— Заряжай!.. Бери цели! Вон, ближе к мосту, уже возле берега! И вторая рядом! Залп!.. Хорош-шо, красиво! Заряжай!..

Он и сам ранил пару врагов, но вскоре понял, что толку от его стрельбы мало: арбалет слишком медлителен, а лучник из Эрвина паршивый. Потому он взялся за фонарь. Вместо команд наводил луч на одну из лодок и задерживал на несколько вдохов. Свистел залп, хрипели крики, мужики падали за борт, роняя весла. Эрвин перенацеливал луч и шептал:

— Хорошо, господа, хорошо! Еще, ради Агаты!

Вторым фонарем управлял Джон Соколик. Будучи отменным стрелком, он все же приносил больше пользы как наводчик. В лучах искрового света стрелы летели с идовской точностью. Солдаты в лодках поняли, что их единственный шанс — образовать широкий строй и нахлынуть на берег лавиной, единым махом. Но это оказалось непросто. Ханай нес на себе декабрьские льдины; сталкиваясь с лодками, они ломали строй. Барки, в которых погибли гребцы, сбивались с курса, начинали крутиться и задерживали остальных. Атака превращалась в хаос, и Эрвин молил об одном: только бы не кончились стрелы!

Он снял с позиции одного лучника и послал узнать, как дела у Деймона. Лучник вернулся:

— Рубятся, милорд. Вроде, ваш кузен побеждает. Но на мосту что-то неладно!

Эрвин присмотрелся и зашипел проклятья. Еще одна волна атаки шла к воротам. Пока все фонари выискивали лодки, отряд гвардейцев перекинул бревно через дыру в мосту, прополз к воротам и поставил лестницы, брошенные утром. Солдаты уже лезли на крышу башни.

— За мной! Мечи к бою!..

Они влетели на башню, когда гвардейцы уже орудовали там. Иксы сшиблись с ними, а Эрвин встречал тех, кто взбирался по лестницам. Рубил пальцы, что хватались за камни, лупил по шлемам, пинал, сталкивал. Враги были неуклюжи, пробираясь в бойницу. Но они лезли по двум лестницам сразу, и Эрвин метался меж ними. Если хоть один гвардеец пролезет в бойницу и опомнится, то Эрвин не справится с ним. Потому — не дать им выбраться, рубить, колоть, бежать к другой бойнице, снова рубить, снова бежать… Кто-то ткнул его мечом, но не попал в сочленение. Кто-то огрел булавой — мимо шлема, по плечу. Наплечник смялся, левую руку прошила боль. Эрвин ответил прямым в забрало, со скрипом выдернул клинок. Когда враг полетел вниз, Эрвин перегнулся в бойницу и стал свирепо рубить лестницу.

— Сдохни! Сдохни!

Орал, неясно зачем: как будто брусья могут сдохнуть. Солдат на ступенях лестницы взмахнул мечом и рубанул герцога ниже локтя. Святые кузнецы Первой Зимы! Наруч выдержал, клинок отскочил. Новым ударом Эрвин расколол брус, и лестница заскрежетала по стене, обрушилась набок, в воду.

— Милорд!..

Он успел обернуться и подставить меч лишь затем, чтобы могучий удар вышиб его из рук. Эрвин попятился, враг шел за ним, занося оружие. Эрвин попытался вынуть кинжал — рука не слушалась. Пригнулся, меч свистнул над головой. Латный кулак врага ударил в забрало, и Эрвин отлетел… За спиной — камни, под задницей — камни, в голове — гул и красные звезды. Враг подходит, перехватывает меч двумя руками, заносит. Хрипит, роняет оружие, харкает кровью. Икс откидывает его, подает руку Эрвину:

— Милорд?..

И падает от трескучего удара искры. Эрвин тянется к мечу, силится встать, но в легких кипяток вместо воздуха, и он задыхается. Кто-то бьет кого-то, звенит броня, снова сухо трещит искра… Черные тени, серые тени… Он машет мечом по дуге, не разбирая, просто чтобы не дать никому приблизиться. И слышит чей-то крик:

— Милорд, милорд! Это я, Стил!

— Обернись! — кричит ему Эрвин, уверенный, что сейчас кайра ударят в спину.

— Зачем, милорд? Мы победили, пес их всех куси!

Когда смог поверить в это, Эрвин стащил шлем, втянул морозного воздуха. От прохлады стало легче.

— Каковы потери?

— Трое иксов здесь и пятнадцать у лорда Деймона. Двадцать с лишком ранены. Врагов полегло: от меча больше сотни, а от стрел — вам виднее, милорд.

