Эта мысль привела меня в чувство. Я представила, как зажимаю в углу парня выше меня на полторы головы и раза в два тяжелее, наскакивая на него. Это будет выглядеть, словно мелкая шавка прыгает на здоровенную овчарку, а та только пятится с выражением морды «не покалечить бы ненормальную». Я расхохоталась сама над собой и уже уверенней зашагала вперед.

В конце концов, я будущий боевой маг, и если я сейчас не научусь идти навстречу страху, то что я буду делать в случае настоящей опасности?

Нищенка сидела на своем месте. Увидев меня, она тут же отвернулась, словно я была пустым местом, но по тому, как напряглись ее плечи, как вжалась шея, я поняла – она боится. Тоже боится.

Внутри все сворачивалось в ледяной узел, но я встала напротив нее, загородив солнце, так что игнорировать меня было невозможно.

– У меня нет денег, заплатить за предсказание, но есть еда, – сказала я, раскрывая сумку.

Аромат еще не остывших ватрушек поплыл по улице, так бы сама и съела, даром что сыта. Все-таки Кэт потрясающе готовит.

Ноздри нищенки дрогнули, но глаз она не подняла, старательно глядя куда-то мне в живот.

– У меня нет для вас новых предсказаний, госпожа, а старые впрок не пошли.

– Тогда расскажи мне что-нибудь старенькое. – Я присела напротив нее, безуспешно пытаясь заглянуть в глаза. – Например, о девчонке, которую оставили на крыльце приюта, завернутую в холщовую сумку с вышивкой.

– Мало ли таких девчонок и таких сумок, – усмехнулась она, по-прежнему избегая моего взгляда.

Интересно, если отмыть ее серые патлы, они станут пепельно-белыми, как у меня?

– О девчонке с нездешним именем Лианор…

Мне говорили, что имя мне дали в приюте. Но что, если это не так?

Нищенка вздрогнула, а я продолжала:

– Девчонке, которую отдали в добрые руки восемнадцать лет назад в возрасте около двух недель.

– Десять дней, – вырвалось у нее. – Теперь женщина, наоборот, вглядывалась в мое лицо, лихорадочно, точно собираясь запомнить на всю оставшуюся жизнь. – Лианор – красивое имя. Господское. И ты красивая выросла. Красивая и сильная. Все у тебя будет хорошо, если не позволишь тому хлыщу тебя смять.

– Мама? – выдохнула я.

Она замотала головой.

– Нет. Мать – которая вырастила. Я тебе никто. Уходи.

Я молчала.

– Уходи, тебе говорят! – закричала она. – Мне нечего тебе сказать! Катись отсюда! – Она изрыгнула поток грязных ругательств. – Катись, и чтобы я никогда больше тебя не видела!

Она замахнулась, но не ударила. Я молча положила ей на колени мешок с ватрушками и зашагала прочь, кусая губы, чтобы не разрыдаться.

Дорога до университетских ворот показалась мне бесконечной. Почему я не умею открывать порталы? Почему не могу просто переместиться в свою комнату, прореветься и успокоиться? Мне казалось, что взгляды всех обращены на меня, и сколько ни тверди себе, что на самом деле каждого из этих людей волнует лишь он сам, поверить в это не получалось. Успокоиться тоже.

«Может быть, ответ тебе не понравится, но, по крайней мере, появится хоть какая-то определенность», – сказала госпожа Кассия. Только никакой определенности не появилось, потому что ответа я так и не получила.

Или не захотела услышать его.

Дойдя до университетских ворот, я все же кое-как сумела взять себя в руки. Часы над воротами показывали, что обед уже заканчивался. Впрочем, есть я не хотела. Я снова посмотрела на часы. Ни туда, ни сюда. Слишком мало времени, чтобы успокоиться, слишком много – чтобы дойти до общежития, собрать тетради и подготовиться к новой паре.

– Лианор Орнелас? – окликнул меня мальчишка, один из тех, что сновали туда-сюда по территории университета, разнося документы и письма. Вот странность – магия изобрела водные артефакты, будильники, защиту от подслушивания и одним богам ведомо, что еще, но до сих пор не знает способа мгновенно передать сообщение от одного человека к другому.

– Да, это я.

– Вам записка от декана с приказом явиться не позже, чем за четверть часа до начала третьей пары.

