Прут с шипением ложится на кожу. Помощник палача сует в рот жертве кляп, чтобы не слышать воплей. Дальше все происходит в деловитой тишине. Еще час, еще, еще…

– Где находится бригада?.. Каковы планы?..

Тьма и огонь сменяют друг друга, раскачиваясь, как маятник. Перерыв – узник валится в темноту, в беспамятство. Новая вспышка боли тут же вытаскивает его обратно, на багровую поверхность. Сотая вспышка. Двухсотая. Дознаватель вновь сменяется. Идут вторые сутки.

– Где стоят полки?.. Что ты знаешь о бригаде?..

Узник не знает о бригаде. Он не знает, как его зовут, и где находится, и когда это началось. Зато знает, когда кончится: никогда. Каждый раз, когда опускаются веки, это так похоже на конец… И всякий раз вспышка тащит его назад. Бесконечность.

Тело устает от боли и деревенеет, покрывается корой. Чтобы вырвать узника из забытья, нужны все более сильные инструменты. Он не видит, но чувствует. Закрывает глаза, падает в темноту… тут же возвращается, давясь криком. Все вокруг – цвета крови.

– Сколько Перстов у Адриана?..

Узник в очередной раз блюет. Желудок давно уже пуст, но дознаватель, как и прежде в таких случаях, выдергивает кляп. Нельзя, чтобы узник захлебнулся.

Он срыгивает желчь и шепчет:

– Убейте… Расскажу – и убейте.

– Сколько Перстов у владыки? – спрашивает дознаватель.

– Я не знаю…

Кляп движется ко рту, узник орет:

– Правда, не знаю! Ни о Перстах, ни о бригаде! Скажу другое! Бесстрашным полком командует Дейк Уитерс, он из Надежды, хорош с пехотой, но мало имел дела с кавалерией. Несокрушимым…

Дознаватель слушает несколько минут, а потом качает головой. Слишком складно, слишком быстро. Еще не предел. Человек на пределе неспособен говорить так.

– Нет! Неееет! – орет узник. Кляп разжимает его челюсти, вкус крови и кожи на языке.

Дознаватель дробит узнику палец. Сменяется. Приходит первый. Начинаются третьи сутки.

Время пульсирует.

Вверх и вниз. Провалы все глубже и чернее. На поверхности – кровь. Крах, хруст, треск, дробь…

– Где стоят… планы владыки… о бригаде?..

Узник больше не закрывает глаза. Обрел способность слепнуть с открытыми зрачками. Дознаватель упускает первый такой момент, и узник успевает проспать несколько минут. Заметив, палач возвращает его калеными клещами. По часам замеряет, сколько времени нужно узнику, чтобы стерпеться с новой пыткой. Очень мало. Считанные минуты.

Он извлекает кляп.

– Где стоят полки? Каковы планы императора?

Узник долго дышит ртом. Речь теперь стоит таких усилий, что узник не сразу справляется. Выдыхает обрывчатые звуки, хрипит. Сплевывает пену. Ценой огромного напряжения цедит слова:

– Полк Бесстрашный стоит у тебя… в заднице. План владыки – поймать твоего герцога. Его разденут… как шлюху… и приведут мула.

Узник расписывает любовные утехи герцога с мулом. Дознаватель слушает, держа клещи над лицом жертвы. Одно резкое движение – и узник отправится туда, откуда не вытащит уже никакая боль. Он и надеется на это… но палач остается спокоен.

– А сестра герцога, – выхаркивает узник, – первая шлюха в столице. У нее между ног…

Палач вводит кляп. Делает два надреза на предплечье узника и срывает длинный узкий лоскут кожи. Показывает жертве, швыряет в огонь.

Узник уходит.

И возвращается.

Не ясно, как… Как это удалось дознавателю…

Что он сделал…

Что происходит…

Время теперь – пакля, рваная бумага.

Куски больше не связаны…

– Где… полки?..

…ничем. Провалы…

– планы… император…

…разделены пустотой. Там ни…

– …сколько Предметов?..

…чувств, ни мыслей. Мозг…

– …что ты знаешь о…

…угасает. Это…

– …пора говорить.

…предел.

Кляп исчезает изо рта. Узник говорит.

Клочками.

Правду.

Какая тут ложь.

* * *

– Проснись!

Ведро воды обрушилось на голову Марка. Он застонал, накрыл лицо руками.

– Проснись, говорю, – повторил тюремщик, тыча пленника сапогом под ребра.

