Минерва тяжело вздохнула. Прав был злобный старик Кантор, а не обаятельный пророк: и закон, и данное Минервой слово чести, и преемственность янмэйской власти, воплощенной в верховном суде, не позволяют владычице распустить коллегию. Смириться с этим составом суда — меньшее зло, чем заменить его.

— Корона отклоняет ходатайство обвиняемого, — сухо сказала Мими.

— Благодарю, ваше величество, — Кантор с поклоном сел на место.

Что любопытно: умное лицо пророка озарилось улыбкой.

— Благодарю, ваше величество, — сказал южный король и, садясь, бросил беглый взгляд куда-то вверх, на зрительский балкон.

Кантор выпил воды, восстановил спокойствие и посмотрел на пророка:

— Советник обвиняемого готов, наконец, начать опрос свидетелей?

— Да, ваша честь. Мой первый вопрос…

Здесь возникла небольшая заминка. Альмерские рыбаки на свидетельской скамье были полностью ошарашены недавней перепалкой. Толком не поняв аргументы сторон, они уловили главное: владычицу попросили распустить верховный суд, а она отказала. То бишь, минуту назад у них на глазах вот этих важных судей чуть не прогнали со двора, как нерадивых слуг! Рыбаки просто не могли оставить коллизию без своего толкования и принялись так оживленно шушукаться, что прослушали первый вопрос Франциск-Илиана. Но барон Бонеган, поручившийся за рыбаков, зычно рявкнул:

— Эй, лапти, отвечайте, когда спрашивают! А не спрашивают — молчите.

Свидетели присмирели, и Франциск-Илиан повторил в тишине:

— Мой первый вопрос таков: вы рыбачили в проруби?

— Нет, господин, какая такая прорубь? Ледостава еще не было.

— Говорят, что Ханай в те дни уже замерз, северные полки хотели перейти его по льду.

— Так то Ханай, господин, а это — Бэк. У нас в Альмере потеплее будет.

— Значит, вы твердо помните, что льда на Бэке еще не было?

— Как есть, господин. Никакого льда. Рубать не надо, закидывай удочку да лови.

Кантор брюзгливо вмешался:

— Суд не рекомендует советнику тратить время на бесполезные вопросы.

— Лишь богам наперед ведомо, что пойдет на пользу, а что во вред. Порою еще пророки могут заглянуть в туман грядущего… Но я приму добрый совет вашей чести и перейду к более насущному вопросу. Уважаемые свидетели, вы видели, что человек в шутовском колпаке появился из вагона?

— Как есть! Откуда ж ему еще появиться? Разве с неба упал.

— И вы утверждаете, что у него на голове имелся шутовской колпак?

— Самый заправдешний, как щас!

— Вы полагаете, что при падении поезда с моста его колпак не слетел с головы?

— Чегось?..

— Лорд Менсон, друг мой, встряхните головой.

Шут резко дернулся. Колпак звякнул и сполз на лоб.

— Как видите, при резких движениях сей головной убор теряет равновесие. Что же произойдет, если в нем упасть с моста?

— Эээ…

— При падении с моста колпак слетит с головы?

— Ну, этоть…

Ворон Короны вмешался:

— Ваше величество задает абстрактные вопросы. Даже если колпак слетел с головы, свидетели этого не видели, а потому не обязаны отвечать.

— Вот, дась! — закивали рыбаки.

Пророк спокойно продолжил:

— Если б вас спросили, может ли человек упасть с моста так, чтобы колпак остался на голове, — что бы вы ответили?

— Кажись, нет… — согласились свидетели.

— Как вы объясните то, что в момент убийства вы все же видели колпак на голове того человека?

— Ну, надел обратно.

— А кроме того, нашел и подобрал искровый нож?

— Ну, как есть.

— Стало быть, в первые минуты после крушения поезда тот человек совершил два действия: нашел искровый кинжал, чтобы вооружиться, и нашел свой колпак, чтобы снова надеть на голову. В первом действии имеется смысл, если он действительно замышлял убийство. Во втором деянии смысла нет никакого.

— Это почему же? — удивился Ларсен. — Есть смысла. Он же шут — должон быть в колпаке. Вот и надел.

— Лорд Менсон, пошевелите головой слегка.

От слабого движения бубенцы на колпаке издали мелодичный звон.

