Глядя на меня, и Феликс начал заворачивать рукава.

— Соображаете, — сказала, разогнувшись от здоровенного бака, старуха, и я узнала служанку, которая днем собирала с пола еду. — Значит, смотрите, как оно делается…

На самом деле ничего сложного не было. Соскрести лопаткой с грязной посуды остатки еды, сунуть в бак с горячей мыльной водой. Когда в баке накопится достаточно мисок и чашек, промыть их щеткой и переложить во второй бак, куда загодя бросили горсть отбеливающего порошка, и оставить на четверть часа. За это время сменить воду в первом баке, благо для этого было достаточно вынуть пробку из отверстия в дне, а потом сунуть в бак кожаные шланги, привязанные к водным артефактам. Сменить воду и в третьем баке, куда потом обеззараженная посуда перекочует для полоскания. Вымытые миски-чашки-приборы протереть полотенцем, собрать в стопки и составить в шкафы.

Ничего сложного, монотонная работа позволяла отдохнуть голове и даже немного успокаивала.

Успокаивала меня, но не Феликса.

Сперва его едва не стошнило над баком с помоями, и я молча отодвинула его — мой-то желудок был куда крепче. Но и к возне в баке с водой Феликс приноровился не сразу. Несколько раз тарелки выскальзывали из его рук, благо ни одна не разбилась. Движения его становились все резче, все дерганей, сама собой сошла на нет болтовня между нами, и я решила лишний раз не смотреть в его сторону — человеку, дошедшему до такого состояния, немного надо, чтобы взорваться. Перекипит внутри себя, успокоится…

Я подпрыгнула от яростного крика, а потом зазвенели осколки влетевшей в стену миски.

— Я потомственный дворянин, а не обслуга!

— Посуда-то в чем виновата, — хихикнула посудомойка.

— А ты вообще заткнись! — Последующая тирада была длинной, бессвязной и абсолютно нецензурной.

Я медленно — очень медленно, не хватало еще выронить и тоже разбить — опустила на стол миску и сказала:

— Рот закрой.

Феликс стремительно развернулся ко мне.

— Что?

— Рот закрой, а то я его тебе с мылом вымою. Хорош потомственный дворянин, который не умеет держать себя в руках и грязно ругается при женщинах. Как ты собираешься повелевать другими, когда собственными эмоциями управлять не можешь?

— При боевом товарище, — взвился Феликс. — И не тебе…

Ну да, перед тем как дать ему в морду, я тоже особо выражений не выбирала. Но это не тот поступок, которым я буду потом гордиться.

— Она — не боевой товарищ! — Я ткнула пальцем в судомойку, с веселым любопытством наблюдавшую за нами. На самом деле я была более чем уверена — эта женщина и сама не прочь пропустить соленое словцо к месту и не к месту. Но даже если и так, это не повод обкладывать в три этажа человека вчетверо старше себя только для того, чтобы сорвать дурное настроение.

— Да кто она такая вообще? — взвился Феликс. — И кто ты, чтобы мне указывать?

— Чернь, — усмехнулась я. — Чернь, на которой можно срываться, потому что она не ответит. Ведь нельзя же высказать все то же самое сиятельному графу Рейту, который назначил отработку.

— Ты утверждаешь, что я трус? — медленно произнес он.

— Я утверждаю, что еще ни разу не видела человека, который не смог бы сдержаться при старших и влиятельных. Почему-то пылкий нрав срывают только на тех, кто не может ответить. Так вот, я — могу. Поэтому придержи язык.

— Я не трус. — Феликс рванул тесемки фартука, но узел затянулся, и парень задергался, пытаясь выпутаться из него, с каждым рывком злясь все сильнее. — И я спрошу Рейта, по какому праву он так меня унизил!

— Унизил, заставив работать? — не удержалась я. — А вкусно кушать из чистой посуды за чистым столом потомственного дворянина не унижает?

— Так кто на что способен.

— Способен или просто родился в подходящей семье? — Меня тоже понесло.

— Я поступал на боевой! — Феликс снова дернул фартук, тесемка затрещала, оторвавшись. — На боевой, а не на обучение прислуги!

Он шагнул к двери.

— Ох, зря ты это, девонька, — протянула судомойка. — Декан-то его сейчас отправит нужники чистить, а крайняя ты будешь.