– Зачем? Подали утренний кофе?.. Привели девочек?..

– К тебе гость.

Тюремщик ухватил и поволок Марка в угол.

– Гость? Милостивый герцог прислал лекаря?

– Лекарь был ночью, дубина. Ни черта не помнишь.

Тюремщик надел ему на руки кандалы, прикованные цепью к стене. Марк с удивлением оглядел собственное тело. На ранах – свежие повязки, ожоги смазаны чем-то белым, раздробленные пальцы зажаты в колодки. Действительно, поработал лекарь… Я еще нужен живым. Знать бы, зачем…

– Долго я спал?

– Какая разница?.. – буркнул тюремщик, выходя. Снаружи донесся куда более вежливый голос: – Готово, ваша милость. Прошу.

Сквозь два квадратных оконца в потолке вливалось достаточно света, чтобы Марк сразу разглядел гостя. Белолицый граф Виттор Шейланд несмело вступил в камеру, скривился от брезгливости и страха. Смердело блевотиной, мочой и кровью. Пол темнел от какой-то бурой дряни. Сам пленник, надо полагать, также не услаждал графский взор.

Он выдавил усмешку:

– Милорд, простите, у меня слегка не убрано. Хотите – подождите снаружи, позову горничную…

– Здравствуйте, Марк.

– Здравствую изо всех сил, как видите. Стараниями милейшего герцога Эрвина.

Шейланд прошел в камеру, огляделся в поисках стула. Не найдя, кликнул охранника. Тот принес табурет, и Виттор осторожно опустился на сиденье.

– Закройте дверь, – велел он, и ориджиновский тюремщик почему-то послушался приказа.

Граф и Ворон остались наедине.

– Герцог не желает вам смерти, – сказал граф.

– Я тронут его добротой!..

– Надеялся, вас порадует это известие.

– А я и радуюсь. Просто улыбаться больно – вчера так хохотал, что прямо челюсти устали.

Граф вынул бумажный сверточек, положил на пол и раскрыл. Внутри оказалась горсть прессованных порошков.

– Они утоляют боль, – пояснил граф.

– Угу… Раз и навсегда, полагаю?

Шейланд проглотил одну из пилюль. Марк ухмыльнулся:

– Ага, теперь я понял. Это такая игра: злой лорд и добрый лорд. Очень эффективно: сердце узника прямо наполняется теплом! Видите слезы умиления на моих глазах? Еще нет? Потерпите, сейчас появятся!..

– Марк, зачем вы так?..

– Я бы непременно разоткровенничался с вами, любезный граф. Но вот незадача: люди Ориджина уже вытрясли из меня все. Ступайте, прочтите протоколы, там все есть. Про Фаунтерру, про полки, про офицеров, про надежных собачек, про трусливых собачек… Про то, с кем я сплю, что ем, когда испражняюсь… Будь у меня прыщи в промежности – это тоже попало бы в протокол.

– Марк, послушайте меня…

– А куда же я, собственно, денусь? – захохотал пленник. – Можете говорить сколько угодно, хоть до самого дня Сошествия!

Граф Шейланд тяжело вздохнул.

– Марк, мне нужна ваша помощь. Я пришел не пытать, а просить.

– Почему вы не назвали меня, например, Джоном? Тогда ваша фраза была бы идеальна: без единого слова правды.

Виттор Шейланд подтащил табурет ближе к узнику, сел, придвинулся к самому уху Марка.

– Прекрати паясничать, недоумок. Тебя, вроде, не били по голове – так напрягись и подумай ею. Я с дюжиной сопляков эскорта оказался в Первой Зиме именно тогда, когда этому больному самоубийце вздумалось поднять мятеж. Каковы мои шансы уйти отсюда живым? А какие шансы остаться в живых, когда Адриан размолотит войско Эрвина и примется за его союзников?.. Да, идиот, мне нужна твоя помощь! И коли мягкость тебе не по вкусу, обойдусь без нее.

Марк хмыкнул.

– Теперь звучит искренне, милорд. Но если уж напрячься и подумать… то вы можете обратиться прямо к Ориджину. Он легко отпустит вас в обмен на безопасность Ионы. Ориджин обожает сестру – не говорите, что не знаете этого.

– Есть проблема. Иона не хочет уезжать. И я не хочу… без нее. Когда Эрвина вздернут на площади Праотцов, я не желаю, чтобы моя жена оказалась в соседней петле. Понимаете?