— Нортвуд?.. Что вы хотите сказать, тьма сожри?!

Карен сбросила веселое кокетство, как скидывают на пол промокший в дороге плащ.

— Миледи, я пытаюсь понять, кто из вас двоих меня дурачит. Вы — графиня Сибил Нортвуд, правительница половины Севера, неудавшаяся свекровь владыки Адриана. Я не могу поверить, что вы этого не знали!

Дороти не растерялась — так это не назовешь. Она развалилась на кусочки.

— Что… Как… Я… Нортвуд… графиня… тьма, как же…

Карен сверлила ее взглядом огромных еленовских глаз.

— Даже я в лечебнице слыхала о вашей интриге. Как вы сумели забыть?

— Я же… но разве… постойте, Нави говорил… я из Лисьего Дола! Это правда, я помню детство!.. Мой отец был…

— Бароном Лисьего Дола, верно. Он выдал вас за графа Элиаса Нортвуда. Довольно притворства, миледи. Мы обе знаем, кто вы такая.

Дороти вздохнула рвано, сдавлено, готовая зарыдать. Как вдруг схватила чайник со стола и швырнула в стену.

— Да идите вы к черту, миледи! Не верите — провалитесь во тьму! Это же вы меня учили сударыням да миледям, а я была простая белошвейка! Вы мне про дочь рассказали, я не помнила без вас! А теперь не верите?! Ну и к чертям!

Она схватила первый попавшийся плащ и ринулась к выходу, а Карен поймала ее за руку:

— Постойте, миледи! Постойте, простите же!

— Тьма сожри, отпустите!

— Дайте хоть сказать! Нави лжет нам обеим. Он лжет! Я должна была проверить, что вы не заодно!

— Конечно. Нави лжет. Я лгу. В вашем чертовом мире лгут все! Будьте вы прокляты.

Дороти оттолкнула Карен и распахнула дверь. Карен крикнула ей в спину:

— Глория Нортвуд в ссылке!

Дороти замерла, и Карен окончила:

— Решением верховного суда от второго ноября минувшего года приговорена к пожизненной ссылке. Место ссылки — на усмотрение владыки Адриана. Восьмого ноября приговор приведен в исполнение.

— Откуда вы знаете?

— Прочла в копии дела. В той самой, которую брал Нави три дня назад.

Дороти закрыла дверь и обернулась к соседке, едва дыша от бури чувств.

— Хотите, чтобы я поверила?

— Я никогда вам не лгала. Кроме того, я — переписчица книг.

Карен бросила на стол страницу, скопированную из архивной записи.

Четырнадцатого октября графиню Нортвуд и ее дочь арестовали прямо в императорском дворце. Графине предъявили обвинение в убийстве пяти человек: сира Клайва Стагфорта и четверых его слуг. Кроме того, и мать, и дочь были виновны в обмане императора: Глория выдала себя за Минерву Стагфорт и таким образом стала невестой владыки. Следствие заняло всего две недели, и второго ноября состоялся суд. Убийства доказать не смогли, однако мошенничество было налицо. Обман императора — преступление более тяжкое, чем убийство. Их приговорили не к смерти, а к ссылке по единственной, видимо, причине: графиня считалась союзницей герцога Ориджина, который как раз поднял мятеж. Император желал выведать все, что Сибил знала о планах герцога, потому она была нужна живой.

В начале ноября Нортвуд поддержал мятеж Ориджина. Медвежьи войска высадились в Южном Пути. Адриан кипел от ярости. Кричал: ненавижу предателей и подлецов! Шипел: гнусные шакалы, а не медведи. Конечно, этого не было в скупой выписке из дела. Дороти просто вспомнила. Она вспомнила все. Как Адриан бросил ей в лицо: «Вы никогда не увидите дочь. Вы не увидите даже солнца!» Как ее пытали. Очень умело, почти не повреждая кожу, но идовски больно. Целыми днями — беспросветная боль, куда там процедурам!.. Как выложила все о планах Ориджина — да только она о них ничего не знала. Герцог хотел лишь занять порт Уиндли и отдать ей, графине, одну из гаваней в обмен на военную помощь. Его поход на императора стал для графини громом средь ясного дня. И, конечно, палачи не верили ее незнанию и мучили все страшнее. А она до последнего берегла одну крохотную тайну: Глория — дочь приарха Альмера, а не графа Нортвуда. Думала: к бастарду владыка отнесется, как к грязи; пока Глория считается законнорожденной, есть шанс на милосердие. Но в конце ноября силы оставили ее, графиня сдалась и выплюнула тайну. Вряд ли это что-то поменяло. Вряд ли Адриан даже узнал ее секрет: в тот день он уже был в походе, из которого не вернулся живым. Однако пытки прекратились, и неделю она только лежала, не в силах подняться от боли. Тюремщик по имени Клод швырял ей сухари и рассказывал про всякие виды казни. Он лгал, будто суд еще не вынес приговора, и графиню непременно казнят, едва только придумают, как сделать это больнее. Ей было плевать. Ничто не могло быть хуже пережитых пыток — и разлуки с дочерью.

