Больше всего в той прогулке Сергею понравилось даже не то, как Ирина изящно и легко позировала ему, а то, как она с интересом расспрашивала о его жизни. И он рассказывал ей все-все как на духу: про свое детство, прошедшее в трех городах — в Сталинграде, Москве и Архангельске. Про то, как выбрал себе совсем не воинственную профессию охотника за редкими таежными растениями, начитавшись про Дерсу Узала. И потому поступил в сельхозинститут. Готов был поступать в аспирантуру по кафедре лекарственных растений и даже снаряжал студенческую экспедицию в забайкальскую тайгу искать жень-шень и другие драгоценные травы. Но тут пришла повестка в армию. В военкомате порадовались его правам на вождение трактора (Сергей получил их на третьем курсе на кафедре механизации сельского хозяйства) и тут же определили его в танкисты. После «учебки» сержант Лобов был направлен в танковый полк, а полк зимой 1939 года загремел на Карельский перешеек — воевать с финнами.

— А где ты научился фотографировать? — спросила Ирина, рассматривая его «лейку».

— Еще в Доме пионеров. У нас фотокружок вел старый мастер, который еще Русско-японскую войну снимал — Ксаверий Леонидович. Собственно, он не столько азам научил, сколько увлек фотографией, как искусством. Он говорил: первый фотоснимок на Земле сделал Иисус Христос. Потому что, когда его вели на казнь, некая сердобольная женщина по имени Вероника подала ему платок — утереть пот со лба. И когда он приложил платок к лицу, на ткани остался его лик. Этот платок и есть первая фотография, то есть светописная картина. И до сих пор он почитается как Спас Нерукотворный… Ну, за такие истории нашего деда Ксаву, как мы его звали, отлучили однажды от Дома пионеров. Но я ходил к нему домой показывать свои снимки, и он очень мудро их разбирал и оценивал. Лучшего учителя у меня никогда не было.

— А как же ты в редакцию из танкистов попал? — Ирина прицелилась в Сергея «лейкой», смешно сощурив левый глаз.

— О, это целая история!

Сергей не стал рассказывать, как в самые лютые январские морозы загремел он в особый отдел дивизии. Возможно, именно этот казус, когда полковой особист выведал, что механик-водитель Т-26 сержант Лобов прячет под сиденьем фотоаппарат, и спас Сергея если не от смерти от лютого холода, то уж от серьезного обморожения — точно. Особист выдернул его прямо с исходной позиции, где танкисты должны были скоротать морозную ночь. Допрашивал он его в старой двухэтажной даче, выстроенной кем-то из петербуржцев еще в дореволюционные времена. На даче, как в сказке про теремок, размещался штаб дивизии, политорганы и особый отдел — в тесноте, да не в обиде, а главное — в тепле: все три печки в деревянном доме, включая и кухонную плиту, были жарко натоплены. И как ни робел Сергей строгого допроса, все же от души наслаждался блаженным теплом.

— Кому и с какой целью вы передавали свои снимки? Что фотографировали? Каких должностных лиц — конкретно?

Сергей честно отвечал на все эти подковыристые вопросы. Допрос был прерван телефонным звонком. Чекист отложил протокол и велел конвоиру отвести «врага народа» в кутузку. Кутузка размещалась здесь же, в доме, в каморке под лестницей, где раньше держали веники, швабры, ведра. Вот в ней-то, усевшись на пол (прилечь, хотя бы по диагонали, не позволяла длина клетухи), Лобов и скоротал ночь, ту самую, которая стоила жизни не одному десятку замерзших насмерть однополчан. А утром, не дав ни умыться, ни глотка воды, его снова отвели в комнатку особиста. На сей раз кроме чекиста там присутствовал высокий командир-пехотинец со «шпалами» подполковника. Сергей не на шутку струхнул: вон какие птицы заинтересовались его делом! Подполковник внимательно перебирал стопку фотографий, изъятых из лобовского вещмешка.

— Неплохо! Очень даже неплохо снято, — комментировал он снимки. Потом вдруг спросил: — А пойдешь ко мне в газету работать?

Сергей посчитал вопрос тонкой издевкой и неопределенно пожал плечами.

