Родерик отвел от нее взгляд лишь на миг. Ровно для того, чтобы увидеть, как Лианор, шагавшая по аллее, остановилась, точно налетев на стену, а потом решительно свернула в кусты.

Первым его порывом было – броситься следом, догнать, объясниться. Несмотря на разделявшее их расстояние, эмоции Нори обожгли его. Было совершенно очевидно, что она едва сдерживает слезы.

Нет. Сперва нужно закончить с этим делом. Даже если он не успеет поговорить с Лианор до пары, оба они никуда не денутся из этого университета, и время для объяснений еще будет. Тем более, что Родерик сам прекрасно понимал: он обидел Нори, удрав от нее порталом, и готов был извиняться столько, сколько нужно.

Только бы она не накрутила себя еще сильнее. Ну почему вроде бы разумная и здравомыслящая девушка творит редкие глупости, поддавшись эмоциям! Почему он сам не далее как сегодня, поддавшись эмоциям, сотворил редкую глупость!

На самом деле Родерик знал ответ и как целитель, и как наследник престола, но сейчас было совершенно не ко времени вспоминать нейрофизиологию.

«Могу я напомнить», – съехидничал Сайфер.

«На экзамене напомнишь».

А забавно, если он получил вместе с драконом живую шпаргалку.

«Не боишься, что неправильно подскажу? Чтобы собственным умом жил и на чужой не полагался?»

Он отогнал неуместные мысли, снова обернулся к Корделии.

– Уезжай, – сказал он. – Тебе больше нечего делать в столице. В твоих интересах не доводить дело до комиссии по этике. Если она все же соберется, ты навсегда окажешься без диплома и с пятном на репутации.

По лицу Корделии было видно, что она это прекрасно понимает.

– Скажи мне только одно. – Она встала, и Родерик поднялся вслед за ней. – Чем эта девка с боевого лучше меня?

– Я не якшаюсь с девками, Корделия.

– Надеюсь, ей ты так же перевернешь всю жизнь, как и мне.

Он отвесил церемонный поклон и двинулся к корпусу боевиков.

Лианор всегда старалась прийти загодя, так что будет время поговорить. Тем более, что не так уж много времени нужно, чтобы сказать: «Прости, я был неправ».

И в самом деле, до пары оставалось еще полчаса, когда Родерик заметил на аллее знакомую фигурку.

Увидев его, Нори замедлила шаг. Для человеческих глаз она была слишком далеко, чтобы разглядеть выражение лица, но дракон видел и покрасневшие веки, и припухший нос…

«Только не говори, будто она плакала из-за меня!» – взмолился Родерик.

«Не знаю. Но ей очень-очень грустно».

… и то, как завидев его она заметалась, да вот беда, некуда было сбежать в этот раз. Да даже если бы и было куда, Родерик не позволил бы ей.

Но Нори и не собиралась бежать. Вздернула подбородок, выпрямила плечи и двинулась вперед.

– Я скучал.

Родерик взял ее ладошки в свои. Нори глянула снизу вверх, губы ее дрогнули – то ли в улыбке, то от того, что она собралась расплакаться. И безо всякого дракона Родерик видел, что она одновременно и рада его видеть, и сердится, и расстроена.

Нори отстранилась, и он не стал ее удерживать.

– Я обидел тебя. Прости меня, пожалуйста. Я растерялся и сглупил.

Она ойкнула, растерянно глядя на него снизу вверх. Похоже, девушка не привыкла, чтобы перед ней извинялись.

Правду говоря, Родерик тоже не привык извиняться, но куда теперь деваться, если в самом деле сглупил и обидел.

– Сядем? – Он мотнул головой в сторону скамейки.

Лианор

Я растерялась. Не знаю, чего я ждала на самом деле – оправданий или ответных претензий – но это «Прости меня, пожалуйста», сказанное безо всяких уверток, почему-то потрясло до глубины души. Родерик снова взял меня за руку, повлек к скамейке. Я опомнилась.

– Я… меня декан ждет, – пролепетала я, чувствуя себя ужасно неловко.

Звучало это так, будто я ищу повод продемонстрировать пренебрежение.

Но Родерик не обиделся.

– Что-то случилось? – встревожился он.

