Падают калеки, ползут, волоча обломки ног. Кайры мечутся врассыпную. Стреляют, гвоздят землю вокруг Джо. Сверху полыхает огонь — Мартин работает Перстом Вильгельма. Вдвоем отбиваются, как могут. Мартин покрывает один сектор, Джоакин — другой. Мартину легче, он видит все, а Джоакин — только ноги. Видит сапог — хлещет Перстом. Сапог — выстрел. Сапог — выстрел. Мир сужается до щели под тележным днищем. Армия врага — до сапогов, видимых в щель. Шшшик! Шшшик!

Сапоги кончаются. Неужели перебил всех?.. Он не смеет надеяться, и правильно: уложил меньше десятка, прочие укрылись. Из своей щели Джо видит лишь лоскут земли, кайры сошли с него — и стали недосягаемы.

— Милорд, я их не вижу!

— Я тоже! Ты наклонил телегу, баран!

Есть сектора, невидимые для них обоих. Джоакину мешает узость щели под дном, Мартину — наклон крыши. На слепых пятнах собираются кайры, Джо слышит голоса.

— Лучников сюда. Верхнего стрелка накроем навесом.

— Лучше перевернем телегу, будет быстрее.

Джоакина прошибает пот. Если повозка опрокинется — им конец. Мартин упадет с крыши и будет заколот, путевца расстреляют на открытом месте. Нужно помешать! Он орет:

— Не смейте, я убью Иону!

Сам понимает глупость угрозы: ее ж не видно сквозь дно, куда стрелять?

Звенит железо. Крюк на веревке цепляется за прут, телега начинает качаться.

— Раз, два, взяли!.. Раз, два, взяли!..

Клетка ходит ходуном. Джоакина осеняет надежда, он кричит:

— Перкинс, слышишь?! Перкинс, мы в беде! Прикрой Перстом, я выйду!

— Он сдох, — бросает кто-то из кайров.

Да, Перкинс погиб: давно не было вспышек. С запада еще гремит отзвук боя, но тут, в центре, все мертвы. Все, кроме кайров, сожри их тьма!

— Раз, два, взяли!

Телега раскачивается, колеса чавкают, поднимаясь над землей. Мартин орет:

— Джо, братец, мне страшно!

Джоакин привстает на локте, пытаясь выцелить хоть кого-то.

— Раз, два, взяли!

Кайры дружно дергают телегу, чтобы уронить на левый борт. Но правые колеса глубоко увязли в колее, телега не может перевернуться. При очередном рывке оси выскакивают из ступиц, правые колеса отпадают. Телега рушится наземь и хоронит Джоакина в колее. Душная, страшная чернота. Где-то далеко Мартин глухо орет:

— Вижу вас, гады! Получайте!..

Дышится с трудом. Обломок оси уперся в грудь и выдавил воздух из легких. Джо не может шевельнуться: перед лицом доски, сырая грязь, налипшая на дно. В уши затекает. Руки прижаты к земле.

Становится страшно. Пробирает.

— Ма-мартин…

Хочется крикнуть: «Мартин, спаси, пробей дно, иначе задохнусь!» Но крикнуть нельзя — воздуха нет. Из груди выползает шепот.

— Иного! — бормочет Джо.

Перст не производит выстрела.

— Иного! — шипит в панике. — Иного! Стреляй, родимый, прожги дно!

Придавленная рука онемела, нервы не передают приказ, Перст Вильгельма молчит.

Туп! Сверху доносится тихий стук — и дно проседает, давя на ребра обломком оси. Туп! Дно еще ниже. Вдохнуть почти нельзя. В разинутый рот втекает тонкая струйка воздуха. Туп!

Где-то грохочет бой. Кто-то крушит клинком доспехи, кто-то заливается от боли… Очень далеко, в другой стране. Рядом ничего, кроме крышки гроба. И звука: туп! Дно проседает еще на дюйм. Ось вминается в грудь, с хрустом ломается ребро. Боль прошибает тело, но перелом ребра создает маленький зазор: Джо способен вдохнуть. Длинно, мучительно, сквозь боль он всасывает воздух. И слышит над собой: царап. Тихонько, будто в самом ухе: царап, царап.

Холодея, он понимает значение звуков. Туп — это прыжок. Волчица скачет внутри клетки, превращая телегу в пресс. А царап — это ногтем по древесине. Иона приседает прямо над ним, скребет доску, чтобы привлечь внимание. В кромешной тьме он видит — чувствует — как она поднимает кулачок и слегка бьет по доске. Пум.

Телега садится буквально на волос — и ломает второе ребро. В глазах краснеет. Джо падает в забытье.

— Он не дышит, милорд, — сказал лекарь, слегка наклонившись над телом Джоакина.

