Там, где мы только что стояли, на светлой глине улицы расплылось ярко-алое пятно. Откуда-то сверху донесся смех. Я посмотрела туда – два мальчишки лет тринадцати потрясали пустым горшком и хохотали во всю глотку. Я сотворила водяной шар. Он обрушился на них, намочив с ног до головы, но парни лишь расхохотались еще пуще.

– Так вот почему вы просили одеться попроще! – догадалась я. Огляделась: где-то впереди над домами взмыло разноцветное облако. – Нет уж, гулять – так гулять!

Робин выложил на прилавок несколько медных монет, продавец подвинул ему два горшочка. Что-то сказал, сверкнув белоснежными на фоне смуглой кожи зубами.

Снова улыбнулся – теперь уже мне – и разразился пространной речью.

Робин протянул мне горшочек, повлек прочь чуть быстрее, чем я поспевала за ним. Словно вдруг разозлился.

– Что он сказал? – полюбопытствовала я. – Он обидел вас?

– Нет. – Ответ прозвучал резко, и, поняв это, Робин сжал мою ладонь, точно извиняясь. – Он сказал: моя женщина словно создана из соли и сахара. А вам он сказал, будто я правильно делаю, пряча ваше лицо. Ведь такую красавицу слишком многие пожелают себе.

«Его женщина». Странно, но мне не хотелось возмущаться.

– Но он же не видел моего лица.

– Он видел ваши глаза и руки.

Я глянула на свою ладонь, все еще лежавшую в руке Робина. Даже на фоне его кожи моя казалась такой белой, словно никогда не видела солнца, при том что герцог вовсе не был смуглым.

– Что ж, тогда я благодарна вам за эти платки. – Я коснулась лица. – Не слишком привычно, но я бы не хотела, чтобы меня разглядывали, точно бородатую женщину на ярмарке. И тем более чтобы кто-то пожелал… – Я смутилась.

– Пусть только посмеют, – рыкнул он.

Наверное, Робин хотел добавить что-то еще, но тут пение стало громче, и из-за угла на нас вывернула группа парней и девушек. Их и без того яркую одежду покрывали разноцветные пятна, да и лица и волосы не остались чистыми.

Невысокая девушка, чьи пышные округлости контрастировали с неправдоподобно тонкой талией, рассмеявшись, шагнула к нам и провела ладонью по щеке Робина, оставляя синюю полосу. Что-то сказала.

Прежде чем успела осознать, что делаю, я сжала в руке ком краски и запустила в нахалку – удумала гладить незнакомых мужчин! Девушка не стала уворачиваться, лишь стряхнула с бровей розовый порошок. Снова мелодично рассмеялась, сверкнув зубами, двинулась дальше, и, глядя, как колышутся ее бедра, я едва удержалась, чтобы не надеть горшок с краской ей на голову.

Да что это со мной?!

– А у вас неплохо получается, – рассмеялся Робин. – Я-то думал, вы застесняетесь.

Мне очень хотелось спросить, что нахалка ему сказала, но тогда моя глупая ревность станет слишком очевидной. Я вытащила из рукава носовой платок.

– Уберите это с лица.

Робин улыбнулся.

– Так в том и смысл, чтобы перепачкаться.

– Уберите.

Он посмотрел на меня с веселым любопытством, чуть склонив голову набок. Забрал платок, стирая синюю полосу.

– Так?

– Да.

Он улыбнулся.

– Вам тоже досталось.

Я опустила взгляд – на боку расплылось зеленое пятно.

– Не вы ли только что сказали, что в этом и смысл?

– Мне показалось, что вам не понравилось.

Мне не понравилось, что незнакомые девушки призывно крутят перед ним задом, но не признаваться же в этом?

Прежде чем я успела что-то сказать, на нас снова налетела группа молодых людей. Закружился хоровод, взметнулась в воздух цветная пыль, и вскоре я обнаружила, что хохочу во все горло, расшвыривая в пролетающие мимо лица краску и не уворачиваюсь от летящей в меня, а рядом заливисто смеется Робин.

Мы бродили по улицам, плясали и пели вместе со всеми, даром что не знали слов, попадали под водяные струи – благо в такую жару одежда сохла почти мгновенно – и сами призывали воду на головы тех, кто оказывался рядом. Прежде чем улица вывела нас к морю, мы сменили не один горшочек с краской.

