— Что делать дальше? — спросил он вслух, забыв, что не один.

Низа ответила:

— Ты странный, господин. Уже решил ведь: продадимся на службу этому Второму.

— Ты говоришь «продадимся». Звучит так, будто это что-то плохое.

— Если б ты знал и уважал Второго, и выбрал своим гантой — я бы поняла. Но ты его в глаза не видел. Так зачем?

— Ради денег, — неуверенно сказал Хармон.

— Будто тебе их не хватает.

— Еще — чтобы избежать конфликта.

— Мог продать шар — избежал бы.

— Я, между прочим, хотел сохранить его для тебя. Ты ж чуть не расплакалась, как речь зашла о продаже.

— Но зачем тебе угождать мне? Ты прав, я хочу летать и хочу свободы. Но если ты не хочешь — зачем идти себе вопреки?

— Ну… э…

В голове у Хармона вертелись два ответа, и оба звучали весьма неказисто. Один: «Я тебя пожалел». Второй: «У меня нет своих желаний, вот и беру твои».

— Ну, я подумал, будет хорошо и тебя порадовать, и себе прославиться. Если стану небесным корабельщиком — обо мне пойдет молва, все меня узнают.

— Разве ты хочешь славы? Не замечала я.

— Ну, раньше не хотел, а теперь, может, хочу. Сначала искал денег, потом славы, потом буду жену искать.

Это он так пошутил, еще хитровато подмигнул Низе — мол, заметь намек. Прощупал ее: чем ответит?

— Не понимаю тебя, славный, — сказала Низа, глядя в упор. — Если хочешь меня, почему не попробуешь взять? Если хочешь славы, почему не совершишь подвига? А если ничего не хочешь — зачем тебе я и небесный корабль? Продал бы меня и его, взял свои любимые деньги. Я бы расстроилась, но хоть поняла бы.

— А ты не священник, чтобы в душах копаться! — огрызнулся Хармон. — Вам, дикарям, такое невдомек, но иногда люди хотят просто хорошо жить, иметь красивый дом, большую семью и прибыльную службу!

— Значит, ты этого хочешь?

Хармон промолчал, сурово сопя. Нет, всей этой хорошей жизни он хотел прежде — до краденных реликвий, влюбленных графов, тайных орденов, небесных кораблей. Теперь все, чего хотел раньше, казалось мизерным, а хотеть другого он не умел.

Низа тоже долго молчала. А затем, будто набравшись сил, начала:

— Славный, послушай одну легенду Степи.

Он выпучил глаза:

— Ты мне прям целую легенду расскажешь?

Она рассказала.

В давние времена, когда на берегах океана Бездны еще стояла империя меченосцев, жил в Рейсе один шаванский род. Он кочевал по Великой Степи и однажды сделал стоянку близко к границе империи. Узнав о том, меченосцы устроили набег и увели все табуны и стада, а всех мужчин и женщин забрали в рабство. Остались свободными только два брата-шавана, которые в тот день были на охоте. Старшего звали Гетт, он слыл суровым воином и славным наездником. Младший — Ханош — был мягче и добрее, но тоже хорош в седле.

Когда братья вернулись в разоренный лагерь, то тяжко закручинились. Лишились они всех родичей и всего скота, и всех лошадей, кроме тех, что были под ними. Братья спешились и разожгли костер, сели оплакать свои потери. Как вдруг слышат странный звук — не то мычание, не то стон. Оглянулись и видят: лежит на земле крохотный теленок, день или два от роду, совсем еще слабый. Гетт обнажил меч, ведь такому крохе не выжить без коровы. Но тут теленок лепечет человеческим голосом:

— Спасите меня, братики, очень жить хочу.

Поняли братья, что теленка коснулся Дух Степи, и решили ему помочь. Легко решить, да сделать сложно: где взять молока для бедолаги? Ведь всех до единой коров угнали меченосцы. Ханош взял большой бурдюк и прыгнул в седло, и проскакал десять миль до стоянки соседнего рода. Сперва соседи недобро его встретили, хотели даже угостить стрелой. Но Ханош рассказал свою беду, и соседи согласились помочь — наполнили бурдюк молоком, и еще один от себя дали. Вернулся Ханош и напоил теленка. Тем временем Гетт осмотрел землю вокруг стоянки, нашел следы отряда меченосцев, и решили братья: догоним врага, вернем свое.

