Обоз двинулся обратно, потеряв два дня пути. Ночевать у ручья в этот раз Хармон не захотел. Протянули дальше, уже затемно остановились среди поля. Большая часть свиты уснула сразу после ужина, расположился на ночлег и Хармон, но сон почему-то не приходил. Дело в Предмете? Он потеребил Светлую Сферу, сунул руку внутрь свертка, погладил теплое стекло, что не было стеклом. Нет, с Предметом все хорошо – он на месте, спокойно дремлет в своем гнездышке, свитом из льняной рубахи. И никто во всем Южном Пути понятия не имеет, какой груз везет Хармон-торговец. Теперь Хармон был в этом совершенно уверен: как никак два дня пути по безлюдной дороге – если кто и хотел бы напасть на них, уже напал бы. Так отчего бессонница? Пожалуй, оттого, что Джоакин с Полли все еще не улеглись: сидят вдвоем у костра и шепчутся о чем-то. Тихо так воркуют, ни слова не разобрать… а жаль. Хорошо бы услышать, что он ей плетет. Хотя, на кой черт слушать? И так понятно: излагает в подробностях, какая славная воинская жизнь его ждет. Не ровен час, начнется где-нибудь очередная война, Джоакин тогда наймется в войско к одному из лордов. Там, понятное дело, отличится, ратных подвигов насовершает, рыцарское звание получит. После войны станет жить у лорда в замке, служить в его гвардии. Земельку получит, деревеньку-другую. Потом новая война – в ней Джоакин хорошую добычу возьмет, сможет замок себе выстроить. Ворота гербом украсит – давешним сердцем, из которого меч торчит. Хм. Полли-Полли, бедная мещаночка, ты в этих россказнях главного смысла не замечаешь. А он, смысл, таков: когда ты понесешь дитя от своего распрекрасного Джоакина, то он сядет себе на коня – и ищи ветра в поле. Воину на месте сидеть не полагается, ага. А барышне с ребеночком в походе не место, так что прощай, дорогая. Дадут боги, еще свидимся.

Завидую я ему, что ли? – спросил себя Хармон и тут же отнекнулся: еще чего! Меня ждут четыре тысячи эфесов! Роскошный дом, купальня, винный погреб, огненный красавец-литлендец. А у молодчика этого впереди – похлебка из солдатского котла, задница, натертая седлом, да шрамы на шкуре. Глупышка Полли… Четыре тысячи…

Наконец, Хармон уснул.

Утром они направились на восток по верной – на этот раз! – дороге. Джоакин вел в поводу кобылу, на которой восседала Полли. Девушка училась держаться в седле, и, надо отдать ей должное, прекрасно справлялась. Сидела уверенно, без боязни, даже Снайп проворчал:

– Хороша молодка…

А Хармон, сидя на козлах, глядел девушке в спину и думал о трех своих женщинах.

Со всеми тремя знался он давно, уже не первый год и не второй. Когда познакомились, были они еще молоды и – каждая по-своему – хороши.

Бетани из Южного Пути рано овдовела, осталась одна с тремя спиногрызами. Хармон, что раз в полгода привозил ей дюжину елен, оказался для нее подлинным спасением. Бетани была крепкая крестьянка – простая лицом, но хорошо сложенная. Отлично умела готовить – пальчики оближешь! По случаю приезда Хармона накрывала праздничный стол, потчевала торговца наваристым говяжьим гуляшом, бобовой похлебкой и свежим, прямо из печи, пшеничным хлебом. Да и в постели была вполне себе ничего – с огоньком. Детей от Хармона, правда, не хотела, говорила: «Мне своих трех с головой хватает, куда еще лишний рот девать?». Пила какие-то отвары, чтоб не беременеть – торговец в это не совался. Не хочешь – ну и ладно. Позже дети выросли, давно уже не бросались Хармону на шею, радуясь встрече и подаркам, а поглядывали как-то искоса, с неприятным вопросом в глазах. А Бетани за многие годы работы в полях загрубела и телом, и нравом: широкие плечи, мозолистые ладони, лицо обветренное, хриплый голос… От женщины в ней только грудь и бедра остались, прочее – от мужика.

