Разумеется, Макаров мог остаться у Хелены до утра. Но при всем счастливом расслаблении душа его была не на месте.

— Ты ведь не обидишься, если я вернусь в полк?

— У меня муж тоже был военным, — вздохнула Хелена. — И я все понимаю… Поцелуй меня еще раз!

Поцелуй затянулся надолго… Слегка пошатываясь, Макаров стал одеваться. Хелена упаковала ему с собой половину торта. В новой фуражке и с вкуснейшим песочным тортом, пристроенным в шляпной коробке на багажнике, майор мчался на мотоцикле в Россь. Луч фары выхватывал неширокую шоссейку, беленые стволы лип, бежавших по обе стороны дороги. На полпути к аэродрому из придорожных кустов вдруг грянул винтовочный выстрел. Макаров покрепче сжал руль и прибавил газу. Вдогонку ему раздался еще один выстрел. Пуля сбила с дерева облачко известки и отлетела в темень. «Что за сволочь стреляет?! Послать бойцов прочесать лес! Да только будут ли там дожидаться облавы? Завтра доложу в особый отдел — пусть разбираются…»

Он приехал прямо на аэродром. Заглянул к дежурному по полку.

— Товарищ командир, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось! — бодро доложил старший лейтенант Кирюхин.

— А у меня случилось! Какой-то гад стрелял по моему мотоциклу…

— Может, лес прочешем, товарищ майор?

— Толку-то… Дожидается он нас там, — Макаров похлопал мотоцикл по теплому баку. — «Скакун лихой, ты господина из боя вынес, как стрела…»

— Стихи неизвестного поэта? — не удержался старший лейтенант.

— Язва ты, Кирюхин, это же Лермонтов. Это у меня на художников память плохая, а Лермонтова я уважаю… Тоже ведь нашу лямку тянул, в караулы ходил, бойцов своих жучил… Кстати, я велел сегодня выставить усиленный караул к складу ГСМ и к пункту боепитания.

— Выставили усиленные наряды, товарищ майор. А первая эскадрилья уже свои самолеты по кустам растащила.

— Молодец! Возьми с полки пирожок. Кстати, о пирожках…

Макаров приоткрыл шляпную коробку и отломил кусок торта.

— Держи, заслужил!

— Ух, ты! Я думал, вы шутите! Ну, спасибо! Не иначе домашний?

— Ага, из Москвы с курьером прислали… Ну, ладно! Бди в оба. Я пойду прилягу. В случае чего — буди.

В палатке, которую Макаров делил вместе с комиссаром и начальником штаба, никого не было. Он стащил сапоги, снял портупею, полюбовался новенькой фуражкой и вытянулся поверх колючего солдатского одеяла, не раздеваясь, но расстегнув пуговицы ворота. Счастливо опустошенный, блаженно усталый майор мгновенно провалился в непроглядный сон…

Пробуждение его было ужасным. Какая-то ураганная сила смела палатку в речку, и Макаров проснулся даже не от встряски, а того, что тонет. Накрытый со всех сторон брезентом, он барахтался в воде, но руки повсюду нащупывали только мокрую плотную ткань. Глупо было утонуть, когда ты рожден для воздушного боя! От этой мысли майор пришел в ярость и наткнулся наконец на оконный проем. Окошко было перетянуто крест-накрест прочной тесьмой, и Макаров изо всех рванул их и выбрался из предательской ловушки. Только тут к нему вернулся слух, и он услышал рев чужих моторов и вой пикирующих самолетов, а затем серию взрывов — один за другим. Там, где был аэродром, предрассветный сумрак озарился огненной стеной. Именно там и рвались бомбы и что-то горело, и неслись оттуда крики… Подобрав с земли портупею и сапоги, майор ринулся туда, где терзали его беззащитный полк. Все зенитки, прикрывавшие Россь, еще в среду отправили на полигон в Крупки. Первое слово, которое ему пришло на ум — «провокация» — он сразу же отмел. Так грохотать и полыхать огнем могла только война. Чем ближе он подбегал к КДП, тем чаще приходилось падать наземь, спасаясь от разлетающихся осколков. Но все же добежал. Бледный Кирюхин выбежал ему на встречу и оба снова упали, на этот раз сбитые взрывной волной от совсем близко рванувшей бомбы. Сползлись.

— Товарищ майор, — задыхался дежурный по полку. — Они вторую эскадрилью почти полностью покрошили. Третью технари частично растащили, частично тушат…

— Как взлетная полоса?

— Похоже, что повреждена. Еще не смотрел.

— Кто из летчиков на месте?

