— Хорошо… — сказала Нори. — Я буду молиться за нее. За них обеих, Джейн и Агнес, чтобы боги помогли им обеим.

— Если хочешь, я узнаю для тебя, как она, — сказал Родерик. — Не в подробностях, тайна целителя есть тайна целителя. Просто — идет ли на поправку.

Он тут же мысленно прикусил себе язык. Идет ли на поправку — а если нет? Нори расстроится…

И что несчастная девчонка будет делать потом? С Чарли-то как с гуся вода, а ей еще год учиться. И Стелла, староста бытовиков, как на грех, строгих правил. Надо поговорить с ней, чтобы не шпыняла Джейн. Напомнить о милосердии и прочих высоких вещах. Посоветоваться с Кассией, как лучше построить разговор…

— А правда, что раньше неудачливых самоубийц вешали? — спросила вдруг Нори.

— Правда, — кивнул Родерик прежде, чем удивился. — Откуда ты знаешь?

Она-то точно не изучала ни законы, ни как они менялись от века к веку и от императора к императору.

— Не помню, где-то читала. Я много читала. — Она неуверенно улыбнулась и тут же сникла. — Хотя, наверное, для тебя это совсем не много, а просто смешно.

— Не смешно, — заверил он, пристраивая ее голову у себя на плече. — Ты умница, Нори, и ты далеко пойдешь.

— Думаешь? — спросила она, и столько надежды было в ее голосе, что Родерик не стал добавлять назидательное «если не сдашься».

— Знаю, — сказал он. — И не стесняйся обращаться ко мне за помощью, если что.

— Ты и так… Ты замечательный, Рик. — Она ойкнула, встревоженно заглянула ему в лицо. — Можно?

— Мне нравится, — улыбнулся он, крепче обнимая девушку и снова пристраивая ее голову к себе на плечо.

— Рик, — повторила она. Поерзала, обвила его руками за шею и замерла так.

Он гладил ее по голове, по худенькой спине, вслушиваясь в дыхание, пока оно не стало размеренным и ровным.

Его бы воля — сидел бы так до утра. Но в кармане едва слышно пиликнул артефакт, напоминая, что нужно возвращать Нори в общежитие. После такой встряски ей нужно выспаться.

— Нори. — Он осторожно потормошил ее. Девушка вскинулась, сонно моргая.

— Ой, извини. Совсем разморило…

Родерик улыбнулся.

— Немудрено после такого бурного вечера. Пойдем-ка домой. — Но вместо того, чтобы ссадить Нори с колен, Родерик взял в ладони ее лицо, поцеловал ресницы, кончик носа, губы — и оторваться от них получилось не сразу. — Убирай иллюзию, и пойдем, — сказал он наконец. — Тебе надо хорошенько отдохнуть.

Она кивнула, плотнее запахнула полы кителя. Родерик обнял ее за плечи.

— Завтра увидимся. Будет новый день, — шепнул он. — А потом еще много-много дней…

Лианор

Может, этих дней и казалось много, но они понеслись со скоростью сорвавшейся с привязи лошади, и мне постоянно не хватало времени.

Лекции и практические занятия. Пока к названию каждого предмета прилагались «основы» — магических защит и магического восприятия, иллюзий и маскировки, бытовой магии, принципов действия боевых групп и логистики… Мне в жизни не пришло бы в голову, что магия настолько многогранна и разнообразна. Или что основы принципов действия боевых групп преподают, по крайней мере поначалу, не в учебном классе, а на полигоне. На той самой полосе препятствий, которой стращал нас Родерик на своем первом занятии.

Проходя ее, пока мы вовсе обходились без магии. Возможно, первому курсу пока показали не все подвохи полосы препятствий, но и без магических помех, в первый раз добравшись до ее конца, я просто свалилась на землю, как была — мокрая, в грязи и поту. И это при том, что парни помогали мне как могли, где-то подсаживая, где-то подтягивая. Впрочем, и я помогала им — там, где приходилось протискиваться в узкие щели или подныривать под препятствие, чтобы обнаружить с другой стороны щеколду, открывающую проход, или канат, который можно перекинуть остальным.