Грета из Северной Короны держала таверну у Торгового тракта. Лучшее, что было в ней, – это жизнерадостный нрав. Грета не унывала никогда, что бы ни происходило. И язык у нее был подвешен отлично: болтала бойко, без умолку, а если что рассказывала – так с шутками, насмешечками. Поговорить с нею – одно удовольствие. Да и собой ничего: глаза зеленые, волосы рыжие. Первый муж ушел от нее, а второго не сыскалось. Грета рожала только мертвых – боги прокляли. Двух крохотных мертвецов родила от мужа, двух – от торговца…

Третья Хармонова альтесса… Всплыло же откуда-то дворянское словечко! Вот ведь!.. Третья Хармонова женщина звалась Марией и жила неподалеку от Смолдена в баронском замке, служила гувернанткой при детях лорда. Если уж говорить о женитьбе, то изо всех троих Мария, пожалуй, была лучшей: неглупа, хорошо воспитана, грамоте обучена, с детьми ласкова, но и строгость может проявить, если нужно. Вот только очень уж ссоры любила: каждый раз, как Хармон приезжал к ней, не обходилось без свары. И причем не так, как у Вихря с Луизой – громко и беззлобно, а иначе: с упреком, с тихим таким ядом в голосе. «И когда же, позволь узнать, снова ждать тебя? Этой зимою? Может, следующей? А ты заметил, дорогой, что я с годами не хорошею? Думаешь, мне другой радости нет, кроме как стареть в ожидании?» И в этот раз так вышло: ровно за день до знакомства с Джоакином Хармон выехал из замка, а Мария глянула ему вслед из окна и хлопнула ставней вместо прощания.

Сейчас, перебрав всех троих в уме, прокрутив их лица перед глазами, Хармон уверился: ни одна из этих женщин не годится. Может, в жены странствующему торговцу с тремя телегами имущества и сгодилась бы, но не в хозяйки особняка на рыночной площади!.. Новая жизнь, новый дом, новое дело, красивые кони, дорогие экипажи – женщина должна быть под стать. Не дворянка, нет – зачем ему это надменное капризное исчадье? Довольно он налюбовался на жен своих благородных покупателей, чтобы знать, насколько с такими барышнями бывает непросто. Взять ту же Иону Шейланд… Однако, Хармону хотелось помечтать о том, что жена его будет молодой и красивой, с гибким девичьим телом. К тому же, милая, ласковая – такая, с которою душа радуется и сердце отдыхает. Неважно, какого она будет роду, а важно, чтобы с нею тепло было и радостно, и жизнь была – как песня.

С этими мыслями он глядел в затылок Полли из Ниара, а солнечные лучи искрились в ее белокурых прядях. Глядел – и время текло как-то по-особенному, не как всегда.

После полудня обоз торговца въехал в земли сира Вомака. Они поняли это, когда увидали маячащий на холме за рощей небольшой замок, точнее – укрепленный особняк со знаменем над крышей. Эмблему было не рассмотреть, но Джоакин почему-то уверился:

– Видать, это он, сир Бен. Заехать, что ли, на огонек?

Заезжать в гости к лорду без приглашения – скверная мысль, и Хармон собрался сказать об этом охраннику. Почти уже придумал подходящую к случаю остроту, как заметил группу всадников, выехавших из рощи на дорогу. Они направились было в сторону замка, но тут один указал остальным на обоз путников. Вся группа повернула навстречу Хармону.

Их было семеро. Впереди ехал, видимо, здешний лорд – судя по гербовым наручам на его предплечьях. За ним следовала шестерка сквайров в темно-зеленых камзолах. Вооружены они были луками, копьями и длинными кинжалами, лишь у лорда имелся меч. Видимо, отряд возвращался с охоты, вот только улов их был удручающе мал: по паре заячьих тушек болтались у седел двоих сквайров. Нехорошее предчувствие посетило Хармона.

Отряд охотников преградил дорогу обозу и остановился.

– Вы кто такие? – осведомился лорд.

Джоакин, стоявший впереди, начал было:

– Здравия вам, сир Бенджамин! Я…

Лорд перебил его:

– Ты – главный?

– Нет, сир.

– Тогда кто главный в этом сборище?

Хармон поднялся на козлах.

– Я главный, ваша милость.

– Слезай с телеги и иди сюда.

Хармон спрыгнул и подошел к лорду. Теперь он заметил, что на лорде под камзолом надета кольчуга. Зачем кольчуга на охоте?.. Может быть, они шли на вепря? А подстрелили только парочку зайцев – нехорошо это, ох нехорошо.

– Кто ты таков? – спросил лорд, глядя на Хармона сверху вниз.