— Лишь боги и пророки посвящены в тайны грядущего… Но не нужно быть ни богом, ни пророком, чтобы предсказать: если позвенеть бубенцами за спиной человека, то он обернется. Если берешь в руки нож, замышляя ударить жертве в спину, неужели напялишь на голову гроздь колокольцев?

— Эээ…

Рыбаки сконфужено переглянулись, затем уставились на барона, ища в нем поддержки. Затем подняли виноватые глаза к Минерве.

— Ваше величество, мы не знаем… Колпак-то был, а зачем — мы и не думали…

— Обязанность свидетеля — не трактовать, а лишь излагать увиденное, — отметил судья Кантор.

— Я готов помочь с трактовкой, — благосклонно кивнул пророк. — Я вижу два объяснения колпака на голове убийцы. Первое: убийца не был лордом Менсоном, но присвоил и надел шутовской колпак, чтобы выдать себя за него. Второе: данные свидетели не видели ни лорда Менсона, ни кого-либо другого в шутовском колпаке, а просто его измыслили.

За судейским столом поднялся ропот, барон Бонеган вскричал что-то о своей чести, но все перекрыл уверенный голос Марка:

— Я вижу также третье объяснение, ваше величество. Если позволите, изложу его. Лорд Менсон мог надеть шутовской колпак с тою же целью, с какою носит его сейчас, в суде. Он готовился послать на Звезду своего единственного родича, к тому же — владыку. Это черное намерение вызывало бурю чувств в душе Менсона. Колпак на голове помог ему справиться с собою и обрести хладнокровие. Это — привычная, родная вещь, дающая уверенность. Так многие солдаты берут на войну мамин платок, горсть родной земли и прядь волос любимой.

Кое-где в зале раздались аплодисменты — столь метким было объяснение Марка. Рыбаки радостно закивали:

— Вот голова! Так все и было, а мы не поняли!

Франциск-Илиан после минутной паузы возобновил допрос:

— Тем не менее, вы не узнали лорда Менсона в лицо, а лишь пересказали его приметы графу Эрроубэку, и уже тот по приметам назвал имя Менсона?

— Ага, тут чистая правда.

— Стало быть, ваше опознание является косвенным.

— Кось… каким, говорите? Недослышали…

— Косвенным — то есть, опосредованным. Вы видели убийцу, но не узнали в нем лорда Менсона, а граф Эрроубэк узнал, но не видел.

— Агась.

— Прошу внести это в протокол.

— В протокол вносится все, сказанное в зале. Из протокола удаляется лишь то, что суд приказывает вычеркнуть, — сухо пояснил судья Кантор. — Ваши вопросы исчерпаны, господин советник?

Пророк улыбнулся как-то печально:

— Знали бы вы, как я жажду дожить до времени, когда все мои вопросы исчерпаются… Перейдем к опознанию владыки Адриана. Как я понимаю, уважаемые свидетели, его вы твердо узнали сразу?

— Еще как! Такого богатыря, как владыка, поди поищи!

— Прежде вы видели его на портрете в деревенской церкви?

— Агась.

— Портрет, как и подобает, размещался в притворе над дверями, лицом к алтарю?

— Чистая правда! Прямиком на алтарь глядел.

— Как был изображен владыка?

— Ну, владыка как есть: стоит во весь рост, плечи во всю ширь, смотрит орлом.

— Во что одет?

— В военный мундир — блестит весь, да еще при шпаге. Красавец был!

— Можете встать так, как стоял Адриан на том портрете?

Свидетели сильно оробели и решились исполнить просьбу, лишь когда сама Минерва присоединилась к пророку. Из рыбаков выделился Борода, как самый высокий и статный. Вышел на открытое место, расправил плечи, задрал подбородок, а правую руку упер в поясницу, возле эфеса воображаемой шпаги. Приняв эту позу, Борода сделался выше и значительней, все взгляды устремились на него, повергнув бедного мужика в краснощекое смущение.

— Благодарю вас, можете сесть, — сказал пророк. — Теперь скажите, с какого расстояния вы видели владыку? Он стоял на крыше вагона, который, в свою очередь, лежал на других вагонах, а те были ярдах в десяти-двадцати от берега — верно?

Мужики прикинули дистанцию, щурясь и шевеля губами, и один за другим согласились.