Удивительно, как быстро ожила память: вспыхнула от одной искры и разгорелась лесным пожаром. Теперь Дороти помнила все до мелочей. Например, какое лицо было у Клода в тот день, когда герцог Ориджин взял императорский дворец. В столице почти не было войск Короны, майор Бэкфилд мобилизовал всех подряд, включая констеблей, бандитов и тюремщиков. Клод идовски боялся, что его загребут в армию. Графиня смеялась над ним, а он потел от страха. Потом исчез и больше не вернулся, и ее перестали кормить, и голод проснулся вместе с радостью: дела у Династии совсем скверно! Похоже, столица едва держится. Вот-вот — и Адриану конец!

Однажды ночью майор Бэкфилд вывел ее из каземата и куда-то повез в закрытом экипаже. Графиня решила, что едет на виселицу, и ощутила радость. Если казнят так поспешно — без приговора, без публики — значит, столица падет со дня на день. Северяне торжествуют, графиня отомщена! Но затем пришел испуг: а Глория?! Неужели и ее убьют?! Дрожа от страха, она молила Бэкфилда об ответе, а он посмеялся над нею и сказал: «Милейшая, о Глории я не знаю ничего, а о вас — только одно: вас зовут Дороти Слай, вы моя кузина». Четырьмя днями позже она очутилась в клинике Фарадея-Райли.

Ее «лечили» сильнейшими процедурами — ударами по хвори, искрой, дарквотерскими зельями. Поили снадобьями, от которых ночной кошмар и явь менялись местами. Отупляли успокоительными средствами всякий раз, как замечали в ней готовность бороться. Лекари проявили устрашающее мастерство, однако они не смогли бы так быстро лишить ее памяти, если б не одно: графиня сама хотела все забыть. Ее душа уже не выдерживала страданий, волнения о дочери, ужаса падения с вершин в зловонную яму.

Беспамятство стало для нее единственным выходом из тьмы на свет.

Кто мог подумать: «терапия» действительно спасла ее от безумия.

* * *

Не имелось никаких сомнений в том, что Нави обманул подругу. Карен нашла в архиве нужное дело за один час. Один-единственный час! А Нави пропадает уже несколько дней.

Дороти боялась того, что сделает, когда он вернется. Она чертовски многим обязана ему, но как простить такой обман?! Знал ее подлинное имя, ее судьбу, приговор — и не сказал! Встреть она его сейчас, могла сделать сгоряча что-нибудь очень плохое… Но к счастью, прежде Нави явился другой человек.

В дверь постучали, и Карен впустила лакея, уверенная, что тот пришел стелить постели. Но паренек пролепетал:

— Сударыни, один человек пожаловал к вашему господину. Милорд дома? Примет его?

— Милорда нет. А что за человек?

— Он назвался Фредом, сказал, что служит в архиве. Господин там кое-что забыл, Фред хочет вернуть.

Карен дала лакею монету:

— Вознаградите Фреда за услуги и принесите сюда забытую вещь.

— Сударыня, Фред очень просил сказать господину несколько слов.

— Запомните их и перескажите мне.

— Слушаюсь.

Он было вышел, но застрял в двери, столкнувшись с крупным мужчиной в клетчатом сюртуке.

— Виноват, каюсь! Я — Фред. Решил сам зайти, ну, чтобы проще было.

Дороти скрылась во второй комнате, надеясь, что Фред не успел разглядеть ее, а если и успел, то не узнал северную графиню. Карен же ничего не оставалось, как побеседовать с гостем.

— Что вы позволяете себе? Имеете ли хоть подобие оправдания?!