Легко решить, да сделать сложно: молоко-то через день кончилось. Снова Ханош помчал за молоком, а когда вернулся — уже солнце шло на убыль. День кое-как ехали по следу, назавтра — снова айда за молоком. Осерчал Гетт:

— Оставим теленка! Мы с ним к земле прирастаем. А человек — не дерево, выбрал цель — должен к ней идти.

— Не бросайте, братики! — взмолился теленок. — Погибну без вас.

Дрогнуло сердце Ханоша, стал он ночами возить молоко, а днями ехать по следу меченосцев. Очень трудно было. Так устал Ханош, что однажды взял и выпал из седла. Гетт развязал бурдюк, напоил брата тем молоком, что от теленка осталось. Завязал пустой бурдюк и вдруг чувствует: пустой — а весит как полный. Развязал, заглянул и ахнул. Слыхано ли: в бурдюке снова полно молока! Тогда и говорит теленок:

— Вижу, братики, как трудно вам со мной. Вот и помог, насколько моих сил хватило. Простите, что так мало.

Следующим утром в бурдюке снова возникло молоко, и следующим. Братья поняли: теленок чудо сотворил. Назвали его Оллай, что на старом наречии Степи значило: Чудесный.

Тронулись дальше в путь, но пришла новая беда. Оллай подрос и больше не помещался поперек конской спины. Спустили его на землю — а он совсем слабый, еле ноги волочит. Кони идут медленным шагом, он и то не поспевает. Спешился Ханош, взял Оллая на плечи и понес. Милю нес, вторую, третью. Устал, из сил выбился, на пятой миле оступился и упал. Бросился Гетт на помощь, хотел сам понести Оллая, но Ханош говорит:

— Я справлюсь. Чувствую, во мне сил прибавилось.

Поднял теленка и понес легко, будто воротник. Пять миль нес и не запыхался. Гетт пустил лошадей рысью — брат и тогда не отстал. Тут Оллай голос подал:

— Трудно вам со мной, братики. Я помог, насколько моих сил хватило. Простите, что так мало.

Следующим днем уже Гетт взял теленка. Нес на плечах, пока не упал от усталости. Тогда Оллай и ему дал невиданную силу — с нею Гетт поднял собственного коня, а Оллай сказал:

— Прости, что дал так мало.

Думали братья: с такими силами и выносливостью мы запросто догоним врагов! Но легко подумать, а сделать сложно. Хитрые меченосцы свернули в засушливую степь, где ничто не росло, кроме жухлой травы, и никто не дышал, кроме мышей да ястребов. Сами-то меченосцы гнали стада, вот и имели пропитание. А у Ханоша с Геттом припасы быстро кончились. Остался чудесный бурдюк с молоком, но его не хватало на троих — один Оллай почти все выпивал. Стали братья охотится — но легко ли подстрелить мышь в траве или ястреба в полете? Из пяти стрел лишь одна приносила добычу, и скоро сами стрелы начали кончаться. Стали братья голодать, а оставшиеся стрелы берегли и пускали в ход лишь тогда, как были полностью уверены. Оллай заметил это и сказал:

— Вижу, братики, как трудно вам. Я помогу, насколько моих сил хватит. Простите, если мало.

Тогда Гетт с Ханошем ощутили: их глаза стали остры, как у орла. Замечали птицу в полете еще за три мили, а за милю видели так ясно, как яблоко в своей руке. С таким зрением они научились без промаха бить в любую цель и всегда имели пищи в достатке, и стрел не теряли.

Спустя неделю они настигли вражеский отряд. Орлиным взглядом разглядели его издали и призадумались: в отряде было сорок мечей, а братьев — только двое. Гетт спросил Оллая:

— Дашь нам еще силы?

— Я даю сколько могу, — ответил теленок. — Вы простите, что мало.

Гетт сказал:

— Ну и ладно. Мы выбрали цель и пойдем к ней, что бы ни было.

И братья ринулись в атаку. Меченосцы заметили их и стали стрелять, но луки братьев били точнее и дальше, и повергли в пыль половину отряда. Но оставшиеся враги выхватили мечи и обрушились на Ханоша с Геттом — по десять на каждого. Ханош бился как мог, но не хватало мастерства. Скоро его вышибли из седла и зарубили бы насмерть, если б не пришел на помощь Гетт. Теперь старший брат рубился один за двоих, и возникла у него одна хитрая мысль. Нарочно пропустил неопасный удар, обагрил своей кровью вражеский меч и заорал во всю глотку: