Монашки хором откликнулись:
- Долгие лета!
Аббатиса шагнула навстречу мужчине, что вышел из экипажа. Вот с этой первой минуты все и не заладилось.
Мать-настоятельница была еще не стара и довольно хороша собою. Щеки круглились от доброй монастырской пищи, губы краснели, глаза не утратили блеск. Устав позволял служительницам Софьи использовать украшения, и аббатиса прибегла к сему праву. Надела ожерелье и браслет, усыпала пальцы перстнями, подвела ресницы, припудрила щеки. Она полагала: даже самый суровый мужчина немного смягчится при виде женской красоты. Увы, она ошиблась.
Эмиссар был черен с ног до головы. Ни один проблеск не нарушал строгости одеяний. Черная ряса резко подчеркивала худобу: впалые щеки, костлявые пальцы, жилистую шею в кольце воротника. Тяжелый лоб нависал над щелочками глаз. Тонкие губы застыли кривой линией, намертво запечатав выражение упрека. Эмиссар был из тех служителей церкви, что более всего уважают аскетизм и не знают пощады к любому излишеству.
- Долгих лет вашей светлости, - произнесла аббатиса, мысленно кусая губы.
- Милорд, - рубанул эмиссар. Обежал взглядом блестяшки на теле настоятельницы. – Вырядилась…
- Ваш приезд – праздник для нас.
Он поморщился, кивнул на монашек, выстроенных в параде:
- А эти зачем? Пусть идут.
- Позвольте им взять ваш багаж, милорд. Мы приготовили лучшую комнату…
- Напрасно. Я квартируюсь у приятеля, к вам только по делу. Начнем же.
Аббатиса сказала своим подопечным:
- Ступайте, сестры.
Подняла пальцы ко лбу эмиссара, дабы сотворить спираль. Он встретил движение таким взглядом, что она замерла с поднятою рукой.
- Милорд, вы в обители Софьи Дивотворящей… - Сама заметила, как постыдно дрожит ее голос. – Сии стены пропитаны верою в святое чудо. Благословение, полученное здесь, останется с вами…
- Ну, прошу.
Она завершила спираль, скомкала наспех слова молитвы.
- Вы довольны? – осведомился эмиссар. – Теперь приступим к делу?
Аббатиса повела его к подвалу, в котором содержался Дэвид Аттертон. Но и тут не угодила!
- Ваш город встретил меня глупостью. Толпа семинаристов перекрыла дорогу и стала жужжать про этого воришку. Дорога – не зал суда, а они – не свидетели! Я приказал разойтись, но ослы подчинились не сразу. Я устал от их голосов и от имени Дэвид. Желаю отдохнуть.
- Вина, милорд? Присядьте в беседке, а я прикажу…
Он прошелся взглядом по ее круглым щекам, заметной груди, мягкому животу.
- Отдых достойного человека – это не чревоугодие, а смена вида работы. Отвлечемся от Дэвида. Расскажите про обитель.
О, Софья величавая!.. Именно с показа своих владений аббатиса и хотела бы начать. Ведь дело Дэвида – не самая выгодная тема для начала. Оно выдает пару промашек: дуреха Лизбет оставила студентов без присмотра; Предмет лежал на алтаре, не запертый в сундук. А вот экскурсия по монастырю представит аббатису в наилучшем свете: все чисто, ухожено, в порядке и блеске. Она могла часами рассказывать о том, сколько стараний вложила в эту обитель…
Но теперь, после столь неудачного знакомства, все шло вкось и вкривь. Похвасталась скульптурой в беседке: работа прекрасного мастера, точная копия знаменитой Елены Озерной. Получила выговор: Праматерь должна стоять в храме, а в беседке – местночтимый святой. Показала библиотеку: отдельное здание, светлое, сухое, книги упорядочены и сведены в каталог. Эмиссар заглянул на столы переписчиц:
- Труды Марека и Симеона? Не вижу смысла, у Цекрви Праотцов свои переписчики есть.
Аббатиса отвела его в розарий. Отличное изобретение, одно из лучших! Уход за розами требует старательности и прилежания, послушницы обучаются полезным качествам, а монастырь получает хороший доход, продавая цветы… Эмиссар потрогал стебель:
- Острые шипы, не правда ли? Как по-вашему, послушницы часто колют пальцы?
- Случается порой…
- А вы продаете цветы за деньги. Получаете выгоду от страданий. Третья заповедь, сударыня.
