Герцог воздевает к потолку свои тонкие руки, леди Аланис говорит с укоризной:

— Ваше настроение, милый Эрвин…

Тут раздается звон. Нечто темное пробивает окно, в дожде осколков падает на пол, катится.

— Сожри кобель эти камнеметы, — равнодушно огрызается Стил.

Но девушка — дочь лакея — пронзительно визжит. Вскакивает на ноги, белеет, пучит глаза. Давится визгом. На паркете, разинув рот, лежит голова человека.

— Тьма!

Все вскакивают с мест, кайры хватаются за мечи.

Красавчик Деймон поднимает голову, чтобы показать герцогу.

— Боюсь, кузен, вылазка в ратушу сорвалась. Кайр Деррек вернулся без Перстов Вильгельма.

Северяне с минуту молчат, а мимо окон пролетает что-то. В сумерках сложно рассмотреть снаряды, но все знают, что это — куски человеческих тел.

— Камнеметы, кузен, — говорит Красавчик. — Нужно выехать на берег и разрушить эти чертовы машины. А заодно отблагодарить всех, кто устроил нашим кайрам такие пышные похороны.

— Нельзя этого делать, — отвечает герцог. — На берегу тысячи, они сожрут наш отряд. Мы потеряли людей Деррека, довольно и этого.

— На берегу тысячи мещан, — цедит герцогиня с нажимом на последнее слово. — Сотня верховых рыцарей в полной броне сомнет и растопчет их. Мужики не победят, поскольку и сражаться не будут. Они побегут сразу, как увидят боевых коней.

— Миледи права, милорд, — кивает Хэммонд. — У моста стоят гвардейцы, но не ждут атаки. Мы пробьем их и врежемся в мещан, а те запаникуют и не смогут защититься.

— Напугаем мужиков и спровадим с берега! — говорит кузен герцога. — Больше не захотят помогать Серпу. Врагов у нас поубавится.

— Верно, милорд, — говорит кайр Стил.

— Дело на агатку, — говорит другой кайр, тот, со странным прозвищем Сорок Два.

— Быть может, вы правы… — хмурится герцог.

— Конечно, мы правы, милорд! — отвечает герцогиня. — Убийство северян не должно остаться безнаказанным!

— Но кто поведет отряд? — спрашивает герцог. — Я?..

Почему он спрашивает об этом? На его месте Джо просто крикнул бы: «За мной!» Но Джо не на его месте, и ничего не понимает.

— Нет, милорд, вам нельзя рисковать. Вы погибнете — всему конец. Лучше я возглавлю атаку.

— Ну, нет, Хэммонд! — кричит Красавчик. — Размечтался! Я агатовец, мне и командовать вылазкой!

— Позвольте мне, милорд, — говорит Стил, и Джо замечает странную штуку: у Стила, вроде как, слезятся глаза. — Я же ходил в греях у Деррека. Это он меня сделал воином. Я должен, пес меня куси…

А Сорок Два просто говорит:

— Я могу, милорд. Выполню с блеском, поверьте.

Герцог выбирает Стила. Почему? Счел ли веской его причину? Или просто Стил — самый низкородный из кайров, и герцогу не жаль его?.. Стил отвечает поклоном, а герцог жмет его руку:

— Помоги вам Светлая Агата.

Тогда Джо подходит к миледи и просит:

— Разрешите мне участвовать в вылазке.

Умом он не понимает, зачем это делает. Что-то в глубине сердца заставляет высказать просьбу. Быть может, это — жажда настоящего. Желание совершить, повлиять. Не пировать, когда другие гибнут. Ощутить себя воином. Ощутить себя живым, тьма сожри.

— Что это вы надумали?.. — герцогиня кривит губы. — Вы — моя защита. Я здесь, и вы останетесь здесь.

Защита?.. Ее защита — те три несчастных девушки, что пробуют пищу. И лучники на стенах. А Джоакин — не понять даже, кто, зачем ей нужен. Жизнь вообще — не то, что можно понять…

В бойницы надвратной башни они смотрят, как проворачивается на гигантских шестернях кусок моста и ложится ровно, как мчится через него конный отряд. Темно. Фонари с башни светят на берег, слепя гвардейцев, а мост остается во мраке. Расчет был точен: гвардейцы замечают атаку слишком поздно. За минуту до того, как конники врезаются в их строй.

Хотя какой, к чертям, строй? Там, на берегу, просто лагерь: палатки, костры, телеги, бочки… Горстка часовых, несколько мантелетов поперек моста — защита от стрел, не от рыцарей. Иксы сносят преграду, топчут часовых, несутся мимо костров, рубят направо и налево. Пройдя насквозь лагерь гвардейцев, они вылетают на набережную.

