На следующий день группа лучников Соколика сбежала из замка. Собрав во дворце мелкие золотые побрякушки, парни слезли со стены и ушли по льду. Часовые заметили и обстреляли их, но греи — скверные лучники.

Эрвин вызвал Джона.

— Ты разрешил им уйти?

— Ясно, нет, милорд. Если б разрешил, то и сам не остался бы здесь. Никогда не слышал историй, как Ориджины щадят дезертиров.

— А теперь, когда знаешь о побеге, жалеешь, что не ушел с ними?

— Нет, милорд.

— Веришь в нашу победу?

— Нет, милорд. Наше дело пропащее, это всем видно. Но придет день, когда вы решите отступить. Тогда я помогу вам выбраться из ямы и получу в награду мешочек золота, а не стрелу в задницу, как дезертир.

Слова лучника задели гордость Эрвина. Она питала его целых полдня. Когда начался штурм, Эрвин бился изо всех сил — пускай не слишком эффективно, но отчаянно.

В том же бою Соколику проткнули живот.

Позже гордость померкла, и усталость взяла свое. Эрвин цеплялся за камни, чтобы не упасть. Пересохшими глазами смотрел на Ханай. Гладкий белый лед, почти надежный.

Деймон пришел сменить Эрвина: командовать всегда должен Ориджин. Эрвин спросил кузена:

— Как думаешь, у нас есть шансы? Не лучше ли… туда?

Он махнул рукой в сторону левого, лесистого берега.

— Ты очумел?! Мы же побеждаем!

— Ха-ха-ха, — выкашлял Эрвин. — Взгляни на меня. Я еле жив, и все войско не лучше. Мы не выстоим и недели. Даже если Адриан не придет. А он придет, и раньше Стэтхема. Я уповал на Персты. Без них наше дело — пропащее. Это всем видно.

— Да ладно тебе! — Деймон хлопнул его по плечу. — Мы держимся уже полмесяца против всей столицы! Они уже и атаковать-то боятся. Идут нехотя, шлют вперед самых тупых отморозков. Я видел и пьяных в бою, и еще кое-кого похуже. Без крепкого зелья у столичников трясутся поджилки. Вот мы их как! Мы — непобедимые Ориджины!

Эрвин скривился и полез в карман за пузырьком змей-травы.

— Кстати, о крепком зелье…

— Отдай эту дрянь, отдай! — Деймон вырвал у него пузырек. — Ты и без того совсем больной, да еще травишься вдобавок. Прекрати ее пить, иначе станешь, как шут Менсон! Слыхал о нем?

— Не могу не пить. Только из-за этой дряни я и стою на ногах. Не выпью — свалюсь.

— Так и свались! Должен командовать Ориджин — вот я командую. А ты иди, поспи.

— Не могу спать. Страшно.

— Страшно? Тебе?!

— Мне. Усну — случится какая-нибудь дрянь. Они нападут. Кто-то умрет. Если сплю дольше часа, кто-нибудь умирает.

— Вот что, брат: не дури. Ложись и спи. Если нападут — я им задам перцу. А умереть — это уж нет, не собираюсь. Разве что заработаю небольшой шрам на лице, чтобы не быть таким… ну, ты знаешь.

Эрвин вымученно улыбнулся кузену и ушел в караулку. Ему таки удалось уснуть.

А когда очнулся, кипел бой.

Из Маренго пришел полубатальон морской пехоты, и Бэкфилд сразу швырнул его на штурм.

Эрвин командовал лучниками вместо Соколика. Указывал цели, стрелял и сам. Когда подошли ближе, бросал камни в бойницы, отпихивал багром лестницы, кого-то рубил, кого-то сталкивал вниз. Все было в тумане, неясное, сонное. Это не со мной, это вдали… А четко различалась одна мысль: куда подевался Деймон? Найду его — засмеюсь в лицо. Иди поспи — конечно! Я сказал, что будет дрянь, значит — будет дрянь. Не спорь со внуком Светлой Агаты!..

К утру врага содрали со стены, отпихнули на лед, отогнали камнями и стрелами. Кузена Эрвин так и не встретил. Зато его нашел лекарь и сказал:

— Милорд, вам нужно пойти со мной.

Как-то сразу, за миг, все стало ясно. Эрвин ни о чем не спрашивал. Молча пришли в лазарет.

Стрела попала Деймону в глаз. Наконечник торчал возле уха, древко — из пустой глазницы.

Усталость пока еще накрывала Эрвина спасительной пеленой. Не чувствуя ничего, кроме тупой, ноющей боли, он осмотрел кузена, приложил пальцы к шее.