Путевец лежал в глубокой колее, вмятый в грязь, и не вызывал желания произвести тщательный осмотр.

— Откуда знаешь, что не дышит? Ты ж не послушал.

— Я полковой лекарь с многолетним…

Лорд Мартин врезал медику в живот коленом. Тот согнулся, Шейланд добавил ему пинка и опрокинул в колею, прямо на Джоакина.

— Послушай внимательно, браток.

Лекарь приложил ухо к груди путевца, пощупал пальцем шею.

— Дышит очень слабо…

— Так сделай сильнее! Тащи его в лазарет!

Тут Мартин погорячился: вокруг не имелось не только лазарета, а и вовсе ни одного уцелевшего шатра. Единственным сооружением осталась телега с клеткой, и та перевернута набок. Чего имелось в достатке — это узкоглазых шаванов. Еще — трупов всех мастей, на любой вкус: изрубленных, заколотых, растоптанных, сожженных. Но Джоакин-то трупом не был. Этого парня не убить так легко!

— Нет лазарета — работай прямо здесь. Приведи его в чувства, или я тебя зарою. Понял, ну?

Оставив лекаря с пациентом, Мартин пошел куда-нибудь. Куда идти — он толком не знал, но здесь было неуютно. Не из-за трупов: мертвецкая братия никогда его не смущала. А вот шаваны — эти действовали на нервы. Шастали всюду по-хозяйски, каркали на своем диалекте, противно ухмылялись. Сдирали с трупов трофеи, будто добычу. Это же лагерь Избранного! Все здесь принадлежит Виту, и мертвецы тоже!

— Эй, — крикнул Мартин, — вы того, ну… полегче!

— Ты брат Шейланда? — спросила рыжая баба, светя Перстом ему в лицо.

Мартин поднял свой Перст — мол, не умничай. Баба бросила:

— Зачем ты здесь?

— Я защитил лагерь! Сам отбил атаку кайров!

Рыжая что-то сказала на своем наречье. Другие шаваны заржали. Она сказала еще, те заржали громче. Подошел однорукий здоровяк, заговорил с рыжей. Поглядывали на Мартина, будто обсуждали что с ним делать. Будто он ребенок, а они — эти… гувернантки, или кто.

Мартин покраснел от злости. Дернул лекаря:

— Давай уже быстрее! Джо встанет — пойдем отсюда. Нечего нам тут.

Лекарь колдовал над путевцем. Тот слабо дергался, но глаз не открывал. Шаван показал на лежащего пальцем, что-то сказал по-своему. Провел лапой по морде, скривил пасть: смеялся над тем, какой Джоакин грязный. Другой шаван ответил что-то и показал на свою задницу. Все расхохотались. Мартин тонко чувствовал силу и никогда не шел против нее. Теперь сила была на стороне шаванов, потому он задавил обиду, прикусил язык и только сверкал глазами.

Повеяло прохладой, раздался хлопок — и появился Вит в блистающих доспехах. Он и сам сиял не хуже Предметов:

— Марти, братец, поздравь меня! Я одержал великую победу!

Мартин хлопнул ртом:

— Это… где ты был?.. Я здесь… того…

Он растерялся и только показал жестом: мол, из Перст Вильгельма — бабах. Вит улыбнулся:

— Рад, что ты нашел себе забаву. — Дальше сказал громче, чтобы слышали шаваны: — Оба войска — и волки, и медведи — обращены в бегство! Они бегут в разные стороны, и уже не смогут соединиться! Крейг Нортвуд убит, тысячи медведей сдались в плен Льду! Волки потеряли целый батальон!

Каждая его реплика вызывала шумный восторг у шаванов. Дикари махали мечами, издавая крики. Мартин сказал брату:

— Вит, я не забавлялся. Тут было очень много этих… и тех тоже. Мы с Джоакином всех перебили.

— Что ты говоришь?

— Сюда пришелся этот… главный удар. Никто не ожидал, как тут раз — и ворвались. Если б не я и Джо, всему бы конец! Мы того… подвиг совершили!

— Главный удар?..

— Ну, да!

Вит усмехнулся. Шаваны захохотали, будто по его команде.

— Братишка, когда вернутся Лед и Пауль, спроси у них, что такое главный удар. По замыслу Льда, мы подставились под атаку и выманили врага на бой. На дороге была лютая сеча. С запада пришли десять тысяч медведей, а с востока — шесть тысяч волков. Лед и Хорис стояли, как скалы, по колено в крови. А Пауль заранее ушел из лагеря, затаился в лесу и потом ударил с фланга. Вот кто совершил подвиг! Лед, который устоял, и Пауль, который опрокинул врага!