— Только дежурное звено.

— Что с моей машиной?

— Она же во второй эскадрилье стояла…

— Понятно… Из дивизии не звонили?

— Никак нет. Связи вообще никакой.

«Юнкерсы» отбомбились в три волны и ушли на запад. По стоянкам метались люди, сбивая пламя с горящих самолетов, а уцелевшие — выкатывая подальше от огня.

Макаров бросился к дежурному звену. В кабинах истребителей И-16 сидели готовые к взлету летчики — младший лейтенант Серебровский и двое малознакомых, недавно прибывших в полк сержантов. Одному из них Макаров сделал жест — вылезай! Сам занял его место и крикнул подбежавшему Кирюхину:

— Срочно посыльного к начальнику штаба! Пусть возьмет мой мотоцикл. Связь восстановить в первую очередь.

— Есть!

— И правь тут службу сам. Все, что может летать — в воздух. Они, гады, снова прилетят.

Макаров на секунду задумался: возможно, здесь, на земле, он был бы нужнее, чем в небе. Но душа рвалась к отмщению. Да и кому, как не ему, встречать сейчас в воздухе новый налет?

Он покатил по полосе, проверяя нет ли воронок. Воронки были, но по бокам. Проскочить возможно. И стартовать лучше всего с другого конца. Оба ведомых проследовали за ним. Через несколько минут, разогнав свой «ишак» до взлетной скорости, Макаров плавно поднял машину в воздух. Под крылья ушли домики разбуженной Росси, майор заложил вираж в сторону Волковыска и стал набирать высоту. Серебровский и сержантик повторили его маневр. Осмотрелся в воздухе. Огненный шар солнца уже висел над восточным горизонтом, и вся западная полусфера была прекрасно освещена. Но ни одного самолета Макаров там не узрел. Сделал круг над Волковыском: кое-где в городе горели дома, расстилая черные дымы по утреннему ветерку. Но там, где жила Хелена, ничего не дымило. Костел на окраине — их всегдашний ориентир — отбрасывал длинную тень. Облака впечатывали свои рваные тени в зеленые пласты лесов.

Прошел к Слониму вдоль реки Щара. Извилистая речка, густо поросшая по берегам кустами и осинником, напоминала сверху длинную мохнатую гусеницу.

Слоним тоже горел. И тут он увидел девять «юнкерсов», шедших строем фронта курсом на юго-запад. Оглянулся на своих — идут за ним. Мысленно крикнул им: «Атакуем!» и пошел на сближение. «Ага, вон и прикрытие! Четыре “мессера” идут к нам наперехват. У них преимущество по высоте. Хреново! Зато им против солнца. Тоже не сахар. Все — дистанция боя!» Макаров выбрал головного. Тот уже ударил из обоих пулеметов, но обе трассы прошли выше. «Ну и мы тебя пуганем, — задрав нос своего «ишака», майор полоснул очередью по брюху «мессера». — Мимо. Разошлись без потерь. Но уж теперь мы свою высоту на развороте наберем». Стрелка альтиметра полезла вверх. «Хорошо. 950. Сходимся. Как ребятки? Ух, как далеко их разнесло. Ладно, сержантик желтоперый, но ты-то, Серебровский, куда от ведущего шарахнулся? Кто будет хвост прикрывать?! Учишь вас, учишь…

Так, опять атакуют. А мы вот с горочки скатимся да прямо уйдем на замыкающего «юнкерса». Да по крестам ему, по крестам! Из двух пулеметов. Да еще из пушечки тебя швакнем! Загорелся, родимый! Гори, гори ясно, чтобы не погасло! А что у нас сзади? А сзади на нас «мессер» выходит, а ведомые хрен знает где! Ну, погоди, Серебровский, дай только сесть… Так, уходим на вираже! «Ишачок»-то у нас более юркий! Вот и опять проскочил, падла, мимо! А кто у нас там так задымил? Сержантик горит… Подловили мальца. Ну, так прыгай же! Прыгай, пока высота позволяет! Эх, все… Кранты! Отлетался, сердешный…

Серебровский, а ты-то где? Ага, бой ведешь… Ну никакой слетанности! Я теперь опять в одиночку должен отбиваться. Вон еще один ко мне роет, а другой справа обходит… А мы сейчас в облако уйдем. Как оно удачно тут возникло. Не облако, а картина неизвестного художника. Оп-па! И мы в дамках! Молоко! Через минуту проскочим. Что там на выходе? Что, суки, потеряли?! Против солнца плохо видно? А вы как хотели?! Ну, так и получайте кулацкую пулю!»