— Еще жив?

— Дышит.

— А шансы есть?

Вместо ответа лекарь поджал губы.

— Делайте, что можете.

— Что могу… — лекарь качнул головой и взял клещи, чтобы вытащить стрелу.

Тогда Деймон-Красавчик пошевелился и произнес:

— Мне страшно.

Эрвин зажал рот, чтобы не завизжать. Ужас порвал пелену усталости.

— Мне страшно, брат… Не хочу умирать…

Древко торчало из дыры на месте правого глаза, но левый смотрел прямо на Эрвина, и зрачок был кошмарно ясен, в нем читалось сознание. Как может быть в сознании человек со стрелой в черепе?!

— Эрвин… скажи, что я не умру… скажи, что все будет хорошо…

Но как?! Никогда, ничего уже не будет хорошо! Стрела вошла тебе в глаз и пробила череп. Наконечник торчит в виске. Что я скажу тебе, что?!

Лекарь подтолкнул Эрвина к кузену.

— Скажите ему, милорд.

— Все. Будет. Хорошо. — Эрвин даже не узнал свой голос. Это сказала деревянная кукла, не он.

— Страшно умирать… Жить хочу. Спаси меня!

— Скажите.

— Да, брат. Ты. Выживешь. Все. Будет. Хорошо.

— Возьмите за руку.

Эрвин присел рядом с ним. Не в силах оторвать взгляд от лица Деймона, на ощупь нашел его ладонь. Сжал. В единственном глазу брата выступила слеза.

— Правда, спасешь? Ты же сможешь! Обещай…

Да чего же ты от меня хочешь?! Как я скажу тебе правду??!

— Ты. Будешь. Жить. Клянусь. Агатой.

Он погладил руку Деймона.

— Больше не будешь… красавчиком. Получишь шрам… как ты мечтал. Наконец… все тебя… зауважают.

Деймон улыбнулся. Ни по каким законам мира он не мог улыбаться. Но губы растянулись, обнажив резцы, а глаза прищурились. Стрела шевельнулась в глазнице и, видимо, коснулась нерва. Закатив зрачок, Деймон лишился чувств.

Эрвин поднялся, опершись на руку лекаря.

— Приступайте. Делайте, что надо. Только…

— Да, милорд…

— Если снова очнется и будет умирать в сознании — не зовите меня, ладно?

Глаза лекаря — красные и мутные. Ему стоило больших трудов понять, о чем просит герцог.

— Не хотите прощаться?

— Хватит с меня прощаний… Просто доложите: жив или умер, ясно?

— Да, милорд.

— Если понадобится удар милосердия…

— Не понадобится, милорд. Я извлеку стрелу. Вероятно, этого хватит.

Эрвин кивнул и пошел к двери. Все вокруг кружилось, звенело, плыло пятнами… Падали сумерки — странные, темные и быстрые, словно уронили штору…

Он вывалился в дверь и сделал несколько шагов, хрустя снегом. Кто-то возник на пути.

— Какие приказания, милорд?.. Мне возглавить оборону?

Эрвин уставился на человека, не понимая, кого видит перед собою. Да сквозь слезы он почти и не видел.

— Ты кто?

— Кайр Генри Хортон. Сорок Два. Я теперь старший офицер.

Эрвин потер глаза, пытаясь разглядеть его, понять, о чем речь…

— Прикажете мне возглавить оборону? — снова спросил этот странный назойливый человек.

Эрвин откашлялся, сглотнул комок в горле и неожиданно для себя заорал:

— Да, тьма сожри! Да! Надень чертовы доспехи Деймона и командуй! Ориджин должен быть на стене, ты понял меня?!

— Милорд…

— Ступай, тьма тебя! Командуй! Если не помрешь до вечера, я тебя сменю.

Сорок Два ушел, и Эрвин сел в снег. Вспышка сожгла остатки сил. Теперь ничего не было. Совсем. Пустота.

Ни стоять. Ни чувствовать. Ни плакать. Ни дышать… Ничего.

Сидя в сугробе, он стал качать головой взад-вперед.

Зашептал… Может, мысленно, а может, вслух…

— Не могу. Больше не могу. Агата… услышь меня. Услышь меня, ладно? Больше не могу. Не могу, ты слышишь? Агата… Нет сил. Дай мне что-нибудь. Помоги… Я не выдержу. Честно, верь или нет. Плевать на победу, на славу, на жизнь… Меня нет. Дай хоть что-нибудь. Если тебе не все равно… Помоги. Агата… помоги…

Он завалился в снег и потерял сознание… а может, нет. Сознание мало отличалось от тьмы.