— Чем могу служить, господа?

— Ты плотник Лард? — спросил Ирвинг.

— Да, милорд.

— Раньше был тюремщиком Лардом?

Он зыркнул исподлобья. Медленно стянул перчатки — кажется, лишь затем, чтобы выиграть время.

— Ну, да.

— Знаешь уэймарского узника?

— Там их много было, — с расстановкой вымолвил Лард. — Который интересует?

— Тот, что убил двух тюремщиков при побеге. Тот, которого зовут идовым слугой.

Лард осунулся на глазах: руки повисли, ссутулились плечи. Выронил перчатки — и даже не заметил. Долго молчал, а затем спросил:

— Дадите с детишками попрощаться? Тут недалече, две улицы…

Иона не поняла. Ирвинг понял прекрасно, но не дал ответа.

— Ты видел узника?

— Так я и знал, что он из ваших. Он после войны возник. Ваши ушли — он остался. Надо было дальше уехать… но куда ж от вас уедешь?

— Ты видел узника? — жестко повторил Ирвинг.

— Не видел. Хотя вряд ли вы поверите.

— Не поверю.

Лард тяжело вздохнул.

— Да… Я скажу, как было, а дальше вам решать. Одно прошу: домой пустите, хоть на час. А потом уж…

— Подбери сопли, — рыкнул Ирвинг.

— Правда такая: я его не видел. Когда приносил еду, в окошко не заглядывал. Фонарь опускал, чтоб свет в камеру не шел. Чувствовал, что так лучше… А занимались им только Килмер и Хай, иногда помогал Багор. Я — нет.

От простого слова «занимались» по спине Ионы пробежали мурашки.

— Килмер и Хай — это те два тюремщика, которых он убил?

— Да.

— И как же так вышло, что они узником «занимались», а ты в сторонке стоял? Что, не про тебя дело? Шибко благородный?

— Приказу не было. При мне с ним уже не работали, только кормили раз в день.

— При тебе?

— Ну, когда я служил.

Ирвинг указал на солнце, что скатилось к западному горизонту и вышло из-за Замкового холма. По-вечернему спокойное, оно больше не слепило глаз, и можно было разглядеть его диск — огромный, багряный и будто примятый с краю.

— Видишь солнце?

— Да, милорд.

— Ясно видишь?

— Да.

— Вот и говори так же ясно, как солнце светит. Тогда, быть может, обнимешь детишек.

Лард зачастил, вцепившись в ниточку надежды:

— Узник-то возник после войны — ну той, которая за Предметы. Сперва пришли закатники, потом ваш герцог их прогнал. Потом приехал в гости владыка с принцем и много всякой знати: Нортвуды, Альмера… А когда все разъехались и еще чуток прошло времени, в замке появился узник. Сначала его держали в башне, как благородного. Этак год спустя перевели в темницу, и тогда-то им занялись. Крепко охаживали его, несколько лет кряду. Не знаю, как и выдержал. А потом старый граф к нему остыл. Плюнул, отменил все, сказал просто держать в темнице и кормить. Вот тогда я и попал сюда на службу, а все предыдущее только слышал от Килмера с Хаем.

— Не врешь?

— Никак нет, милорд.

— Что Килмер и Хай о нем рассказывали?

— Они мало говорили. Не только про него, а вообще. Мрачные были, не подступись. Только от косухи слегка распускали языки. Говорили, что узник — не человек, а черт. Говорили: от такого, что они с ним проделали, человек бы или помер, или умом повредился. А этот выжил и зажил; а умом он изначально тронутый был. Я им не шибко-то верил, но… таким голосом они говорили, что сложно совсем не послушать. Решил я на всякий случай никогда не глядеть на узника. Ни разу за все годы в окошко не посветил, и слова ему не сказал. А он мне однажды сказал целых два.

— Когда? Какие?

— Хорошо помню: за день до его побега был мой черед кормить. Я подошел к оконцу, сунул туда лепешку, а прям на нее каша насыпана — это чтобы без лишней посуды. Взял с оконца пустой бурдюк. Мы узнику кружек не давали, чтоб он не разбил и осколком стену не ковырял. Воду давали в бурдюке, узник когда выпивал — пустой бурдюк назад выкладывал. Вот я взял, стал из кувшина наливать, и тут слышу голос: «Повезло тебе». С протяжкой, по-змеиному: «Пооовезззло тебее». Это впервые за годы! Я испугался, бросил ему бурдюк и убежал. Что имелось в виду — понял день спустя. Повезло мне, что мое дежурство сегодня, а завтра — Килмера.

