Друзья петляли по едва заметным тропкам, держа курс под Звезду — то бишь, туда, куда указало джошево сердце. Сначала старались таиться, ступали тихонько на носочках. Потом убедились, что в саду ни души: мало, что он закрыт, так еще сегодня ночная ярмарка у ратуши, кому не спится — все там. Джош с Мареком зашагали бодрее, уже не боясь снежного хруста. А как прошли замерзший фонтан с горгульями, Марек осмелел достаточно для разговора.

— А вот скажи, Джош: о чем ты мечтаешь? Ну, кроме Молли Сью.

— Ты прям сейчас хочешь поболтать? А если кто услышит?

— Да не услышит никто. Видишь — мы одни. А идти скучно.

— И прям хочешь знать, о чем я мечтаю?

— Ну, если ни о чем, то так и скажи: мечтов не имею. Все с тобой будет понятно.

— Сам ты не имеешь! А у меня полно. Значит, Молли Сью — это раз. Но то такое. Потом, хочу эфес. Настоящий, золотой. Я бы пошел и купил арбалет с кучей болтов, стал бы голубей бить. Только шмяк — и разнесло!

— А зачем тогда тебе золотой? Мечтал бы сразу арбалет с болтами.

— Дурачина! Когда покупаешь, то можешь выбрать какой тебе нравится, и гравировку на прикладе заказать! Я скажу: «Набейте серебром мое имя!» А потом пойду к переписчику, чтобы проверил: правильно набили или нет. Если неправильно — пущай вернут две глории!

— Круто.

— А еще мечтаю: когда отец передаст мне свое дело, я так раскручусь, что куплю баржу. Батя лодочкой правил, а я буду — баржой! Тыщу пудов груза можно везти! Хоть скот, хоть лес, хоть зерно — да что угодно! Сплавал разок — три эфеса в карман! Только батракам заплатить, чтобы тянули как следует. Эфес им — два себе!

— Хорошо намечтал!

— Ну, а сам?

Марек сбил шапку на лоб и поскреб макушку. Он-то, вообще-то, для того и начал разговор, чтобы сказать свою мечту, но теперь стало неловко. Джош гоготнул:

— Вот и видим, у кого мечтов нету! Ха-ха.

— Хочу стать судьей, — выпалил Марек.

— Да ладно!

— Честно клянусь. Знаешь Зою с моей улицы? Ее отец торгует молоком и неплохо так живет. В праздник Сошествия купил он книгу. Жена его — грамотная — по вечерам читает вслух. Зоя позвала меня слушать. Я семь вечеров ходил, пока вся книжка не кончилась. Звалась она «Записки судьи». Там про такого парня… молодого и смышленого, почти как я. Только он прочел много книжек и от них стал очень умным. Нанялся судьей в один городишко — и так жару давал, что ух! Сначала описывают дело — тьма, да и только. Кто убийца — неясно, что делать — непонятно. Свидетель говорит одно, родные убитого — другое, констебли — третье, а барон еще тоже добавляет: «Вот этого парня повесь! Мало ли, кто невиновен. Вот этот мне не нравится — его и вешай». Но судья Уилмер как возьмется за дело — так только искры летят! Все по полочкам разложит, кого надо повесит, кого отпустит, кого пристыдит, барона — и того утихомирит. И все — не мечом, а по закону!

Если б луна светила чуть ярче, Марек давно уже смог бы рассмотреть насмешливую мину приятеля.

— А твой Уилмер — он, поди, в ниверситете учился?

— Конечно! Он такой умный, что университет — раз плюнуть!

— Может, он еще и дворянин?

— А то! Внук Юмин — Праматери правосудия!

— Вот видишь, барашек! Какой из тебя судья? У тебя ни верситета, ни титула, а туда же!.. Сапожником будешь, как твой батя! Может, разок настоящему судье каблук прибьешь, если у него оторвется. Но и то вряд ли: судьи носят такие отличные башмаки, что за век не стопчутся.

Марек примерно такого и ждал, но все равно обиделся. Буркнул под нос:

— Дурак ты, Джош. Я для того и мечтаю, чтоб не быть сапожником. Не хочу, как батя. Хочу… ну, чтоб вышел из меня… кто-нибудь.

— Тихо, — Джош ткнул его локтем в ребро. — Голоса.

Все мечты за миг вылетели из головы. Друзья юркнули в сторону, замерли за кустом, навострили уши. В стороне, на соседней аллее, едва слышно хрустели шаги, сопровождаясь ворчаньем голосов. Несмотря на тишину, слов было не разобрать — только бур-бур-бур да вар-вар-вар. От этого становилось жутко.

— Сиди, — прошептал Джош, ухватив Марека за локоть.

