Оба прищурились, рассматривая голубя. Тот двигался прямо на них, стало быть, на юго-запад.

— В Надежду, — определил Меррит. — В Сердце Света. Будешь стрелять?

Дагобер буркнул что-то, напустил на себя равнодушный вид и поднял лук.

— Послюни оперенье, — посоветовал Меррит.

— Я тебе скажу, что послюнить, — гоготнул кайр.

— Да не шучу я. Всерьез послюни. Помогает на ветру.

— Ветра же нет.

— Уже снова есть. Флаг на башне погляди.

Голубь приблизился к крыше, и ветер стал совершенно очевиден: борясь с ним, птица припадала на правое крыло.

— Помоги Праматерь, — сказал Дагобер и выстрелил.

Оперенная искра пронзила голубя насквозь. Он кувырнулся и стал падать. Меррит с бешеной скоростью выпустил две стрелы — одна едва задела голубя, вторая пробила крыло. Дырявая тушка упала на крышу, под ноги лучнику.

— Зачем ты схватился? Я ж попал в него.

— Я не говорю, что ты не попал. Но я ему довесил так, чтобы упал точно на крышу. Вот тебе мастерство. Так только Джон Соколик умел.

— Хорош врать. Он и так падал на крышу.

— Нет, мимо.

— А я говорю — на крышу!

— Эй, парни… — сказал Пайк, согнувшись над голубем.

Дагобер угостил его пинком под зад.

— Какой я тебе парень?!

— Виноват, кайр Дагобер! Поглядите: на нем письма нет.

— Значит, не почтовый.

— Почтовый, точно! У него кольцо на лапке!

Все трое присели у птичьего тельца.

— Верно, кольцо. С гербом Фарвеев. Почтовик в Надежду.

— Но без письма! Что за напасть!

— Меррит, может, ты сбил письмо?

— Я что, баран без мозга?

— Может, случайно?

— Случайно девки рожают. А я знаю, куда бью.

— Так где же письмо?

Лицо агента Пайка стало очень неспокойным. Забыв про ушибы и чесотку, он стал на четвереньках ползать по крыше:

— Авось, тут где-то… Авось отвалилось…

Его тревога отчасти передалась и Мерриту. Тот не опустился на колени, но стал пристально оглядывать крышу — авось… Дагобер пока еще не понял трагизма положения, потому позволил себе глянуть вверх.

— Эй, глядите!

Новый голубь — окрасом точь-в-точь как лежащий на крыше — прохлопал крыльями над головами людей и взял курс на юго-запад, в Надежду.

— Это повторный! Бей его!

Меррит сорвал с плеча лук, впопыхах зацепился, потерял секунду. Дагобер рванул тетиву, взял прицел, звонко выстрелил. Прошло в футе перед голубем и тот, испуганный шарахнулся в сторону. Стрела Меррита, выпущенная вдохом позже, ушла в небо. Дагобер взвел, прицелился.

— Не мешай! — крикнул Меррит, но стрела уже мчалась к цели.

Голубь снова вильнул и полетел теперь строго на запад. Красное пылающее солнце садануло по глазам.

— Мать… — выдохнул Меррит, спуская тетиву.

Конечно, он промахнулся. Тут и шансов-то не было. Голубь еще секунду маячил пылинкой на солнце — и пропал из виду.

— Гм… — сказал Дагобер. — Ну, сдадим первого. Он тоже надеждинский.

— Братцы… то есть, того, господа… — проблеял Пайк, — а как мы докажем, что на нем не было письма?

— То есть как — не было? — спросил Ворон Короны, пронизывая взглядом каждого из троицы по очереди.

Ворон был ищейкой. Главным и лучшим в Империи, но все же — ищейкой. Дагобер не слишком-то боялся его. Но рядом с Вороном восседал легендарный судья, меч Праматери Юмин, справедливость Севера. Он внушал Дагоберу благоговение и оторопь.

— Милорд, позвольте доложить. Мы сбили его тремя выстрелами: два точных попадания, одно вскользь. Голубь упал прямиком нам под ноги. И имел тот вид, который сейчас: с кольцом, без письма.

— В каком направлении он летел? — уточнил Ворон.

— На юго-запад. Вероятно, в Надежду.

— И герб на кольце, если не ошибаюсь, принадлежит Надежде?

— Так точно. Герцогу Фарвею.

— То бишь, некто взял надеждинского голубя и послал его прямиком в Надежду, но не привязал письма?

— Так и было.