Я думала, взбешенный Феликс не услышит, но он обернулся.

— То есть — чистить нужники?

Женщина усмехнулась, откладывая полотенце.

— То и есть. Ваши благородия гадят-то не фиалками, и выносить это добро кому-то нужно. Выносить да мыть, чтобы благородные носы от запаха не страдали. И ежели студенты с первого раза не понимают, что наказание приятным не должно быть, его светлость может и доходчивей объяснить.

— Он не посмеет, — выдохнул Феликс.

— Почему нет? Это в городе ты, может, герцог какой и графья тебе кланяются…

Феликс едва заметно поморщился, и я поняла, что титул у него явно пониже, а скорее всего он и вовсе из нетитулованных.

— А здесь, в университете, выше декана только ректор, да тот до простых смертных не снисходит.

Она снова обернулась ко мне.

— Так что спасибо, конечно, милая, что вступилась, но зря ты это. Брань на вороту не виснет, а ты себе врага наживешь. Перевидала я за свой век таких упертых, как он.

Мы с Феликсом переглянулись.

— Пожалуй, я погорячилась, — сказала я.

Феликс, конечно, надменный и склочный тип, но ему, отродясь не знавшему, что такое грязная работа, и мытья посуды хватит, чтобы прочувствовать наказание. Тем более что ей дело, кажется, не ограничится. Нужники — явный перебор, и, в отличие от Феликса, я-то не сомневалась, что Рейт способен назначить и такую отработку.

— Я был неправ, — одновременно со мной выдавил Феликс. Повернулся к судомойке, и видно было, что его прямо-таки корежит от того, что он говорит: — Я не хотел… — Он замялся, явно не зная, какое обращение подобрать. И то правда, понадобись ему окликнуть ее на улице, крикнул бы: «Эй, ты!» — а вздумай назвать госпожой или на «вы», услышал бы, дескать, грешно вам, ваше благородие, над простой женщиной ломаться. — Не хотел никого оскорбить. Лианор, к тебе это тоже относится.

Прежде чем я успела что-то ответить, он подобрал с пола порванный фартук и шагнул за дверь.

— Что у тебя, руки корявые? — донесся оттуда голос Холли, а потом разом стало тихо, похоже, Феликс тоже умел накладывать купол тишины.

— А не такой он пропащий, — заметила судомойка, покосившись на дверь. — Каких только я господ тут не перевидала, мало до кого с первого раза доходит.

Я кивнула, с подчеркнутым усердием занялась посудой. Незачем перемывать кости Феликсу у него за спиной. Судомойка хмыкнула и так же демонстративно старательно начала вытирать чистые миски.

Феликс вернулся красный, точно рак, а скрежет зубовный, кажется, был слышен далеко за пределами столовой.

— За битую посуду придется заплатить, — сообщил он. Подхватил еще одну миску и со всей дури запустил в стену. Выдохнул. — Заплачу. Зато полегчало.

Как я и предполагала, одной посудой дело не ограничилось. После нее пришел черед котлов, потом — плиты, следом — столов и пола в зале: магия магией, но и просто рукам нашлось применение. Интересно, как управлялись кухонные работники, когда в университете не находилось ни одного нарушителя дисциплины? Впрочем, вряд ли подобные дни случались часто — судя по некоторым репликам Холли, бедокурили студенты постоянно и со вкусом.

Феликс после первой вспышки взял себя в руки и работал старательно, хоть и неумело. Мне даже стало немного его жаль: когда нас наконец отпустили, у меня гудели ноги и ныла спина, а ему-то, никогда не знавшему, что такое тяжелая работа, каково? Но он не ныл и не жаловался, только перед тем, как толкнуть дверь на улицу, убрал со лба прилипшие пряди и криво улыбнулся.

— Кажется, это впечатляет куда сильнее физподготовки.

— Привыкнем, — вздохнула я. — Говорят, человек ко всему привыкает.

Он усмехнулся, пропуская меня на улицу.

Родерика я увидела сразу. Сидел на скамейке недалеко от входа, и светлячок озарял страницы раскрытого учебника. Я успела заметить рисунок с чем-то странным, похожим на изогнутый мешок с выходящими из него гибкими трубками, прежде, чем он захлопнул книгу и поднялся мне навстречу.