Наши знания о причинах первой революции были, конечно, дилетантскими и основывались на убеждении, что это была никакая не революция, а обычный дворцовый переворот. В ходе которого новая буржуазная элита потеснила старую – аристократическую. Исходя из этого, мы считали, что нехватка хлеба была инспирирована специально, чтобы вызвать недовольство населения крупных городов центральной России и прежде всего столицы. Организаторами этой комбинации были верхушка Думы и самые большие денежные мешки. А из объективных факторов нехватки хлеба мы признавали два. Один выдвинул Кац, прочитавший в своё время работу Солженицына – в «Размышлениях над Февральской революцией» он писал: «Установлено, что часть петроградских пекарей продавала муку в уезд, где она дороже, а немало петроградских пекарей вскоре станет большевиками». А также упоминал об организации хлебной блокады Петрограда силами пробольшевистски настроенных железнодорожников. Я тоже кое-что читал по этому поводу и в копилку объективных причин нехватки в столице хлеба добавил и свои сведения. А именно то, что вычитал в какой-то статье. В ней писалось, что игумен Серафим (Кузнецов) в книге «Православный царь-мученик» (издана в 20-е годы в Пекине) утверждал: «Зимой 1917 года сильные снежные заносы замедлили движение поездов, что создало угрозу снабжению столицы». Но всё это были наши с Кацем знания, почерпнутые из книжек, а начальник Петроградского охранного отделения, несомненно, обладал более объективными сведениями.

На мой прямой вопрос о причинах нехватки хлеба в Петрограде начальник охранного отделения ответил: муки меньше не стало, а вот население Петрограда резко выросло из-за мобилизации и беженцев. К тому же случился призыв в армию «очередного возраста хлебопеков», из-за чего «не стало хватать очагов для выпечки достаточного количества хлеба». Это заявление начальника Петроградского охранного отделения генерала Глобачева подстегнуло Каца, до этого молчащего. Видно, задел тот своим заявлением какую-то струнку души моего друга. Как же, кто-то знал больше, чем великий аналитик Кац. По традиции двадцать первого века, он сразу же стал троллить представителя реальной власти империи – засыпать того вопросами, зачастую не связанными с темой нашей беседы. Тот, естественно, поплыл – начал путаться и повторяться. Я уже хотел прийти на помощь генералу, но троллинг прервался сам собой. Дверь кабинета внезапно распахнулась, в проёме возникла фигура Первухина и трагичным голосом воскликнула:

– Государь, беда! Ротмистр убит, карета обстреляна из пулемётов, много погибших всадников вашей охраны!

Выкрик Первухина был как ушат холодной воды. Только сел поговорить с умными людьми о том, как будем ненасильственными методами преодолевать сложившуюся ситуацию, так бац тебе – снова жизнь подсовывает смерть и события, далёкие от гуманизма и мирного города. Где-то в глубине души надеялся, что, ликвидировав финских егерей, я обескровил заброшенную в Петроград германскую агентуру. И, по крайней мере до весны, она будет не в состоянии проводить крупные операции. Отдельные теракты и покушения на императора возможны, но, чтобы их сорвать, достаточно небольших сил и стандартных мер предосторожности. Но нападение на кортеж императора, сопровождаемый сотней джигитов, это крупная операция, в которой задействовано не менее роты хорошо подготовленных бойцов и к тому же пулемёты. Спланировано тоже неплохо, ведь, по существу, поставленная цель достигнута – пассажир кареты убит. Организаторы теракта ведь не знали, что император предпочтёт автомобиль роскошной карете, сопровождаемой брутальными всадниками. Эти мысли промелькнули молниеносно, а затем в душе начала разрастаться тоска и жалость к погибшему Хохлову. «Эх, Генка, Генка, получается, подставил я тебя, – возникла в голове сумбурная мысль. – Хотел как лучше, а получилось очень гнусно и трагично. Думал, прокатишься на шикарной царской карете, отдохнёшь душой от фронтовых будней, перед тем как получишь приказ о назначении командиром мехгруппы. Эх, ротмистр, остановили тебя враги на взлёте, но обещаю, что легче им от этого не станет».