Здесь, у самого берега, народа было столько, что казалось, и вовсе нельзя протолкнуться, и я остановилась, вцепившись в руку Робина.

– Устали? – Он обернулся, и я едва снова не рассмеялась, глядя на его перемазанное краской лицо.

– На кого мы похожи!

– Какая разница, – пожал плечами он. – Когда мы вернемся, все будут спать, а к утру бытовая магия не оставит от всего этого и следа.

Неужели уже пора возвращаться? Я сникла, но прежде, чем успела всерьез расстроиться, Робин повлек меня к одному из домов. Внутри оказалась таверна, но мы не сели за стол. Робин перебросился парой слов с хозяином и уверенно повел меня вглубь зала. За дверью в дальней стене обнаружилась лестница, поднявшись по которой мы вышли на крышу. Здесь на деревянный каркас была навешена белая ткань, образуя что-то вроде шатра, и вслед за своим спутником я нырнула под полотно.

Шатер устилали ковры, по центру стоял низкий столик так, что есть за ним можно было, только устроившись на полу. Робин повел рукой – ткань с противоположной стены отодвинулась, открыв вид на море и горы.

– Кажется, они вам понравились.

– Да, – выдохнула я, любуясь.

Он опустился на ковер, скрестив ноги, я села рядом, подобрав их под себя. Стянула с лица платки – они, хоть и в самом деле защищали от любопытных взглядов, меня утомили.

Робин достал из рукава мой носовой платок, о котором я забыла. Встряхнул его, ткань снова стала белоснежной. Потянулся к моему лицу.

– Краска попала. Немного, вот тут. – Он коснулся виска рядом с углом глаза. – Погодите-ка…

Я подняла лицо, чтобы ему было удобней, закрыла глаза. И вовсе не удивилась, когда одна его рука притянула за затылок, вторая легла на талию и губы коснулись моих. 

Я замерла на миг, не зная, что делать, – нет, Робин не напугал меня, и я с радостью бы ответила на поцелуй… если бы знала как. Все, что я могла, – прильнуть к нему, запуская пальцы в волосы, позволить его губам ласкать мои, раскрываясь ему навстречу, осторожно коснуться языком, повторяя его движения, а потом просто, забыв обо всем, пить этот поцелуй, словно воду из родника, чувствовать, как растекается по телу тепло, собираясь внизу живота, как по коже пробегают волны то жара, то холода, а из груди сам собой вырывается тихий стон.

Негромкий стук привел меня в чувство. Я шарахнулась, оглянувшись, обнаружила трактирщика. Ойкнув, я ткнулась лицом в плечо Робина, и он обнял меня, словно закрывая от всего мира. Что-то сказал, коротко и резко, трактирщик так же коротко ответил.

– Он ушел.

Я отодвинулась, не смея поднять взгляд. Робин приподнял мой подбородок, заглядывая в лицо.

– Все хорошо, – шепнул он. – Он больше не помешает.

Он легко коснулся моих губ и отстранился, и я едва удержала разочарованный вздох.

– Кажется, нам обоим надо немного остыть. – Робин протянул мне креманку с разноцветными шариками.

Я залилась краской, вздрогнула, когда мои пальцы коснулись его, забирая лакомство. Робин тоже вздрогнул, словно от моих рук прострелила молния, и снова потянулся ко мне.

Не знаю, сколько времени мы провели в этом шатре. Сладость мороженого мешалась со вкусом губ Робина, запах моря и ванили переплетался с ароматом его дыхания, ветер и его руки заставляли меня трепетать, забывая обо всем на свете.

– Пора, – негромко сказал Робин, и я вздрогнула, точно просыпаясь. – Скоро утро.

Здесь по-прежнему был ясный день, разве что солнце повисло на самой вершине гор, вот-вот нырнет за них.

– Уже? – не удержалась я. Спохватилась. – Прости. Все было чудесно и… жаль, что пора возвращаться.

– Я жалею только о том, что не дал тебе отдохнуть. – Он улыбнулся. Вытащил из сумки длинный футляр, раскрыв, протянул мне золотую цепь… нет, браслет крупного плетения. – Это тебе.

Я шарахнулась.

– Нет. – На глаза навернулись слезы, хотя я сама не могла понять почему и уж тем более не смогла бы объяснить. – Не порти все… пожалуйста.