— Лодок нет?..

— Кто остались в живых, угребли на свой берег. Река чиста.

— А что на тыльной стене?

— Сорок Два прислал донесение. Атаковали слабо — хотели отвлечь силы. Сорок Два сказал: дело на агатку.

— Так я могу спать?

— Кто же вам запретит, милорд?..

Эрвин закрыл глаза.

— Нет, нет, милорд! Не здесь, вам нужно в…

Эрвин перестал слышать. Очнулся от встряски — его подняли на ноги и тащили куда-то. Потом, при искровом свете, с него снимали доспехи. Когда дошло до левого плеча, руку пронзила колючая боль, Эрвин вскрикнул. Позвали лекаря. Броню разобрали, сняли поврежденный наплечник. Лекарь ощупал руку.

— Плечо вышло из сустава. Нужно вправить. Держите милорда, кайр.

Брант Стил уложил герцога, прижал к полу. Лекарь ухватил его за руку и…

— Ааааа! Черти-ииии! Твари! У-ууууу…

Когда освободили руки, Эрвин вытер слезы с лица, взобрался на постель. Лекарь перевязал плечо так, что едва шевелилось.

— Вам лучше не двигать рукой какое-то время, милорд.

— Какое-то время — это пара часов до новой атаки?! — процедил Эрвин. Остатки боли отхлынули, и он уснул, не расслышав ответа.

* * *

— Красиво, правда?

Эрвин открыл глаза. За окном царила белая тишь. Снежная перина накрыла парк, и все очертания сгладились, обрели мягкую женственность. Мохнатая еловая ветвь поглаживала стекло…

— Почему тихо? Прекратился обстрел?

— Идет, как и прежде, но с той стороны. Окна императорской спальни смотрят на задний двор.

— Я в покоях Адриана?..

— А вы не заметили?

Леди Аланис обвела комнату плавным жестом. Резной дуб и темный мрамор, бархатные драпировки, золоченые шнуры, кровать под балдахином размером с крестьянскую хижину. Такой роскоши Эрвин не видел ни в одной спальне.

— А я заняла покои владычицы Ингрид, — сказала Аланис, садясь на одеяло у ног Эрвина. — Но там тоскливо и холодно.

— Что снаружи? — спросил Эрвин. — Все плохо?

— На берегу толпится мужичье, в порту собираются корабли, камнеметы лупят, как бешеные… Какое нам дело до этого, милорд? Я приглашаю вас на прогулку!

— На прогулку?.. Куда?

— Мы в пустом дворце Пера и Меча. Двести лет он не пустовал! Быть может, мы первыми увидим его таким!

Аланис потянула его за руку.

— Мне нужно одеться, миледи.

— Я помогу. Ведь у вас травма, нужно двигаться осторожно. А уход за ранеными — благороднейшее дело для девушки.

Она принесла его одежду, двигаясь с текучей грацией. Эрвин невольно залюбовался ею. Аланис отвернулась, пока он надевал штаны. Затем помогла ему вдеть руку в рукав, застегнула пуговицы сорочки, подала камзол и оружейный пояс.

— Теперь, милорд, идемте же, пока война кое-как обходится без вас.

— Где ваш телохранитель, миледи? Отчего не следует по пятам бдительной тенью?

— К счастью, он уснул на вахте. Я прокралась на цыпочках, пока он храпел.

Рука об руку они вышли из спальни и двинулись вдоль императорских покоев. Аланис распахивала все двери по обе стороны коридора, и их глазам открывались кабинет, игровая, комната для чтений, чайная, музыкальный салон, зал живописи… Портреты, скульптуры, лепные потолки, панели с инкрустацией на стенах… Резная мебель филигранной работы, распахнутые жерла каминов, хрустальные цветы ламп… Комнаты были гулки от пустоты. Некоторые дышали холодом и зияли выбитыми стеклами.

— Позвольте, милорд, я расскажу вам об этом месте.

Аланис потянула его назад по коридору и вбежала в музыкальный салон.

— Здесь клавесин шестнадцатого века, работы алериданских мастеров. Во дворце восемь клавесинов, но владычица Ингрид любила только этот: говорила, лучший инструмент в столице. Одну мелодию я играла действительно хорошо — вот эту, из «Терезы».

Сев за клавиши, Аланис сыграла несколько нот.

— Владычица всегда просила именно ее, после аплодировала, подзывала к себе и гладила по волосам. Говорила: «Правильно, дитя: если берешься за что-нибудь, делай идеально. Иначе зачем браться?»