— Хлеб у меня отбиваете, Андрей Никитич? — усмехнулся особист.

— Да отдай ты мне его! У меня дыра в штатном расписании, снимать некому. А тут готовый фоторепортер. За мной бутылка! Хоть сейчас выставлю. А?! — потянулся к портфелю подполковник. Только тут Сергей заметил на рукаве газетчика золотистую звезду политсостава. Старший батальонный комиссар.

— Ладно, Андрей Никитич, только из уважения к вам и по старой дружбе, — разорвал листок недописанного протокола особист. — И под вашу ответственность!

Так Сергей познакомился с главным редактором газеты «Красноармейская правда», старшим батальонным комиссаром Макеевым, который приехал в их дивизию описывать финскую войну. Первым делом новый начальник Лобова спросил, завтракал ли он, и, получив отрицательный ответ, направил его в столовую:

— Порубай пока, а я тут твой перевод оформлю.

Через час Макеев вернулся с нужными бумагами.

— Все в порядке. Забирай свою фотокамеру и поедешь со мной.

Три дня они ездили на попутных машинах — иногда на легковых, чаще на грузовиках — по лесным дорогам, посещая то артиллеристов, то танкистов, то летчиков. Сергей старательно снимал. Фотопленки ему подкинули летчики-разведчики. А потом, когда командировка у главного редактора закончилась, уехали из Ленинграда в Минск. Снимки получились как на подбор. Сергей был очень рад, что не подвел своего спасителя. И вскоре был направлен на краткосрочные курсы политруков, чтобы получить новое звание. С сержантскими «треугольничками» работать в войсках было несподручно. Слишком много командиров могли вмешаться в работу фотокорреспондента.

— …Итак, подведем итог! — Голос главного редактора вернул Сергея в редакционный зал. — Всем отделам, а не только отделу пропаганды, перестроить свою работу в духе «Заявления ТАСС». Решительно разоблачать паникерские слухи и провокационные толки! Разоблачать подобные настроения не только на страницах газеты, но и в разговорах, в личном общении с бойцами и командирами, с гражданскими людьми. Именно они в первую очередь подвержены всевозможным инсинуациям. Это касается всех, в том числе и наших мастеров фоторепортажа!

Макеев выразительно посмотрел на Сергея, который по-прежнему не сводил глаз с Ирининых волос.

После «летучки» главный редактор кивнул Сергею: зайди ко мне!

У Лобова заныло сердце: «неужели Пружаны? Неужели тот тип дозвонился до главного?»

В минувший вторник Лобов ездил в командировку в небольшой городок, где стояла танковая дивизия. Отсняв вполне удачный репортаж об учебе механиков-водителей, Сергей выкроил время побывать в старинном парке с небольшим дворцом — Палациком. Вечернее солнце красиво его подсвечивало, и Сергей нашел хороший ракурс. Для этого пришлось встать на колено. И когда он щелкнул затвором, сзади раздался властный голос:

— Товарищ младший политрук!

Сергей обернулся: в пяти шагах от него стоял коренастый чернявый полковой комиссар.

— Ко мне!

Сергей поднялся с колена, поправил пилотку, рубанул шаг и четко представился:

— Фотокорреспондент «Красноармейской правды» младший политрук Лобов!

Упоминание главной окружной газеты несколько сбило спесь с полкового комиссара, но острые глаза его сердито сверлили Сергея.

— Хоть вы и фото-коррэспон-дент, но обязаны блюсти честь советского человека, а тем более политработника! Что это за низкопоклонство перед шляхетско-панской культурой?! Стоять на коленях перед магнатским дворцом?!

— Товарищ полковой комиссар, я снимал с низкого ракурса.

— Вы бы еще раком встали! Ракурс… Вам что в редакции выдали казенную пленку, чтобы вы эту буржуазную похабень снимали?! Казенный материал на что переводите?

Сергей благоразумно молчал. Этот странный начальник просто накачивал себя гневом, и ожидать от него можно было всего, чего угодно. Не хватало еще на гауптвахту угодить!

— Передайте вашему главному редактору, что вам сделал замечание секретарь дивизионной парткомиссии полковой комиссар Елфимов.

— Есть передать! — Сергей вскинул ладонь к пилотке. — Разрешите идти?