Как я себя ни клял за распоряжение Хохлову перегнать царские кареты в Гатчину, но понимал, что по-другому сделать не мог. Если бы не ротмистр, то командиру Ингушского полка приказал бы занять место в карете и сделать пробный прогон царского кортежа до Гатчины. А причиной этому была настоятельная рекомендация барона Штакельберга. Рудольф Александрович, будучи главным церемониймейстером императорского двора, детально расписал порядок действий Михаила на завтра. Событие предстояло неординарное – официальное утверждение Сенатом нового российского царя. И в этой церемонии Михаил должен был прибыть на царской карете, на ней же должен был подъехать на службу в Исаакиевский собор, а затем в сопровождении церковных иерархов направиться в Зимний дворец. Где на Дворцовой площади будет происходить торжественная часть – небольшой парад юнкеров и некоторых частей Петроградского гарнизона, фейерверк, выступления общественных деятелей, и всё это завершали народные гуляния.

Не знаю, как после такого теракта народ будет гулять, но отменять мероприятие ни в коем случае нельзя. Если отменю мероприятия в честь официального вступления на престол нового императора, то это будет частичной победой тех сил, которые организовали это преступление. В этот момент у меня окончательно вызрела идея отменить к чёртовой бабушке сухой закон. Не время сейчас думать о здоровье населения. Вопрос сейчас стоит вообще о существовании русской нации. Допустим, Октябрьская революция произойдёт, то сухой закон всё равно накроется медным тазом. А в ходе Гражданской войны и ВОВ народ начнёт потреблять водку не меньше финнов или ирландцев. А это известные выпивохи, многие из которых настоящие алкоголики. Эта идея родилась не на пустом месте. Мы с Кацем много раз обсуждали вопрос отмены сухого закона. По логике жизни, его нужно было отменить, но очень этого не хотелось. Такое благое дело – и поганить своими руками. Но сейчас, когда подумал о настроении людей, которые соберутся на Дворцовой площади, я пожалел, что в стране введён сухой закон. Пускай он особо не соблюдался, но на официальном мероприятии его нельзя было нарушать. Так бы распорядился поставить на площади несколько больших палаток-рюмочных, и праздник для народа был бы обеспечен.

Несмотря на то что в голове носилось масса мыслей, внешне я не выражал никаких чувств на выкрики ворвавшегося в кабинет Первухина. Присутствующие, глядя на меня, тоже молчали. Не принято было в этом времени в присутствии императора первым выражать своё мнение. А тем более что-то предлагать. Кац уже вжился в это время, поэтому тоже молчал. Пришлось мне нарушать тяжкое молчание. А так как я уже прошёл некоторую школу жизни, командуя корпусом, то стенать, сокрушаться о гибели Хохлова и искать виноватых я не стал, а сразу же начал распоряжаться. Сначала, обращаясь к Первухину, выкрикнул:

– Заткнись, поручик! Хватит паниковать. Доложить по форме – кто сообщил о нападении, где оно произошло и какие меры предпринимаются, чтобы изловить нападавших бандитов?

Первухин ещё не начал отвечать, как я сделал новое распоряжение, но уже присутствующим гостям, заявив:

– Всё, господа, на сегодня разговор наш закончен. Господин Глобачев, вы лично отвечаете за расследование этого бандитского нападения.

После моего пассажа уже более спокойно и информативно Первухин доложил:

– Ваше величество, несколько минут назад прискакал всадник Ингушского полка с известием, что в пяти верстах от Гатчины было совершено нападение на охраняемые ими кареты. В результате этого неожиданного и подлого нападения имеются многочисленные жертвы. В том числе погиб ваш адъютант ротмистр Хохлов. Выжившие джигиты под командованием командира конвоя штабс-ротмистра Султана Бек-Борова вступили с бандитами в бой.

– Прискакавший вестовой далеко?

– Никак нет! Ожидает вашего вызова в приёмной.