Тот и сам понимал, что надо сидеть, как мышь, поскольку голоса приближались. Вот из ворчливой невнятицы выделились «ярмарка», «рассвет», «бургомистр». Марек пригнулся так, что чуть не лег на землю. Еще несколько шагов незнакомцев — и слова их стали различимы.

— Вы должны понять, сударь, что мое положение весьма прозрачно. Имеется явный конфликт интересов, который послужит указкой… Этого не нужно. Вы понимаете меня?

Сей голос, пускай и тихий, был отлично знаком Мареку. Он слыхал его каждую неделю в те прежние годы, когда батя еще давал себе труд водить сына на воскресные проповеди. То был голос епископа.

— Понимаю, — ответил второй, его Марек не знал. — Добавьте пять золотых, и все будет выглядеть случайностью.

— Совершеннейшей случайностью, сударь. Уясните: не должно возникнуть даже мысли…

Шаги прекратились. Двое замерли прямо у куста! Тот второй — не епископ — сказал так, что Марека пробрал морозец:

— Я знаю свое дело.

— Поймите еще одно: ночная новогодняя ярмарка дает отличную возможность, которая нескоро повторится. Как любой благонравный мещанин, он не любит выходить по ночам. Но сейчас он на ярмарке и отправится домой еще затемно.

— Я вас понял очень хорошо, — сказал второй. — Я вас, милорд, прекрасно понял.

Марек не мог видеть, но все же будто видел, как грузный рыхлый епископ и тот второй — жилистый, страшный — держали паузу, сверля взглядами друг друга.

— Доверюсь вам, сударь, — произнес епископ, и шаги зашуршали, удаляясь.

— Об оплате, — спустя минуту заговорил второй. — Сейчас вы дадите задатком половину. Остальное, будьте добры…

Голоса вновь стали неразборчивы, а через пару минут пропали в снежной тишине. Джош выполз из-за куста, осторожно огляделся, прислушался.

— Ф-фух, они убрались. Давай, Марек, идем, елка ждет!

Сын сапожника уставился на друга так, будто тот уронил голову в сугроб.

— Елка?.. Какая елка, Джош?..

— Память отшибло? Мы пришли за елкой для Молли Сью!

Марек похлопал глазами.

— Ты ничего не понял? Забудь уже идову елку! Эти двое убьют бургомистра! Мы должны сделать что-нибудь!

Пока Джош, разинув рот, пытался ухватить мысль, Марек потащил его туда, где осталась брошена лестница. Он шептал на ходу, от спешки выходило горячо и сбивчиво:

— Он говорил: бургомистр. Он говорил: рассвет. Понимаешь?.. Он говорил еще этот… явный конфликт. А с кем явный у епископа?.. Да с бургомистром же! За сад! Тот хочет, чтобы сад был городом, а этот — чтобы нет! Ну, понял уже?

Джош сперва мычал про елку и пытался свернуть в сторону, но вот, наконец, ухватил суть. Аж споткнулся, так ухватил.

— Значит, с епископом говорил сасин?

— Асассин, да.

— Твою ж Праматерь!

Джош поежился, выпятил подбородок, надвинул дедов шлем на лоб и браво хлопнул Марека по плечу.

— Мы спасем бурхомистра! Идем же, чего встал!

Они бросились к стене сада, неуклюже стараясь бежать потише. Сад, прежде казавшийся сказочным, теперь выглядел зловеще: белые кости деревьев, цветники под мертвенным саваном снега. Каждый куст отдавался морозцем по хребту — а вдруг из-за него выскочит асассин с длинным ножом в руке? Убийца стал вдвойне страшнее после того, как Джош назвал его этим жутким словом — асассин.

Но вот друзья достигли стены и, милостью Праматерей, легко нашли место, где бросили лестницу. Оглянулись, прислушались — нет, никто не преследовал их. Поставили лестницу, вскарабкались на стену. Перекинув лестницу на ту сторону, спрыгнули сами. Отряхнулись от снега, перевели дух. Джош отер лицо мокрой рукавицей, поправил шлем и сказал:

— Мы спасем бурхомистра и получим награду. И добро сделаем, и себе хорошо.

Он решительно зашагал в направлении ярмарки. Марек двинул следом за другом.

Дорожка, по которой они шли, была единственной преградою между чертой города и владениями епископа. Справа — забор погоста, в просветах меж досок виднеются памятники и черные жерла погребальных колодцев. Слева — стена епископского сада, через которую тут и там переклоняются костлявые лапища деревьев. Похожи на виселицу, что ожила, отрастила сучковатые руки, и жаждет поймать жертву и втянуть в удавку. Возможно, только жуткая обстановка была причиной дурных мыслей, но отделаться от них Марек не мог. Поразмышляв на ходу, он дернул Джоша за рукав: