Другие просто отрезали: «Нужен парень». Однажды, не выдержав этого очередного «нужен парень», я поинтересовалась у хозяина склада, действительно ли он полагает, будто боевые заклинания творят тем местом, что находится между ног. «Да плевать мне, чем вы там заклинания творите, – ухмыльнулся он. – Только барышня-боевой маг, как морская свинка: и не свинья, и плавать не умеет. Прямо как ты, вроде и не барышня, раз в штанах, но и на бойца не тянешь».

Но, что хуже всего, между мной и Риком словно пробежала черная кошка.

Он тоже стал дерганым и нервным. Хотя мы не ссорились и Родерик старался держать себя в руках, он постоянно словно искрил недовольством. Во время наших дневных свиданий в библиотеке Рик по-прежнему не отказывал, когда я просила его объяснить что-то сложное, но на простую болтовню отвечал односложно и с явной неохотой, словно все его мысли были заняты чем-то другим.

Я старалась не обижаться. Наверняка императорский визит прибавил забот и старосте факультета. И вроде бы он по-прежнему заботился обо мне – то отдал пару коробок стеклянных заготовок для артефактов, которые завалялись у него с первого курса, сам-то он сейчас работал с металлами и камнями. Они легче принимали заклинания, но и развеивали быстрее, и требовали особых навыков и специальных ингредиентов для зачарования. В другой раз подарил мне изрядный запас перьев, которые перестали быть ему нужны после того, как он обзавелся самопиской. Мне этих перьев должно было хватить на несколько месяцев, и я не стала отказываться. Но каждый раз, когда я снова говорила, дескать, прости, сегодня снова буду искать работу, у него делалось такое лицо, словно я была виновата, что вечером мы не увидимся. И я действительно чувствовала себя виноватой в собственной бедности. Виноватой и жалкой.

Если раньше, когда сидели в библиотеке каждый над своим учебником, мы то и дело переглядывались, а руки наши, касаясь друг друга, вели свой безмолвный разговор, не имеющий никакого отношения к учебе, то сейчас мое чувство вины и его вечное подспудное раздражение вставали между нами ледяной стеной.

Конечно, долго так продолжаться не могло.

Когда я, складывая учебники в сумку, в очередной раз промямлила, что на ужине сегодня снова не появлюсь и вечером буду в городе, Родерик рыкнул.

– Сколько можно? Далась тебе эта работа!

– Мне надо на что-то жить, – огрызнулась я. – Не всем везет родиться в богатой семье.

– Я давно обеспечиваю себя сам.

– Так и я этого хочу. Или тебе можно, а мне нельзя?

– Подожди, когда научишься чему-то. Артефакты даже самый скупой лавочник примет куда дороже себестоимости.

– До того времени мне нужно доучиться. Может, для тебя траты на чернила и бумагу не стоят внимания, но для меня они серьезны. Тебе не понять.

Я дернула со стола сумку. Ремень зацепился за спинку стула, опрокинув его, и я подпрыгнула от грохота, а Родерик ругнулся. Никогда раньше он не позволял себе подобных слов – по крайней мере при мне, и неважно, что прозвучали они в пространство, а не в мой адрес. Я не стала ничего отвечать. Двинулась к выходу, но Рик поймал меня за плечо, разворачивая к себе.

– Тебе незачем себя обеспечивать. Я вполне способен купить своей девушке все, что ей нужно.

– Расплачиваться нечем, – прошипела я, вырывая локоть. – Отпусти. Люди смотрят.

Обида кипела внутри, жгла глаза, но последнее дело – ссориться при посторонних.

Однако он меня не выпустил. Засверкал портал.

– Ты права. Поговорим без посторонних?

Я кивнула.

Хватит делать вид, будто ничего не происходит. Родерик, еще когда я только начала искать работу, честно сказал – ему не нравится, что мы будем проводить вместе меньше времени. Возможно, он был искренен, когда говорил, что готов с этим смириться, понимая, как работа важна для меня, но, когда увидел, как оно на самом деле, понял, что все же не может это терпеть. Возможно, он передумал. Некоторым мужчинам не нравится, когда их девушка способна сама себя обеспечить – ведь тогда у него почти не окажется рычагов влияния. Кассия предупреждала о подобных типах, советуя держаться от них подальше. Родерик не походил на них – по крайней мере, раньше, но, может быть, я, ослепленная собственными чувствами, просто не желала этого видеть? В любом случае лучше один раз выяснить все до конца, чем постоянно чувствовать себя виноватой и пытаться сгладить его недовольство, не зная как.