В первый раз до конца полосы препятствий дошли лишь команды, где сообразили поддерживать друг друга, — и только тогда я поняла, почему нас выпустил на нее именно преподаватель основ принципов действий боевых групп, а не, скажем, Этельмер, который по-прежнему начинал каждое утро с команды «раздеться», несмотря на то что по утрам становилось все холоднее.

Были в расписании и такие простые для большинства студентов предметы, как верховая езда и фехтование. Для большинства, но не для меня. Зак с Зеном, впрочем, тоже ругались, когда про себя, а когда вслух вопрошая небеса, зачем учиться танцам с зубочисткой-переростком, если можно просто взять дубину и отходить обидчика как следует.

После лекций и практики, перед отработкой, я ловила каждую минуту, чтобы позаниматься, потому что мои вечера по-прежнему занимал Рик. Иногда он оказывался рядом со мной и в библиотеке, но обычно мы виделись только в столовой и по вечерам, на неизменном танцевальном уроке, от которого я не отказалась бы ни за что на свете. Вальс сменила кадриль — совсем не такая, к какой я привыкла, и переучивать фигуры было куда сложнее, чем усваивать их с нуля. Мы начали разбирать маривский танец, но почти сразу стало ясно, что с ним я не справлюсь — по крайней мере сейчас. Зато «шаги» и галоп, как и предрекал Родерик, оказались простыми.

Каждый раз я возвращалась домой с колотящимся сердцем, встрепанными волосами и губами, горящими от поцелуев. Оливия старательно делала вид, что не замечает этого, а может быть, и вправду не замечала. Все вечера она проводила, стоя над своей конторкой, усердно зубря.

— Это невыносимо, — пожаловалась как-то она. — Я привыкла понимать, а не учить, но анатомию невозможно понять, ее надо только затвердить, как попугаю!

Я могла ей только посочувствовать, потому что и у меня хватало предметов, которые невозможно было понять — только затвердить, вколотить в память тела, в «наработанные нейронные связи», как выразился однажды Родерик. Он обещал мне, что после танцев — после вечера посвящения — мы займемся фехтованием, но, признаться, танцевать мне нравилось больше, чем перспектива тыкать друг в друга затупленными железками.

На следующий день после происшествия в сушильне я обнаружила в нашей комнате Корделию, мило беседующую с моей соседкой. Я не стала ничего говорить — в конце концов, Оливия с ней не ссорилась, она не обязана рвать общение с людьми, которые мне неприятны.

Вежливо поздоровавшись, как и полагается хозяйке, я собиралась попросить у Оливии артефакт с куполом тишины и темноты, чтобы, отгородившись ото всех, еще немного позаниматься перед сном, но Корделия меня опередила.

— Я пришла мириться. — Она обворожительно улыбнулась. — Я думала, ты просто обычная охотница на знатных парней, а ты нормальная. Если бы ты не вынула Джейн из петли, мы с Беатрис могли бы и не успеть.

Вот, значит, как звали вторую. Беатрис. Хотя да, госпожа Агнес же называла ее по имени — а я вспомнила об этом только сейчас…

— Мир? — Корделия снова улыбнулась.

Я заколебалась. Оставлять за спиной врага не хотелось. И у меня не было доказательств, что это она испортила мое белье. Может, и в самом деле Бенедикт, как считала Дейзи. Растерянно глянула на Оливию — вдруг она подскажет, что делать, даром что я прекрасно понимала: решать нужно самой. Лицо соседки осталось непроницаемым.

— Простите, что вмешиваюсь, но раз уж этот разговор вы завели при мне — кто испортил белье Лианор? — спросила вдруг она.

— Мне очень стыдно, — потупилась Корделия. — Я виновата. Но у меня есть отрез хорошего ситца, как раз на две рубахи, и лента кружевного шитья.

— Вряд ли у Лианор будет время шить, — снова вмешалась Оливия прежде, чем я успела рот раскрыть.

— Ты не дала мне договорить, — сказала Корделия. — Я сейчас сбегаю за корзинкой с рукоделием, снимем мерки, и я сошью. Даже если уже есть замена испорченному, лишними не будут. Родерик жаловался, что приходится переодеваться по три раза на дню: то физподготовка, то полоса препятствий…

Я скрипнула зубами при упоминании Родерика, но Корделия переводила взгляд с меня на Оливию с таким невинным лицом, что я устыдилась. Вечно я во всем вижу подвох!