– В жизни есть смерть, а в смерти – жизнь. Нам нельзя враждовать, ведь мы – одно целое. Возьми мой дар, брат Каррог, и очнись.

Когда пепел от косы упал на лицо бога, тот раскрыл глаза и обнял Лиолу.

С тех пор они жили мирно. Никто не изменил своему нраву: вулкан извергался время от времени, луга цвели и колосились на теплой земле. Но Лиола с Каррогом сумели понять друг друга, каждый теперь ценил второго и мог пойти навстречу, когда было нужно.

Происходящее на сцене несколько отличалось от знакомой с детства легенды. Леди София Джессика назвала это «свежей трактовкой» и приходила в восторг, подмечая все новые и новые черточки новизны.

Бог вулкана Каррог своими разухабистыми повадками и красной физиономией напоминал барона-гуляку. Он заваливался к Лиоле в гости, пил и жрал, бил посуду, громко хохотал, тискал служанок.

– Какая прекрасная метафора извержений вулкана!.. – восхищалась леди София.

Леди Иона хмурилась:

– Маменька, разве это не унижает бога?..

Богиня Лиола выглядела скромной белолицей дворяночкой, склонной к чахотке. Ей с трудом хватало сил, чтобы выбраться из постели. Она проводила дни в саду с томиком поэзии, вслух читала цветам любимые строки. Сложно было найти менее приспособленное к жизни существо.

– Вы с Эрвином в детстве были такими, – ностальгически вздыхала леди София.

– Нет, маменька! Нет, нет и нет!

– Отчего же? На мой взгляд, очень тонко подмечено. Упадок сил, отрыв от жизни, вычурность манер – разве не это бич высшей аристократии? И вы с Эрвином были яркими образчиками.

– Маменька, уж кто бы говорил про «отрыв от жизни»…

– Я?.. Нет, это точно не обо мне, милая дочь!

Герой Реомюр носил одежду наемника и держался наемником: уверенно, дерзко, с обаятельной чертовщинкой. Взмахивал роскошной шляпой, прищелкивал каблуками, расточал любезности. Сперва он отсыпал Лиоле дюжину комплиментов, козырнул чином, похвастался подвигами, напросился на выпивку. Лишь после третьей кружки сбросил с себя маску, всплакнул и рассказал о больной невесте.

Леди София аплодировала:

– Прекрасно! Метко! Все воины в глубине души сентиментальны, как дети. Пока трезвы – хорохорятся, а выпьют – примутся рыдать.

Исцеление любимой тоже осовременилось. Когда Реомюр приехал домой, он застал там целую орду знахарей, цирюльников и шарлатанов. Они штурмовали здание: таранили дверь протезом, забрасывали в окна пузырьки с мазями, лезли на крышу с кривыми ножами для кровопускания. При этом они горланили на мотив военного марша:

«Пустим

кровь,

Снимем

сглаз,

Дымом

обкурим,

Выпишем

мазь!

Нагреем

вино,

Снадобье —

в рот!

Сделаем

все!

Но деньги —

вперед!

Деньги – вперед!

Деньги – вперед!»

Реомюру пришлось вступить в бой, чтобы добраться до постели любимой. На сей раз две леди Ориджин сошлись во мнениях:

– Медицина во всей красе! Не правда ли, ваше величество?..

Наконец Реомюр сварил настой на семи лепестках. («Семерка – число Сьюзен, Праматери здоровья», – отметила леди София.) Невеста исцелилась. Реомюр заявил, что обязан выполнить долг, оделся и вышел было, но вбежал обратно:

– Часок долг подождет, не беда!

И стиснул невесточку – весьма аппетитную барышню. Они забежали за ширму, со вздохами и хихиканьем пошвыряли через нее одежду. Сладострастно постонали минутку. Мира отметила, как в противоположной ложе леди Альмера придвинулась ближе к лорду-канцлеру. Потом Реомюр наспех оделся, вышел из дому… Вернулся:

– Ладно, за ночку должок не протухнет!

Он снова поволок невесточку за ширму, а занавес тем временем опустился. Антракт.

