– Потому, – сказал Неймир, – что Новичок – изгой. Если кто из лордов нарушит ихние правила – кодекс чести – то нигде ему потом житья нет, ни в одном замке не примут. Вот он – нарушил. Теперь и вынужден грабить, поскольку благородной службы не найдет. И связался с нами потому, что выбора иного не имеет. Его дорога лежит вдоль нашей.

– Стало быть, он – гнилой лорд?.. – уточнил ганта Бирай.

– Выходит, да.

Гурлах и Косматый хохотнули: гнилой лорд – забавное прозвище. Но Бирай все хмурился:

– Тогда скажи мне главное, Неймир. Как с ним быть?

– С Новичком-то?

– Нет, с Духом Червя!.. С Новичком, конечно.

– А в чем вопрос?

– Ты знаешь, в чем. Вопрос в Хагготе.

Пять дней назад Колдун объявил, что если Новичок подойдет для дела, то займет в отряде место Хаггота, которого сам же и убьет. Завтра отряд возьмет банк в Лаксетте, и станет ясно, на что годится Новичок. Если Колдун сочтет его годным, то прикажет зарезать Хаггота. А тот еще не до конца окреп после ранения, не сможет постоять за себя.

– Убей Новичка сегодня, – посоветовал Ней.

– Колдун озлится. Он же не затем взял Новичка, чтоб его прикончили. Хотел бы убить – сразу бы убил.

– Тогда не убивай, – развел руками Ней.

– Он зарежет Хаггота. И я буду не ганта, а коровье дерьмо, если не отомщу!

– Так отомстишь.

– Колдун озлится.

Ней усмехнулся:

– Сложно быть тобой. Хорошо, что я – не ты.

Ганта фыркнул и стал грызть окорок, отвернувшись от Нея. А Спутник промолвил:

– Впрочем, есть еще идея.

– У?..

– Колдун сказал: возьмем Новичка, если он проявит себя в деле. Вот и сделай так, чтобы не проявил. Дай задание, с которым он не справится.

– Х-ха, – только и успел сказать ганта, как на тропинке раздались шаги.

Колдун с Новичком шли так, словно всю дорогу болтали о чем-то. Колдун выпячивал губу в ухмылке – видать, Новичок удачно сострил.

– Третья вода на молоке, ага, точно! – повторил Колдун, посмеиваясь. Уселся на шкуру у костра, раздвинув шаванов. – Что, парни, соскучились? Изныли от тоски?

Всадники раздались в стороны, образовав почтительный зазор между собой и Колдуном.

– Мы обсудили завтрашнее дело, – изрек ганта.

– Вот как? По совпадению, мы тоже. Этот городишко, Лаксетт, показался нам… каким, Новичок?

– Совершенно обычным, что и вызвало тревогу. Время-то ныне отнюдь не обычное: сменилась власть и в герцогстве, и в Империи. Феодалы бурлят, воины точат копья, богачи прячут золото… Лаксетт же выглядит со стороны до крайности будничным, чем навевает скверные мысли.

– Червь сточи твои скверные мысли, – буркнул ганта Бирай, уязвленный тем, как Колдун прислушался к Новичку. – Прошлые взяли и этот возьмем.

– Возьмем вне сомнений, – подмигнул Колдун, – но сперва проведем разведку. Найдем все капканы, чтобы ловко их обойти. Пускай двое пойдут в город и там заночуют, а утром доложат, чем пахнет.

Ганта кивнул на Спутников, а те только пожали плечами. Ходить в разведку для обоих – столь же привычно, как жечь огонь зимой.

Рожа Колдуна стала неприятно хитрой, аж слащавой от предвкушения будущей проделки.

– Пойдут двое, но я не сказал, что вы. Одним из двух станет Новичок, а вторым… – он побегал глазами меж Неем и Чарой, вынул агатку. – Перышко – значит, Ней. Дамочка – хе-хе, значит, дамочка.

Он швырнул монетку в воздух.

* * *

Чара Без Страха никогда не была мастаком говорить. Слова стоят мало. Кто много болтает, тот мало делает. Чара молча делала много и презирала болтунов, в особенности тех, кто обожает звук своего голоса.

Чара не любила чужеземцев. Всадник Степи, будь он даже лютым врагом Чары, все же смотрит на жизнь как она, бьется как она, скачет как она, чувствует так же. А чужеземец – даже самый лучший – отделен пропастью. В его сердце никогда не заглянуть… но можно всадить стрелу.

Чара опасалась добряков. Злой и корыстный поступок всегда понятен, а вот доброта – признак слабости или обмана. Если добряк не лжет тебе, то он – тряпка.

