— Да, это война… — вздохнул начальник штаба. — И к бабке не ходи — война.

— Что ж там сейчас в Бресте творится?.. Успел ли Попсуй-Шапка дивизию вывести?

Сандалов промолчал. Ничего обнадеживающего сказать командарму он не мог. Слишком хорошо знал, что такое старая крепость с теснинами каменных ворот.

— Ну, Шлыков влип со своей опереттой! Да еще и Рожкова потащил, — покачал головой Коробов. — «Свадьбы в Малиновке» ему захотелось. Будет нам теперь свадьба в Буховичах. Будет, а, Михеич?! — спросил он водителя, разбитного сержанта-сверхсрочника.

Тот привычно осклабился:

— Женился черт на Марфуше, оборвала она ему уши! Побьем немцев, товарищ генерал! Ведь никогда так не было, чтобы русский прусского не бивал!

— И то верно, Михеич, побьем!

В лесу возле деревни Буховичи находилось место, которое должен был занять штаб в военное время — полевой командный пункт 4-й армии. Здесь уже стояли четыре палатки и несколько столов на вбитых в землю кольях-ножках. И вовсю заливались соловьи. «Не хватает только костерка с шашлыком» — подумалось Сандалову. Но все посторонние мысли вылетели при виде расстеленной на одном из столов карты…

Лучше всех выжила в этом аду 75-я стрелковая дивизия. Она успела занять заранее подготовленные позиции под Малоритой, и два ее стрелковых полка вместе с полком артиллерийским и противотанковым дивизионом сумели отбить первый натиск врага. Об этом не без гордости доложил комдив, полковник Недвигин. Но что творилось западнее, под Брестом и Высоко-Литовском, Жабинкой и Пружанами Коробов не знал.

Он физически чувствовал, как рвут его армию, терзают, уничтожают по частям — кололо сердце, ныло в груди, разламывалась от боли голова. Его, коробовскую, армию бьют, молотят, сейчас по всему фронту, а он ничего не может сделать, чтобы хоть как-то спасти свои полки и дивизии, вывести их из-под удара! Для того чтобы что-то можно было сделать, надо знать, кто, где сейчас находится и что там происходит. Не менее важно было знать, какие вражеские силы обрушились на его боевые порядки. Но 4-я армия была лишена собственной разведки, а значит, была слепа. Московское начальство полагало, что все нужные сведения о противнике командарм получит именно из Москвы, где подобную информацию подготовят профессионалы зафронтовой разведки. Увы, никто ничего о противнике Коробову не сообщил заранее и тем более сейчас, когда связь почти не действовала, не мог сообщить. Да и знали ли там что-либо дельное — какими силами вермахт обрушился на 4-ю армию?

Вот если бы на карте проступили сейчас кровавые пятна, обозначающие положение его разбросанных и ничем не связанных войск! Хотя бы в самых общих чертах увидеть сейчас — кто, где держит оборону, кто отходит, кто рвется вперед, кто рассеян и уничтожен… Но карта в зеленых разводьях лесов и угодий бесстрастно молчала, как молчали и трубки телефонов, наушники радиостанции, безмолвствовали гонцы-посыльные, разосланные по дивизиям и не прибывшие пока делегаты связи. Впору было самому ехать на передовую, оставив совершенно бесполезный для него сейчас штаб.

Первым делом Коробов решил наведаться в 75-ю дивизию, чей штаб находился в Малорите. С ним по крайней мере была связь… Оттуда он позвонил Сандалову и приказал ему ехать на правый фланг армии — в 49-ю стрелковую дивизию, от которой не было ни слуху, ни духу.

— Посмотри, что там творится. Проверь взаимодействие с нашими соседями. Состыкуй Васильева с Богдановым, — наставлял командарм своего начштаба, веря в него, как в себя.

49-я стрелковая дивизия полковника Васильева занимала в полосе обороны 4-й армии правый фланг и находилась на стыке с соседней — 10-й армией. А стыки, как известно, всегда самое слабое место. Поэтому 49-ю надо было подкрепить танками 30-й дивизии полковника Богданова: «Состыкуй Васильева с Богдановым».

Мембрана не скрывала устало-тревожного тембра коробовского голоса:

— У нас тут слухи ходят, что немцы прорвались между Брестом и Высоко-Литовском и прут на Видомль.