– Не знаю. У ворот ждал посыльный с запиской, мне велено явиться не позже, чем за четверть часа…

Родерик вынул из кармана часы.

– Сейчас полчаса. У нас есть пятнадцать минут, если, конечно…

Я заглянула в серьезные глаза. Как у него это выходит – совершенно не хочется на него обижаться!

– Ты не обидел меня. Хотя… – Я покачала головой. – Зачем я вру. Мне показалось, будто ты сбежал от меня, и это задело, конечно.

Шум листьев вокруг нас исчез, и перестали доноситься голоса студентов с аллеи.

– Сбежал, – кивнул Родерик. – Глупо. Я не хотел, чтобы знали, что я бываю во дворце, не ожидал вас там увидеть, растерялся и… – Он развел руками. – Я не хотел обидеть тебя.

– Но почему?

Он отвел взгляд. Оперся руками о колени, на миг ссутулившись. Снова поднял голову.

– У меня нет титула, и это правда. Правда и то, что я из богатой и знатной семьи. В шестнадцать лет я поступил наперекор воле родителей. Не спрашивай, я не могу, да и не хочу об этом рассказывать. Я ни о чем не жалею, но титула у меня больше нет.

– Они отреклись от тебя? – ахнула я.

– Нет. Я по-прежнему люблю их и они – меня. Но в нашей семье так сложилось, что наследовать сын может только при выполнении определенного условия. И после того, что я сделал, это условия стало невыполнимым.

Я кивнула, хотя ничего не понимала, кроме того, что Родерик не хочет рассказать всего, но и врать, судя по всему, не хочет. Он снова посмотрел мне в глаза – прямо и открыто.

Не хочет рассказать всего…

– Ты женился без их согласия или заделал внебрачного ребенка?

– Что? – На его лице отразилось неподдельное изумление. – Нет! О боги, конечно нет…

Родерик расхохотался, так весело и заразительно, что я не выдержала, тоже захихикала. Успокоившись, он снова взял мои ладони в свои, заглянул мне в глаза.

– Нори, я никогда не был женат, у меня нет детей, и я люблю тебя.

Я зарделась под его взглядом, а он продолжал.

– Я бываю во дворце, чтобы увидеться с родственниками и старыми друзьями, которые остались моими друзьями вопреки всему. Но мне неприятно вспоминать о том случае, неприятно рассказывать, отвечать на вопросы – а вопросы бы наверняка появились – или не отвечать и изворачиваться. Настолько неприятно, что я испугался, увидев там тебя. И, испугавшись, выбрал худший из всех возможных вариантов. Не сердись на меня.

Я облегченно выдохнула, ткнулась лбом в его плечо. Родерик обнял меня.

– И не плачь. – Его руки скользнули по спине. – Все эти глупости не стоят твоих слез.

– Я не из-за тебя, – подняла я голову. Неуверенно улыбнувшись, призналась: – Точнее, не только из-за тебя. Сперва утро, потом еще кое-что случилось, а теперь увидела тебя с Корделией, и это стало последней…

– Она покидает университет. Не знаю, вернется ли доучиться потом, когда скандал забудется, но тебя она больше не будет беспокоить.

– Спасибо, – прошептала я.

– Не за что. Даже если бы она подставила не тебя, как староста целителей я бы сделал все, чтобы убрать с факультета человека, способного на подобное. Мы не имеем права использовать свои знания во вред.

Я кивнула. Какое-то время мы молчали. Хотела бы я сказать, что рядом с ним было тепло и спокойно, но одна мысль грызла меня. Сейчас Родерик уцепится за фразу «случилось еще кое-что» и спросит, что именно. Признаться? Отмолчаться? Сказать, будто не хочу говорить о неприятных вещах, как это только что сделал он?

Нет, если он отвернется от меня только потому, что моя мать оказалась уличной нищенкой – а сейчас я была почти уверена в этом – то все его слова о любви не стоят и стертого медяка.

Я решилась.

– У нас еще есть время?

Родерик снова глянул на часы, кивнул.

– Сегодня утром я была у летнего сада.

Рассказывать было сложно, слова путались, горечь и боль мешали дышать, а еще мешал страх. Вот сейчас я договорю, подниму взгляд, который словно приклеился к моим собственным рукам, и увижу на его лице презрение. И…