Снежинки ложатся на совершенно неподходящую для описаний местность: пустырь за кварталом медников. Груды мусора, нищенские хибары, чей-то сарайчик, чей-то огородик, собачья конура. Цепной пес, безудержно, до хрипа лающий на людей. А людей много – невзрачных и суетливых, с вилами, лопатами, топорами. Рубят и бросают в телеги смерзшийся мусор; рубят и бросают в телеги куски изгородей; рубят и бросают в телеги доски чьих-то сараев, нищенских лачуг. Бывшие хозяева лачуг и сараев, надвинув шапки на лоб, глядят на людей с топорами. Идет снег. Не танцует вовсе, просто идет – поскольку должен.

Однако снежинки ложатся, в числе прочего, и на волосы любимого человека, серебря их излишней сединой. Он ведет Иону под руку и показывает пустырь, будто предмет огромной своей гордости.

– Гляди, сестрица: вот подлинно столичная причуда – лоскут прекрасной, но заброшенной земли! Он обведен в треугольник Верховинной и Медной улицами и склоном Ханая. Склон крут, а улицы сплошь застроены, потому сюда, на пустырь, ведут лишь две темные подворотни. Нет хорошего подъезда – вот люди и не селятся, кроме нищих да бездомных. А земля-то прекрасна – посмотри!

Эрвин взмахивает рукой, и пес, громыхнув цепью, принимается лаять на него.

– Заставьте его замолчать, – бросает Эрвин никому конкретному, в пространство.

Однако несколько мужиков сейчас же срывают шапки в поклонах:

– Сию минуту, ваша светлость!

И шагают к собаке, помахивая топорами.

– Не так, – велит Эрвин, – по-человечески!

Мужики размышляют, как же по-человечески уговорить пса умолкнуть, а тот заходится в лае. Но Эрвин уже оставил всех их за спиной.

– Представь, сестричка, как роскошно встанет здесь собор! Над Ханаем – алтарь, где лачуги – боковой неф, где телеги – центральный. Фасад обращен на запад – туда, где сходятся Медная с Верховинной. На закате витражи будут пылать огнем!..

Брат ведет Иону под навес, где установлен деревянный макет будущего храма. Два строительных бригадира рассматривают его, присев на корточки. С приближением Эрвина они подхватываются, начинают бить поклоны:

– Ваша светлость!.. Ваша светлость!..

Эрвин их не замечает, все его внимание – на макете. Изумительная тонкая работа – кто-то вложил душу в деревянное подобие храма.

– Каков красавец, а?.. За основу, как видишь, мы взяли собор Первой Зимы, но влили мягкости, изящества. Прибавили три шпиля на восточном фасаде, два окна-розы на западном; облегчили контрафорсы, придали башням свечевидную форму, сузили и раздвинули нефы, удлинили четыре косых декоративных портала. Теперь собор идеален по форме: правильная восьмилучевая звезда. Главная ось симметрии идет с востока на запад, так что и из города, и с Дворцового острова вид будет великолепен!

Иона присела, чтобы глянуть на макет снизу вверх и понять истинный будущий вид храма. Действительно, он должен был стать легче и изящней своего сурового собрата из Первой Зимы. Изящество, однако, выходило грозным. Агата Первой Зимы напоминала горную гряду; Агата Фаунтерры чем-то походила на эфес дорогого меча. Или Ионе почудилось?..

– Конечно, придется серьезно подготовить площадку: убрать все эти лачуги, разровнять землю, вырыть котлован под фундамент. Возникнет чертова уйма грунта, который придется вывозить, а потом – подвозить камни и балки. Понадобится хороший подъездной путь. Я планирую снести по три дома со стороны Верховинной и Медной улиц, чтобы вышел сквозной проезд. А вон там, где улицы смыкаются, снесем все дома до единого. Получится целая новая площадь, над которою возвысится главный портал храма. Представь себе это зрелище! Обычно соборы обрастают домишками, лавчонками, лоточками – мелкие паразиты липнут к храму и совершенно его уродуют. Но здесь будет иначе! Большая площадь перед входом, запрещенная к застройке! Может быть, назовем ее Светлой?.. Соборная – слишком обыденно; Праматеринская – напоминает о Янмэй; площадь Агаты – мало величия. Быть может, площадь Северной Агаты? Что скажешь, сестричка?

