за верность вредоносной травопольной системе.

СУДЬБА:

После окончания десятилетнего срока она навсегда осталась жить в Караганде. Ехать ей было некуда: квартиру в Москве отобрали, поскольку жилье на Сивцевом Вражке считалось служебным. В Минске у них тоже была казенная квартира. Разве что домик в Петрове у бабушки? Но туда не захотел ехать муж. В Караганду же, к дочери, вернулась из Нижнего Тагила и мама. В Москве и под Москвой жить Лидии Николаевне запрещалось, зато здесь, в сорока километрах от Караганды, у них была своя совхозная хибара, тоже служебная жилплощадь. Но никто их отсюда не гнал, и они продолжали работать в совхозе как вольные, заведя на своем подворье кур и огород.

Судьба Заны, несмотря на то что ей удалось избежать после совершеннолетия лагеря, сложилась тоже нелегко.

Тогда, в 1941-м, Лидия Николаевна отыскала дочь на второй день войны в госпитале, куда увезли раненого одноклассника Заны — Генку. Именно Занка дотащила его, окровавленного и потерявшего сознание, до грузовика и вместе с ним отправилась из Кобрина в Березу.

— Ты понимаешь, что я пережила в тот день? — допытывалась в слезах радости Лидия Николаевна.

— Мама, но я же не могла бросить Генку!

— А меня могла? Я же чуть с ума не сошла: ни тебя, ни Тани!

Зана виновато молчала. Теперь уже до самой Москвы, до самого Петровска они не расставались ни на один час.

Из Казани Сюзанна уехала в неведомый и далекий Самарканд, где никому не было до нее дела, и там закончила Институт советской торговли. А оттуда — по распределению — отправилась на Сахалин. Попробуй найди ее там, на далеком острове, на краю земли!

Вышла замуж за военного летчика. Но бдительные кадровики вскоре его предупредили: ты женат на дочери репрессированного генерала. Или жена — или карьера. Он выбрал карьеру. Забрал трехлетнего сына и уехал в другой гарнизон.

Железным посохом прошлась судьба отца и по судьбе младшей дочери. Разрушила семью, лишила сына… Но она, как учил отец, не сдавалась. Уехала во Владивосток, вышла замуж за гражданского моряка. Родила от него дочь Марину. Овдовела. И доживала свой век вместе с дочерью в однокомнатной квартирке в Камском переулке.

Отправив дочь генерала Коробова в Можайск, старший лейтенант Мамедов занялся личностью второго «окруженца» — летчика-майора. И здесь не обошлось без стычки, которая могла бы очень плохо закончиться для Макарова.

— Ты кто? — спросил кавказец, выкладывая на бочку новый лист бумаги.

— Я командир истребительного полка майор Макаров. И прошу мне не «тыкать»! Я все-таки старший по званию.

Особист вспылил:

— Старший по званию здесь я! А ты, — нажал он на слово «ты», — подозрительный «окруженец», без документов, без знаков различия, без оружия!

Тут взвился Макаров:

— Как это «без оружия»?! — он выхватил из-за пазухи пистолет ТТ. — А это ты видел?! Вот это мое табельное оружие, которое я никогда не терял! А ты, сука, сейчас позвонишь старшему авиационному начальнику и спросишь его, кто такой майор Макаров из Росси и как доставить его на ближайший аэродром.

Макаров недвусмысленно тыкал стволом в коробку полевого телефона. И старлей, понимая, что совершил грубейшую, недопустимую для особиста ошибку — не обыскал доставленных ему людей, — нехотя снял трубку и покрутил ручку магнето.

— «Роща», «Роща», дай «Акацию»!.. «Акация»? Старший лейтенант Мамедов, особый отдел. Тут у меня человек задержан. Говорит, что командир авиаполка майор Макаров. Такого знаете? Нет?

Макаров вырвал у старшого трубку, не сводя с него пистолета.

— Командир 112-го истребительного авиаполка майор Макаров. Вышел из окружения. Прошу разрешения прибыть для дальнейшего прохождения службы!

После пяти минут уточнений и разъяснений, называния фамилий и обстоятельств Макаров с торжествующим видом протянул трубку особисту.

— Есть, товарищ полковник, — скривился тот. — Понял, товарищ полковник. Но в протоколе я сошлюсь на вас… Есть… Спасибо за разъяснение.

Положил трубку в гнездо и, не глядя на Макарова, процедил сквозь зубы:

— Вы свободны. Следуйте в штаб армии…

На прощание Макаров крепко обнял Синягина.

— Ну, капитан, не поминай лихом! После войны свидимся, коли живыми будем. — И погрозил пальцем старлею: — Смотри, моего друга не обижай! Мы с ним вместе выходили, раны вместе лечили.

Майор Макаров прибыл в штаб воздушной армии, где его поджидал бывший училищный однокашник.

Полк ему не дали. Назначили с понижением — командиром эскадрильи. Войну полковник Макаров закончил под Веной командиром авиадивизии, с тремя орденами Красного Знамени, орденом Богдана Хмельницкого и густой завесой медалей. Но погиб в конце 1945 года в автокатастрофе под Вильнюсом.

Теперь Синягин остался наедине со старшим лейтенантом Мамедовым. Тот расстегнул кобуру и, наученный горьким опытом, осведомился:

— Оружие есть?