Чара Без Страха не спешила доверять людям. Узнать человека и поверить ему – занимало у нее несколько лет, быстрее никак не выходило. За это время кто-то умирал, кто-то предавал, кто-то менял путь и скакал своею дорогой… Лишь два человека пробыли с Чарой так долго, чтобы заслужить ее доверие: Неймир-Оборотень и ганта Корт. Но второму из них она недавно чуть не выпустила дух. Так что, говоря по правде, лишь один.

Как вдруг, неделю назад…

Новичок был чужеземцем и, наверное, никогда носа не совал в Степь. Новичок говорил без устали и от каждого удачного словца лучился самодовольством. Новичок рискнул жизнью и отдал кучу монет, чтобы спасти незнакомую девчушку. Он был лукав, хитер, непонятен. Он был последним, кому стоило бы доверять.

Если сказать, что он понравился Чаре, то выйдет ложь. Она отлично видела все его недостатки. Чувствовала фальшь, когда Новичок говорил неродные ему слова: «ганта», «ползуны», «делить путь», «течет река – скачет конь». Фыркала, когда он называл ее «миледи». Смеялась вместе со всеми, когда проявлял неуклюжесть. А Новичок был неуклюж во всем, что не касалось фехтования и речи. Отбил себе палец огнивом, лег спать в ложбине и проснулся в луже, сжарил индюка так, что все давились углями… И Чара до сих пор не поняла, какого хвоста он вступился за девчонку – и за нее, лучницу. Словом, не нравился он ей и понимания не вызывал.

Но Чаре хотелось быть рядом с этим человеком. Возле него было как-то… особенно. Интересно. Он говорил – многословно, чуждо – но хотелось слушать. Красота была в словах, прежде Чарой неизведанная. Ней тоже умел говорить красноречиво, но не искренне, с игрой; Новичок же – от чистого сердца. Он звал ее «миледи», и было смешно… но и приятно тоже, ведь Новичок не смеялся над нею. Он скакал – и хотелось бок о бок. Смотреть краем глаза, как он держится в седле, как горячит коня, натягивает поводья. Все манеры, вся школа езды – чужая, неправильная… но по-своему очень изящная. Он делал глупости – ронял угли на сапоги, путался в узлах, ломал ногти, пытаясь их подстричь, – и тут тоже хотелось быть рядом. Смотреть, добродушно посмеиваться, зная, что эта неловкость – оборот великого мастерства в чем-то другом.

Наконец, эта девчонка – дочь лекаря… Если бы ганта не согласился отпустить ее, то Новичок, наверное, махнул бы рукой: «Ну, и ладно. Хвост с нею…» Любой шаван сделал бы так. Но из его несходства с шаванами вытекала надежда: а что, если б не махнул? Что, если б выхватил меч и глупо бросил на кон собственную жизнь? Как парой минут раньше мечтала сама Чара – но рассудительно удержалась.

Словом, всю последнюю неделю она искала поводов побыть рядом с Новичком и свирепела от тщеты усилий. Просто так, без предлога, интересоваться чужаком было не с руки, а предлогов находилось мало. Поболтать? Так она не умелец. Предложить помощь? Без его просьбы унизительно, а он не просил. Попросить помощи? Глупо, ведь все бытовые штуки она умеет лучше него. Вот если бы дошло до схватки, Новичок показал бы мастерство, а Чара – свое. Но боев не было… Порой Чара подходила к нему и спрашивала что-то, лишь бы завязать разговор.

– Ты какое любишь мясо?

– Употребляю всякое, но предпочитаю курятину: она легка и не утомляет мозг.

Или:

– Умеешь стрелять?

– Да, но много хуже вас, миледи.

– Откуда знаешь?

– Вижу по вашему разрезу глаз и силе в ваших пальцах.

Или:

– Бывал на Севере?

– Доводилось.

– Видал медведей? А кайров?..

– Да, миледи, но вынужден вас разочаровать: и медведи, и кайры – редкость. Овцы с пастухами – вот истинные северяне.

Всякий раз до того веско звучал его ответ, что Чара терялась, о чем еще спросить. Хмурилась и уходила, а чего действительно хотелось – так это толкнуть его в бок или дать подзатыльник, чтобы не умничал и поговорил по-человечески. А еще мог бы сам спросить ее о чем-то! Или просто взять и рассказать что-нибудь длинное, чтобы она послушала. С другими-то болтает без умолку, даже с Колдуном!.. А с лучницей – нет. Чем она так ему плоха?!