Там мещане. Последними днями там всегда мещане: в любое время есть охотники позаряжать камнеметы, помочь, поглазеть. Красный Серп, видно, платит им. Иксы влетают прямо в толпу, и над берегом взлетают вопли. Герцогиня права, и Хэммонд прав: мужики не пытаются сражаться — бегут. Сталкиваются, сбивают друг друга, падают под копыта… Толпа вязка, медлительна, а набережная — узка. Самые умные прыгают в воду, цепляются за льдины…

Джо и леди Аланис, и офицеры северян смотрят с башни, как рыцарская сотня давит столичную чернь. В стороне от моста темно, и можно лишь видеть, как мечутся тени, да слышать истошные крики. Герцог роняет слово, едва шевеля губами, и Джоакину кажется, что это было слово «дерьмо». Если герцоги вообще говорят: «дерьмо».

Над берегом взлетают огни. Иксы выхватывают из костров горящие поленья, поджигают факела. Плещут маслом на камнеметы, тычут пламенем. Огонь пляшет на рычагах машин.

— Пора назад, — шепчет герцог.

— Все хорошо, кузен! Наши мечи задают им чертей!

Иксы уходят все дальше по берегу, поджигая остальные машины, скидывая в воду оставшихся мещан. Набережная почти опустела: кто сумел сбежать, кто силится выплыть в ледяном Ханае, кто превратился в месиво под копытами. Люди кайра Стила светят факелами уже у Воздушного Моста.

— Они увлеклись, — нервно цедит герцог. — Пора возвращаться!

И, спустя минуту:

— Ради Агаты, пора! Деймон, подай им знак!

— Какой, кузен? Они ничего не услышат.

— Свети фонарями!

— Все хорошо, не паникуй. Мы побеждаем!

— Свети, тьма тебя сожри!

Фонари не достают туда, где орудуют иксы. Но кайр Стил, наконец, насытился местью и командует отход. Отряд поворачивает и мчит к Дворцовому Мосту.

Заслон, что успели построить гвардейцы, выглядит ничтожным. Среди руин лагеря собрали бочки, подкатили телеги, выставили копья, взвели арбалеты. Их там сотня, не больше: все, кто успел опомниться и собраться с духом. Отряд иксов тратит на них лишь пару минут. Сбавляет ход, будто споткнувшись о преграду, крутится на месте, звенит мечами… Вот все и кончено, иксы скачут через мост к воротам.

— Тьма! — шепчет герцог. — Чертова тьма!..

Три десятка лошадей вернулись без седоков. Дюжина всадников из последних сил держится в седле, некоторые падают, едва выпустив поводья.

Арбалетный болт вошел Стилу в ямочку под кадыком, аккурат над верхним краем нагрудника. Пол-лица залито кровью изо рта и носа. Глаза мутные, будто пыльные.

— Ох, Агата… — герцог склоняется над Стилом, мотает головой. — Прости меня. Вылазка — дурная идея. Красивая и дурная… Я должен был запретить!..

Хэммонд говорит:

— Не трудитесь, милорд, он мертв.

Герцог шипит в ответ:

— Вижу, что мертв, тьма сожри! Я хочу говорить с мертвецом! Кто вы такой, чтобы мешать мне?!

* * *

Дворцовая голубятня похожа на звериную челюсть. Пять островерхих башенок торчат, как клыки. В четырех — птичьи клетки, в последней — смотровая, комната для служащих. Тут дежурят два придворных птичника в синих мундирах с белыми перьями на плечах, а с ними — пара наблюдателей от северного войска: грей кайра Хэммонда и оруженосец Джоакина. Прилетевший голубь садится на жердь, что тянется от башенки к башенке. Его хорошо видно из окна смотровой, а если и прозеваешь момент, то пернатые в клетках все равно поднимут шум. Тогда один из птичников выходит на балкон и подзывает голубя, показывая хлебные крошки на ладони. Голубь садится ему на рукав, принимается клевать. Птичник оглаживает его: «Мой хороший… умница», — и несет в смотровую. Голубь курлыкает и трепыхается, пока человек, держа его крепко одной рукой, другой снимает с лапки крошечный сверток. Это — запаянная воском бумажная ленточка. Человек кладет ее в круглую выемку на столе и внимательно осматривает птицу. Голубь в порядке: блестит сизым пером, бьет крыльями. Человек гладит его и, воркуя что-то, приятное птичьему слуху, несет в клетку. Это — столичный голубь, его место в первой башенке, вместе с полусотней земляков. В остальных клетках, помеченные цветными лентами, обитают птицы из графств и герцогств.