Марк усмехнулся:

— Конечно, я вам верю. Я — человек доверчивый, как сказано — так и принимаю. Особенно если еще дадут слово чести. Вы же даете слово, кайр?

— Тьма сожри!

— Но вот беда: герцог Ориджин приказал со всей строгостью — письма читает только он сам или судья. «Со всей строгостью» — это значит, если какое-то письмо прибудет к герцогу вскрытым, то виновнику оттяпают голову.

— Наше письмо не вскрыто. Его нет.

— А вы можете поклясться, что там, где оно сейчас есть, оно все еще запечатано?

— Клянусь!

— Как, тьма сожри, вы клянетесь? Вы не принесли письма! Я не знаю, было ли оно отправлено, было ли вскрыто, прочтено, сожжено! Его просто нет!

— Клянусь, что его и не было.

Судья, доселе хранивший молчание, задал вопрос:

— Подобные письма обычно имеют дубликаты и посылаются парами голубей. На второй птице имелась лента?

— Гм… виноваты, милорд. Мы не сбили вторую птицу.

Судья приподнял бровь, одним этим движением вынудив Дагобера пуститься в оправдания:

— Милорд, мы были очень озадачены отсутствием письма на первом голубе. Стали обыскивать крышу — не потерялось ли. А тут порхнула вторая птица, пролетела над головами — и в сторону солнца. Нельзя было прицелиться.

— Так точно, милорд, — подтвердил Меррит. — Выпустили четыре стрелы, но безнадежно. Солнце слишком слепило.

— Ситуация непроста, — отметил судья. — Будь второе письмо в наличии, мы бы не волновались о первом, ибо оно наверняка есть копия второго. Но одна птица доставлена без письма, а вторая и вовсе не поймана.

Дагобер счел нужным сказать — вот именно сейчас ощутил, что будет крайне уместно:

— Милорд, мы с Мерритом славно послужили герцогу Ориджину. За нашу доблесть при обороне дворца каждый из нас был удостоен личной похвалы от герцога и большой награды золотом.

Судья поднял бровь:

— Какое значение имеют эти факты в вопросе о письме? Я не усматриваю связи.

— Ну, милорд… я имел в виду, что мы доказали герцогу свою преданность. Он должен поверить нам, что мы не брали письма!

— Ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь был обязан во что-нибудь верить. Вера бывает только добровольною. Есть на сей счет одна занятная история…

Ворон кашлянул, Судья запнулся:

— Впрочем, теперь не лучшее время для историй. Верить ли вам — может решить только сам герцог.

— Позвольте доложить ему лично!

Ворон сказал:

— Пожалуй, в этом будет смысл. По крайней мере, письма для Шейланда вы принесли целыми, это хоть что-то.

Стол герцога Ориджина устилали несколько слоев отчетов, писем, документов и книг. Сам герцог имел такой вид, будто пытался впихнуть себе в голову все содержимое этих бумаг, но не влезала и половина. Он долго взирал на пришедших пустыми глазами прежде, чем осознал факт их присутствия.

— Почему вас так много? — спросил герцог. — Вы переполнили пространство моей мысли.

Ворон ответил:

— Мы с Дедом руководим делом перехвата, а это — трое наших подчиненных: кайр Дагобер, стрелок Меррит и агент Пайк.

— Прекрасно, толпа еще и обрела имена, которые мне теперь придется запомнить… Зачем вы явились впятером… с дохлыми голубями в руках? Я не люблю голубей — это грязные птицы…

Дагобер втихаря толкнул Меррита локтем. Ворон Короны доложил:

— Ваша светлость, у нас непростое дело, которое требует вашего внимания. Изволите видеть…

Он рассказал все. Брови герцога поползли на лоб:

— Как — не было письма?

— Совершенно не было, ваша светлость! — отчеканил Дагобер. Еще раз, с нажимом и чувством, описал стрельбу по голубю, а затем тщетные поиски письма на крыше.

— Что ж, допустим, — хмыкнул герцог. — Я всегда знал, что Фарвеи хитры. Вероятно, они послали первую птицу без письма именно потому, что ожидали перехвата. Но за ней должна была лететь вторая — вы сбили ее?

— Гм… Виноват, милорд. Никак нет.

Дагобер перечислил все трудности стрельбы против заходящего солнца. Говоря, он чувствовал растущую тревогу, и причиною ее были слова герцога: «имена придется запомнить». В каком таком смысле — запомнить? Герцог не помнит ни его, ни Меррита?