— Значит, по очередности в день побега дежурил Килмер?

— Да, милорд.

— А что в темнице делал Хай?

— Не имею понятия.

— Говоришь, ничего твердого вы не давали узнику? Было ему чем процарапать стену?

— Только ногтями. Ну, или зуб себе выбить.

— Чего Килмер и Хай добивались от узника?

— Мне не говорили. Может, и сами не знали. Бывает такое, что парни делают дело, потом отходят в сторонку, а вопросы уже кто-то другой задает.

— Кто — другой?

— Почем знать? Может, кастелян, может, сам граф. Не при мне это было.

— Откуда взялся этот узник — Килмер с Хаем говорили?

— Нет, милорд. Точней, даже говорили, что не знают.

— А как его хоть звали?

— Никто не ведал. Как его парни не охаживали, он не признался.

— Тогда с чего ты решил, что он — наш?

— Появился, когда ваши тут были… Да и кто, кроме северянина, может быть таким крепким?

Ирвинг ухмыльнулся:

— Тут ты прав, тюремщик. Скажи последнее: что было раньше — граф умер или узник сбежал?

В отличие ото всех прочих, Лард не колебался:

— Сначала случился побег, а неделею позже почил граф Винсент. Когда убили Килмера с Хаем, я изрядно струхнул. Хотел просить графа, чтоб уволиться со службы, но все не мог к нему попасть. Из-за побега офицеры свирепели, все вахты были удвоены, ворота заперты, гарнизон стоял в боеготовности. А графу Винсенту нездоровилось, сидел в своих покоях и во двор почти не показывался. Так и не смог я его повидать до самой его смерти.

— А со смертью графа не было никаких причуд?

— Нет, милорд. Конечно, тут вам лучше его сыновей спросить… Но то, что знали со стороны, все было чисто. Граф умер в своем кабинете, изнутри запершись на ключ. Когда его хватились, пришлось дверь ломать. Графа Винсента Ульяна забрала на Звезду — ей-то запертые двери не помеха.

— Ясно, — сказал Ирвинг. — Ну и будет с тебя.

Повернулся, чтобы помочь Ионе сесть на коня. Лард не сразу поверил счастью:

— Значит, я… могу идти?

Иона подала ему пригоршню монет:

— Купите гостинцев детям и простите нашу жесткость.

На обратном пути стало ясно, что в замок до заката не успеть — а потому и спешить уже некуда, к ужину в любом случае опоздали. Иона пустила коня неспешным шагом, чтобы звон подков не мешал говорить. Правда, она не знала, что сказать, в голове все путалось. Зато Ирвинг оказался хорошим помощником в расследовании — наблюдательным, вдумчивым. Сеймур Стил был суров и прямолинеен, склонен рубить, а не размышлять. Иона радовалась, что взяла с собой не его, а Ирвинга.

— Что вы думаете, кайр?

— Со смертью графа Винсента, похоже, действительно все чисто. Записи Сайруса совпадают со словами Ларда: узник сбежал неделею раньше, значит, он тут не при чем. А вот с самим узником — загадка на загадке.

— Перечислите их?

— Конечно, миледи. Вот первая: зачем Килмер и Хай явились в нижний край темницы? Положим, Килмер мог принести узнику пищу — но все равно неясно, как же он попал точно в миг побега. А Хай вовсе не должен был дежурить — так откуда взялся?

— Я не знаю ответа, — сказала Иона.

— Вторая загадка: орудие побега. Узник не мог процарапать ногтями целую каменную стену. Даже с помощью Темного Идо — все равно. Чтобы высадить ее, он использовал орудие. Но какое?

— Быть может, он смог вывернуть один камень, и им выбил остальные? Вы сами так говорили.

— Говорил, но сомневаюсь. Камень — неудобное орудие, им сложно долбить. Поленился бы он ломать всю стену, выколотил несколько булыжников — и полез.

— Полагаю, ваша правда, — признала Иона.

— Третья загадка: орудие убийства. Выглядит так, будто узник действительно уложил стражников голыми руками. Но тогда он владел особенною, нелюдской силой — из простого человека двенадцать лет в каменном мешке выжали бы все соки. И самое странное: он был в себе абсолютно уверен. Видите ли, миледи, узник не запер дверь. Она тогда уже имелась, и времени хватало запереть, пока тюремщики шли на звук рухнувшей стены. Но узник просто стоял и ждал. Даже не взял никакого орудия — не выдернул крюк из стены, не поднял камень. Стоял и ждал Килмера — опытного головореза — чтоб голыми руками свернуть ему шею.