Дормиторий прошлым летом подвергся ремонту. Аббатиса гордилась: не просив ни агатки из верховной казны, исключительно за собственные деньги, она наново побелила здание и заменила оконные рамы. Теперь стекла стояли в два слоя, рамы были гораздо лучше подогнаны, а щели – законопачены. В дормитории стало тепло, зимой сэкономили двадцать два пуда дров.
- Стоит окнами на юг, - обронил эмиссар. – По канону должен на восток.
Она едва удержалась от крика: «Да боги святые, не я же его строила!»
- Приму к сведению, милорд. При возможности, мы перестроим здание…
На очереди стояла церковь. Там тоже имелись поводы для гордости, в том числе и пресловутый Предмет. Будучи малым, он тем не менее пользовался славой, приносил доход и укреплял веру горожан. Имелись и старинные иконы (в идеально начищенных серебряных окладах), и живописные фрески (отреставрированные ее старанием), и новые дароносицы, и витражные окна… Но теперь аббатиса попросту боялась вести гостя в храм. Он точно найдет поводы к недовольству, хотя и сложно представить – какие.
- Изволите ли посетить церковь?.. – робко спросила она и вздохнула с облегчением, получив ответ:
- Не вижу смысла. Мелкие огрехи видны повсюду, но некое старание вам все-таки присуще. Полагаю, уж с храмом-то вы справились.
- Как пожелаете, милорд.
- Идемте в вашу келью. Покажете доходную книгу, затем обсудим этого вора.
В келью!.. Святая Софья, дай мне сил, - мысленно взмолилась аббатиса. Устав трехвековой давности предписывал настоятелям обителей двух низших рангов вести дела в том же помещении, какое отведено для сна – то бишь, в келье. Непозволительная роскошь для монаха – иметь в личном пользовании несколько комнат. Но все изменилось с тех лет, когда писался устав! Церковь Праматерей усилила влияние, софиевские монастыри процветали, особенно – под властью умных настоятельниц. Не было смысла целыми днями слепнуть в келье, когда средства позволяли заполучить отдельный кабинет.
Эмиссар, конечно, иначе смотрел на сей вопрос. Окинул кабинет аббатисы внимательным взглядом, с насмешкою полюбопытствовал:
- Где же вы спите? В кресле, надо полагать?
- На подоконнике.
- Тяга к роскоши и потворство своим капризам не к лицу монахине. Тем более – шутовство.
- Виновата, милорд. Я потворствую не себе, а деловому порядку. Шкафы заполнены книгами и бумагами. Ума не приложу, как уместить все это в моей келье.
- Разместите в библиотеке. Берите в келью лишь то, что нужно.
- Да, милорд, я распоряжусь.
- Питаю мало надежды на это…
Он уселся в ее кресло, неодобрительно ощупал мягкое сиденье. Потребовал финансовые книги за минувший год и за нынешний. Бегло просмотрел, выписал несколько чисел в блокнот.
- Как видите, милорд, наша обитель приносит матери-церкви…
Он отмахнулся:
- Да, я заметил: вы любите делать деньги. Ваши ладони смазаны клеем, к которому липнет серебро. Скажите лучше о краже.
Настоятельница начала рассказ. Хайтауэр слушал вполуха, одновременно листая книги. Без особой надежды она попыталась придать делу выгодный свет. Похвалила наставников семинарии и прилежную сестру Майю, которая привлекла студентов к покраске оград. Затуманила проступок Лизбет: сестра ощутила недуг и отлучилась по необходимости. Семинарист Колин Бейкер услышал мурлыканье кота и вышел во двор поглядеть. Оставшись в храме один, Дэвид Аттертон поддался соблазну…
- Кот ваш? – уточнил эмиссар.
- Да, милорд.
- Не сомневался. И он гуляет по ночам, без присмотра? Справляет нужду где пожелает, верно? В том числе и в беседке, под ноги Праматери Елены?
- Ни разу такого не наблюдалось. Милорд, я прошу заметить: кот имеет к делу косвенное отношение. Он всего лишь побудил Бейкера покинуть храм, и в это время семинарист Аттертон…
- Я понял, - кивнул эмиссар. – Повесить.
- Кота?..
Хайтауэр выдержал угрюмую паузу.
- Я всерьез подумываю о том, чтобы предложить вас на роль придворной комедиантки. Ваш юмор столь же нелеп, сколь неуместен. Повесить – вора, разумеется.