Конечно, собор нравился Ионе, а еще больше нравилось вдохновение брата – столь же красивое и полное энергии, как лес, шумящий от летнего дождя. Она сказала об этом, но не стала скрывать и того, что смущало:

– Но ты хочешь снести столько домов!.. Куда денутся все эти люди?

– Пустое, – Эрвин отмахнулся, – их всего сотня, они получат возмещение и купят новое жилье.

– А нищие с пустыря? Их много, они живут целыми семьями…

– Но их лачуги не стоят и агатки! Заплатим по паре эфесов – будут счастливы: на год вперед обеспечатся выпивкой.

– Во что же обходится вся эта затея?

Иону волновали не расходы, а высокомерие брата. Жители сносимых домов заслуживали возмещения – но, кажется, не того, чтобы Эрвин лишнюю секунду подумал о них. Глухота к чужим бедам отличает бездушных людей. Прежде Эрвин не страдал ею.

– Иона, что за купеческие мысли? С каких пор тебя заботят расходы?

– Полгода назад ты бесился от того, что отец пустил тридцать тысяч на подземную усыпальницу…

– Пф!.. Сестричка, не нужно сравнивать! Здесь – целый собор, там – просто богатая могила. Тогда были наши тридцать тысяч, а теперь – деньги казны и Церкви.

– Ты спросил разрешения у леди Минервы?

– О, боги! Ты ничего не понимаешь! Вся прелесть траты чужих денег – именно в том, чтобы не советоваться с владельцем! Станешь просить разрешения – испортишь все удовольствие.

– Эрвин, я серьезна…

– Я вижу и не одобряю. Война кончилась – к чему серьезность?

Действительно, к чему?.. Что тревожит ее, туманя душу? Иона сказала бы: ты изменился, братец. Он спросил бы: как? Она ответила бы: стал слишком высокомерен. И он рассмеялся бы: тоже мне, печаль! Это же наша родовая черта! Найдешь не высокомерного агатовца – напиши о нем поэму!..

– Братец, – сказала она очень мягко, – меня расстроила вчерашняя сцена в театре. Леди Минерва не заслужила такого унижения.

– Ее величество почему-то ошибочно полагает, что именно она должна управлять Империей. Как честный человек, я развеял ее заблуждение. Если правда для нее обидна, вряд ли в том моя вина. – Эрвин усмехнулся. – Да и не думаю, что она будет долго страдать. Леди Минерва знает безотказное средство от печалей: кубок-другой орджа…

– Она не заслуживает такого обращения. Она – хороший человек.

– И я был отличным парнем в восемнадцать. Но отец почему-то не давал мне управлять герцогством. И, знаешь, вполне возможно, он был прав.

– Прошу, будь мягче с леди Минервой.

– Почему тебе этого так хочется?

– А нужны ли причины? Я прошу тебя. Разве этого не достаточно?

Эрвин погладил ее по плечу:

– Ради тебя я буду мягок с нею, как лепестки фиалки… – он с трудом выдержал паузу и перескочил обратно: – А теперь вернемся же, наконец, к собору! У меня множество задумок. Например, я хочу сделать в подземном этаже имитацию грота Косули. Там будет фреска по сюжету притчи: Светлая Агата спасает козочку. Обнимает косулю, чешет шерстку на грудке и радуется. На лице – обычное человеческое умиление, а не святое вот это уныние, что вечно на иконах. Плащ и волосы у Агаты мокрые, липкие – она ведь спряталась от дождя. Выйдет совсем не канонично, зато очень правдиво: заходишь в грот – будто сам переносишься в историю! Для пущего эффекта сделаем из грота маленький туннель, а в конце – подсвеченный рисунок: долина Первой Зимы в дымке. Помнишь ведь: Агата пошла за косулей и увидела долину. Каждый сможет пройти как будто с нею вместе!

– Звучит прекрасно…

– Не так прекрасно, как будет выглядеть!

Он выхватил из кармана черный блокнот и показал сестре несколько эскизов.

– Взгляни-ка, вот еще мысль: сделаем на хорах галерею северных героев. Изобразим всех славных агатовцев: не только святых, но и лордов, воинов, ученых, летописцев. В нефах только святые, но на хорах можно и мирян – я уже говорил с архиматерью. Возле каждого подпишем имя и какое-нибудь изречение: человека легче запомнить, если он сказал что-нибудь этакое. Правда, не у всех были крылатые изречения… но не беда – сами придумаем! Зато столица будет знать и цитировать северян!