Сандалов отчетливо представил себе карту правого фланга: 49-я стрелковая дивизия полковника Васильева вытянула свои боевые порядки вдоль русла Западного Буга, прикрывая границу вместе с дотами 62-го укрепрайона. По счастью, с 21 июня большая часть подразделений 49-й дивизии находились в лесу в летних лагерях у местечек Ментна и Котерка. Врага встретили как положено — в поле. Но если немцы и в самом деле прорвались, то остановить их сможет только броня 30-й танковой дивизии полковника Богданова.

Начштаба с радостью принял приказание командарма — лучше ехать навстречу опасности, чем ждать ее в полном неведении. Он оставил за себя зама, полковника Долгова, и тут же вскочил в штабную «эмку», где его поджидали два майора — один связист, другой — артиллерист. Вслед за ними тронулась в путь и вторая машина с начальником разведки и двумя бойцами охраны. Ехали в сторону Жабинки, поглядывая больше на небо, чем на дорогу. Немецкие бомбардировщики волна за волной густыми стаями шли на восток, оглашая все вокруг ноющим гудом на одной угрожающей ноте. Их сопровождали «мессершмитты». Несколько раз истребители отделялись от общего строя и прочесывали по пути Варшавское шоссе. Они пытались расстрелять легковушки с бреющего полета, и оба раза Сандалов и его спутники успевали выскочить из машин и залечь в кювете.

— На Кобрин идут! — чертыхнулся начальник разведки. — А может, и еще дальше… О, наши появились!

Четыре «чайки», по-видимому, с кобринского аэродрома, отважно ринулись на воздушную армаду. Они вклинились в боевой порядок бомбардировщиков, сломали его и ударили из всех своих пулеметов. Задымили два «юнкерса» и тут же повернули на запад. Воздушный бой разворачивался на небольшой высоте, и потому все происходящее казалось неким гладиаторским представлением. Сандалов и его спутники во все глаза следили за ходом поединка. Откуда-то вынырнула восьмерка Ме-109 и, пользуясь явным превосходством в скорости, взяла в оборот краснозвездные бипланы. Через несколько секунд один из них пустил струю черного дыма и пошел на снижение. Три «мессера» ринулись за ним — добивать, но ведомый, прикрывая командира, пошел на таран. Хорошо было видно, как полетели ошметки срубленного хвоста и обе машины вошли в штопор, из которого никто не вышел. Два взрыва громыхнули за перелеском…

Однако надо было двигаться в Высоко-Литовск, и как можно быстрее. В старинном городке на берегу тихой Пульвы располагался штаб 49-й дивизии. Нашли его легко — такого красивого здания, как бывший особняк Потоцких, — не было во всей округе. Комдив Васильев встретил начальство на ступенях парадного крыльца с обшарпанной колоннадой. И с ходу начал доклад:

— Противник прорвался на стыке 15-го полка и двинулся на Мотыкалы. В остальном позиции держим, но с большими потерями.

— Да-а… — озадачился Сандалов и снял фуражку. — Через Мотыкалы они прямиком на Брест пойдут…

— Из полков доложили, что личный состав выбит наполовину. Нам бы подкрепление подбросить, — вздохнул Васильев. — Без серьезной артиллерии долго не протянем.

— Установите связь с Богдановым: к вам на помощь идет 30-я танковая.

— Вот за это спасибо! — просиял Васильев. — Дорого яичко к Христову праздничку!

— Ну, праздничек у вас тот еще… Дай нам провожатого в 15-й полк.

— Ох, там жарко сейчас! — покачал головой Васильев. — Может, не стоит пока туда, а? Я ж за вас головой отвечаю.

— Ты за свою голову отвечай. Мы не на блины к тебе приехали… И сопровождать нас не надо. Оставайся в штабе. Ты тут нужнее.

Штаб 15-го стрелкового полка размещался неподалеку — в селе со смешным названием Вулька-Пузецка, близ шоссе Высоко-Литовск — Дрохичин. В том же селе дислоцировался 121-й противотанковый дивизион, который теперь тоже стоял на позициях.

Добрались до Вульки-Пузецкой минут за десять. Но в штабе, кроме дежурного, никого не было, все остальные находились на полковом КП. Из всех полков дивизии 15-й был ближе всех к госгранице, занимая рубеж рубеж Немирув — Волчин. Он уже понес и продолжал нести большие потери под почти беспрестанными авианалетами, ураганным артиллерийским и минометным огнем. Командир полка майор Нищенков сам проводил высокое начальство на позицию, отдав свою каску Сандалову. Но тот ее не надел, а нес за ремешок, словно лукошко.