Зрители высыпали в банкетный зал, живо обсуждая свежую трактовку, а заодно – наряды друг друга. Традиционно зрители одевались на «Лиолу и Каррога» в цвета одного из главных героев. Сторонники Каррога надевали красно-черное, поклонники Лиолы – зелено-желтое, любители Реомюра – белое с серебром. Прежде герои олицетворяли три великие силы бытия: силу жизни (Лиола), силу разрушения (Каррог), силу человеческой воли (Реомюр). Вот только сегодня персонажи и их цвета получили новое значение – три сорта дворянства. Вычурная высшая аристократия, дородное грубое баронство, нищие и полные апломба «вольные мечи». Вот и посмотрим теперь, кто в какой класс попал!

Братья Нортвуды вырядились в цвета вулкана, и были настолько похожи на грубияна Каррога, что сами смеялись над собою. Леди Иона тоже надела красно-черное, но от взгляда на нее вспоминался не бог вулкана, а кайры Ориджина и гадание в Уэймаре. Почему-то становилось не по себе.

Герцог Лабелин и его сынуля носили белое с серебром, как Реомюр. Их жирные туши смотрелись донельзя нелепо в щегольских костюмах. Генералы лорда-канцлера надели те же цвета и выглядели весьма достойно, вот только, в отличие от Реомюра, даже не думали улыбаться.

Лорд-канцлер и леди Аланис нарядились в нежно-салатовое, как богиня лугов. Два трепетных создания – прямо невинные овечки! Надо же!.. Мира с трудом удержалась, чтобы не фыркнуть.

– Ваше величество великолепны, – поклонился ей лорд-канцлер.

– Весьма изящное решение, я восхищена! – сказала леди Аланис.

Мира носила по одному цвету от каждого главного героя. Не нарочно, а по случайности: белый и зеленый – ее любимые, черный – цвет траура.

Баронет Эмбер, что встретился ей в антракте, был одет в синий камзол.

– Не могу разгадать вашу символику, – сказала Мира.

– Символ того, что я не люблю традиции, – ответил баронет. – Владыка Адриан уважал традиции, но возвышал тех, кто не очень-то им следовал.

Эмбер был серьезен, и Мира насторожилась.

– Я не получила вчера вашей записки… Есть ли новости?

– Две, ваше величество. Одна: вернулся министр путей Шелье. Вы, кажется, хотели его видеть.

– О, да, еще бы. А вторая новость?

– Вторая, ваше величество… – баронет замялся, и чувство неладного усилилось.

Прежде, чем он успел сказать, кто-то подошел к Мире с поклонами и комплиментами, кто-то о чем-то спросил, кто-то подал вина. Баронета оттеснили в сторону, тревога осталась в груди Минервы.

Леди София заговорила с нею:

– Ваше величество, позвольте мне провести второй акт в ложе моего сына. Боюсь, я измучила вас своими замечаниями о театре, а Эрвин более ко мне привычен и готов терпеть. К тому же, я очень скучаю по нему.

Мира согласилась, но попросила Северную Принцессу:

– Вас я прошу побыть со мною. Не оставляйте в одиночестве.

Когда занавес вновь опустился, Мира с Ионой оказались наедине.

* * *

Обе знали, что им следует поговорить. Начать полагалось Минерве, Иона ждала. А Мира долго собиралась с духом. Вчера она была полна гнева и готова метать молнии в Иону. Но теперь что-то мешало начать атаку. Скользкая, постыдная неуверенность. Сомнение в себе…

Тем временем на сцене Реомюр вызвал Каррога на поединок и был наказан. Громко стеная, дополз до жилища Лиолы, но, увидев ее, сразу стал бравировать:

– Пустяки, госпожа, царапина! Свечой обжечься – и то больнее!..

Лиола лечила его, ахая и ломая руки. Летающий над сценой светильник-солнце символизировал бегущие дни. Реомюр поправлялся и замышлял свою хитрость. Рядом с богиней он был само мужество, но, оставшись один, принимался ныть. Странным образом нытье прибавляло герою обаяния.

Леди Иона ждала, помахивая веером. Мира решила: начну говорить, когда Реомюр пойдет на бой.

Сцена вздрогнула, из недр театра послышался рокот.

– Ах, что происходит?.. – в ужасе воскликнула Лиола.

– Я слышу мой любимый звук! – ответил Реомюр, поднимая бокал. – Звук близкой победы!

Он отдернул шторы на заднике сцены, и зал ахнул, увидев извержение вулкана. Снопы искр и хлопья сажи дождем лились с потолка, сцена шаталась, оглушительный рев сотрясал партер. Гигантская люстра мигала, вспыхивая в такт раскатам грома.