Я думала, Рик переместит нас в беседку в саду, на которую можно было бы накинуть тишину, как он обычно делал во время наших вечерних свиданий. Но когда сверкание рассеялось и я снова обрела равновесие, мы стояли в его гостиной. Прежде, чем я успела опомниться, Рик утянул меня к себе на колени, усадив верхом.

– Как же я скучал, – выдохнул он, взяв мое лицо в ладони.

– Мы видимся каждый день.

Обида и злость еще кипели во мне, и целоваться не слишком хотелось. Но и вырываться я не могла – не потому, что Родерик крепко держал меня. Оказывается, мне так не хватало его объятий.

– Разве это «видимся»? – Он легко коснулся губами кончика моего носа. Прежде, чем я успела что-то ответить, поцеловал один глаз, другой, между бровями.

– Ты хотел поговорить. – напомнила я.

– Поговорим.

Он продолжал покрывать мое лицо поцелуями лихорадочно, жадно, словно мы в самом деле не виделись невесть сколько.

Я сама не поняла, как так вышло, что первая потянулась к его губам, поймала зубами нижнюю, провела языком, дразня. Забралась ладонями в ворот, коснувшись кожи. Родерик, рыкнув, притянул меня за затылок и поцеловал уже по-настоящему, да так, что я разом перестала думать о своих обидах. Вообще перестала думать о чем бы то ни было, кроме этого поцелуя и его рук, гуляющих у меня по спине.

Жар пробежал по телу, спустился в низ живота, разливаясь между ног горящей тяжестью, и, сама не понимая, что делаю, я прижалась к Рику там, где так мучительно ныло, застонав ему в рот, и неровный вздох стал мне ответом.

Я не заметила, когда с меня слетел китель. Одна рука Родерика легла мне между лопаток, придерживая, вторая сжала грудь, и, ахнув, я изогнулась, подставляясь под его ласки. Наклонившись, он забрал в рот поднявшую ткань рубахи горошину, и я не выдержала, застонала, вцепилась ему в плечи, но руки стали ватными, и я упала бы, не поддерживай меня Рик. Он прильнул к другой груди – и от контраста между прохладой мокрой ткани с одной стороны и теплом его поцелуев с другой меня затрясло, а между ног заныло так, что я двинула бедрами, пытаясь унять это чувство, но стало еще хуже.

Кажется, сам собой ослаб пояс. А Родерик, выдохнув резко и неровно, вдруг подхватил меня, разворачивая. Я не успела ни испугаться, ни даже опомниться, как снова сидела у него на коленях, одна его рука ласкала мою грудь, а вторая нырнула в штаны.

Я ойкнула, когда его пальцы скользнули между моих бедер. Попыталась сжать ноги, но между ними были колени Рика, и ничего не вышло.

– Не бойся, – шепнул он. Прошелся губами вдоль шеи, и я судорожно выдохнула, бездумно раскрываясь навстречу его руке. – Я не трону тебя.

Какой-то ехидный голосок внутри попытался было поинтересоваться, что же он тогда делает, если не трогает, но затих на полуслове, когда Рик прикусил мочку моего уха, и одновременно с этим его пальцы нашли какое-то чувствительное местечко. Прикосновение было таким острым, что я разучилась дышать, разучилась думать, и все, что могла – лишь извиваться и всхлипывать под его руками, пока то новое, непонятное чувство, что росло внутри, не запульсировало в низу живота, заставив меня выгнуться в сладкой судороге. Я обмякла, прислонившись к Рику, а он вжался в меня, качнул, еще раз. Рвано выдохнул сквозь зубы. По моим штанам разлилось что-то теплое и влажное, но мне было все равно.

Рик снова подхватил меня, будто я ничего не весила, пересадил боком, баюкая. Я устроила голову у него на плече.