Отлично. Вот и убью время. И неважно, что ничего хорошего встреча с деканом обещать не может. Настроение у меня и так никудышное, испортить его уже ничего не способно. И времени как раз столько, чтобы хорошим шагом дойти до общежития, взять тетради и добраться до корпуса боевиков.

Я не стала гадать, что могло понадобиться от меня декану. Разум и без того был взбаламучен событиями дня. Но, видимо, богам оказалось мало тех встрясок, что они устроили сегодня. Вероятно, чтобы добить меня окончательно, на скамейке у развилки аллей сидел Родерик, а рядом с ним маячили рыжие патлы Корделии.

Родерик

В университет он вернулся к обеду, но в столовой Нори не появилась. Близнецы сказали, что она отправилась повидать кого-то в городе. Родерик совершенно точно знал, что знакомых в городе у нее нет, разве что в приюте. Вспомнив о приюте, он успокоился – можно было ожидать, что Лианор захочет встретиться с людьми, с которыми росла. Ничего, поговорят перед парой или вечером.

На вахте общежития его ждал пухлый конверт с отчетом Даррена. Быстро работает. Внутри оказалась запись беседы с лавочником. Корделия не поленилась отойти на пару кварталов от университета, чтобы купить яд, но ей это не помогло. Все как они с Даром и предполагали: чтобы вывести веснушки, бедная девушка была готова на любые жертвы, и умываться мышьяком в том числе, а в косметическую лавку не пошла, потому что там тот же мышьяк в два раза дороже, а какая разница, если наружно?

Кроме отчета и чека, от суммы в котором Родерик восхищенно хмыкнул – знает себе цену! – лежала еще утренняя газета, свернутая так, чтобы в глаза в первую очередь бросался раздел светской хроники. Родерик хмыкнул снова. Да, услуги Дара стоили заявленного; ему самому бы в голову не пришло просматривать утренние газеты. Он прихватил сумку с тетрадями и направился на центральную аллею. Устроился на скамейке там, откуда расходились дороги ко всем корпусам, и миновать которую по дороге из общежития было невозможно, и начал ждать.

Корделию он заметил издалека. Когда она приблизилась, вырос на дороге, с легким поклоном поздоровался.

– Поговорим?

Теперь, когда Нори была на свободе и невредима, гнев его утих, и даже Сайфер помалкивал, видимо, поняв, что отгрызание голов откладывается на неопределенный срок. Но все же эту историю следовало завершить, и завершить так, чтобы ни у кого не осталось сомнений – зло наказано, и любой, кто попытается навредить Нори, получит по заслугам.

Бенедикт уже шарахается от собственной тени. Корделия тверже. Впрочем, и она выглядела неважно – густой слой пудры не скрывал синяки под глазами от недосыпа, да и искусно наложенные румяна лишь подчеркивали бледность.

– Слушаю, – кивнула она.

Родерик жестом пригласил ее сесть, сам опустился на скамейку рядом.

– Вот это, – он протянул ей листы. – Копия записанной беседы с лавочником, у которого ты покупала мышьяк.

– Какой же ты подлец… – прошипела Корделия.

«Это не мы пытались отправить на каторгу ни в чем не повинную девочку!» – возмутился Сайфер.

Родерик не стал пререкаться. Пусть обзывается как хочет.

– Я представлю эти записи на комиссии по этике. Сама понимаешь, если ты начнешь говорить, будто собиралась умываться мышьяком, сделаешь только хуже. Банальная петрушка с лимонным соком и немного магии безопасней и куда эффективней. Уверен, именно этим лосьоном ты и пользуешься.

Корделия бросила на него полный ненависти взгляд.

– Это все?

Она попыталась встать, но Родерик, опередив ее, положил ей на колени свернутую газету.

«Барон Хардинг и баронесса Вудруф объявили о расторжении помолвки», – гласил заголовок. Небольшой, один среди множества сообщений о помолвках, свадьбах, рождениях и смертях. Однако Корделия разглядела его и переменилась в лице. Родерик готов был поспорить – баронесса Вудруф понятия не имела о том, что они с женихом «выявили непримиримые противоречия во взглядах на семейную жизнь» и «намереваются остаться добрыми друзьями». Жених наверняка написал ей, но дошло ли письмо, и, если дошло, успела ли Корделия его прочесть?