Но это было ещё не всё. Только я поднялся после прыжка, как из толпы, стоявшей как сборище манекенов с открытыми ртами, вырвался громадный мужик, судорожно пытающийся достать из кармана что-то стреляющее. Не знаю что, но достать он не успел. Я уже был на боевом взводе, поэтому не рассуждал, какая пушка зацепилась в его бездонном кармане. Я опять прыгнул и ударил ногой по ёрзающей в кармане руке. Но на меня шёл какой-то монстр. Если предыдущим ударом у мадемуазели я сломал руку, то эта годзилла просто что-то заорала, выдернула руку из кармана, и чудище пошло на меня с кулаками. К этому времени я успел вскочить и принять боевую стойку. А в такой стойке у меня привычка бить первым, и обязательно в серии ударов присутствовал мой любимый хук слева. Но, к моему удивлению, мужик выдержал мой фирменный удар. Конечно, его немного повело, но он стоял и даже попытался врезать мне по челюсти. Пришлось повторить серию, но в нокаут мужик провалился только после применения удара, который поставил мне тренер в секции айкидо. В прыжке пяткой по челюсти. Если по виску, то получится стопроцентный труп. А я не хотел убивать мужика – нужно было его допросить и узнать, кто поручил убить великого князя.

Мой завершающий удар явился как бы сигналом силам правопорядка. Как белые тараканы, из людской массы начали вылезать городовые. Толпа стала издавать всё нарастающий гул, который иногда перекрывался пронзительными женскими возгласами. Мозг все эти детали фиксировал, а тело уже метнулось к лежащему и продолжающему корчиться Василию. Непроизвольно я его поднял с брусчатки и прижал к груди. Чувствовалось, что парень доживает последние секунды своей жизни. Когда я его поднимал, то, наверное, сделал парню больно, и Василий вышел из забытья. Глядя на меня красными от лопнувших сосудов глазами, он прошептал:

– Слава Богу, государь, вы живы!

После этого, издав хриплый вздох, перестал дышать. Мне стало ужасно горько, что ушёл из жизни отличный, весёлый парень. За то небольшое время, которое я его знал, он нравился мне всё больше и больше. Может быть, из-за того, что это был первый человек, который скончался непосредственно у меня на руках, а скорее всего, произошёл откат нервной системы после перенесённого стресса, но на лице великого князя появились слёзы. И я провалился в выдуманный мир своего детства, где все были счастливы и никто никогда не умирал.

Возврат в реальность произошёл, когда на мозг начали воздействовать шипение и световые вспышки. Фокусировка зрения восстановилась, и я увидел, что окружён со всех сторон громадными фотоаппаратами на треногах и людьми с поднятыми вверх фотовспышками. Именно они издавали тот мерзкий звук и свет, которые вытащили меня из идеального мира, где не убивают людей. Там даже мясо не едят, а питаются исключительно шоколадом и пирожными. Когда я увидел этих людей, питающихся трагедиями, мне захотелось рвать и метать, ну, по крайней мере, разогнать эту шушеру. Но сидящий внутри меня человек XXI века не дал это сделать. Он понимал, что такое пиар. Что за счёт него можно избежать того кошмара, в котором оказалась Россия после 1917 года.

Плюнув на то, что эти акулы пера засняли великого князя плачущим, я передал тело Василия подбежавшим городовым и подошёл к нокаутированному мною здоровому мужику. Но он оставался без сознания и был бесполезен для допроса. А я хотел именно сейчас допросить хоть кого-нибудь из покушавшихся на великого князя террористов. По свежим следам, когда психика находится не в лучшей форме после такого провала. Поэтому взглянул на свой последний вариант – женщину, застрелившую Василия. Вот она вроде бы очухалась, по крайней мере, сидела на брусчатке, окружённая людьми в белой форме. Я решительно направился к ней. Бесцеремонно отодвинув городового, я подошёл к этой женщине и присел рядом на корточки. Это была совсем девчонка, лет восемнадцати, не больше. В глазах были слёзы, губы дрожали. Одним словом, она страшно боялась и держалась из последних сил. Какой-нибудь гуманист, может быть, её и пожалел бы, но не я. Перед моими глазами всё ещё стояло лицо хорошего парня, весельчака и жизнелюба, Василия. Поэтому я довольно жёстко спросил эту мадемуазель:

– Кто тебя послал? В какой партии ты состоишь? Говори быстро, зараза!

Девушка молчала. Вот только из глаз её ручьём начали течь слёзы. Но меня это не разжалобило, а даже ещё больше разозлило. Я вспомнил свои слёзы и красные глаза умирающего Василия. Схватив девушку за сломанную руку (она поддерживала её другой рукой и прижимала к своему телу), я рявкнул:

– Сука, говори какая партия?

И тут её прорвало. Сквозь слёзы она выкрикнула:

– Большевики!

И начала рассказывать, кто именно поручил их боевой группе провести покушение, фамилии и клички своих соратников, а также кто входит в группу поддержки. Выложив всё это, она зарыдала.

Откровения девушки-революционерки слушал не я один. Непонятно каким образом рядом оказались Кац и какой-то господин в прорезиненном плаще и в клетчатой кепке. Деловой такой мужик, с блокнотом, куда он карандашом записывал слова девушки. Корреспондентом какой-нибудь газеты он вряд ли был (типаж не тот), а вот филёром вполне вероятно. И это подтвердилось, как только я обратил на него внимание. А это я сделал довольно бестактно. Поднявшись с корточек и увидев рядом подозрительного типа, выкрикнул:

– Ты кто такой? Что там пишешь?

Намерения у меня были однозначные, если бы его ответ меня не устроил, то хук слева этому господину был бы обеспечен. Но этот человек повёл себя совершенно правильно. Вытянувшись передо мной по стойке смирно, он доложил:

– Ротмистр Плещеев, сотрудник жандармского управления, ответственный за правопорядок на этом мероприятии. Я знаком с господином Львовым, и он может подтвердить место моей службы и звание.

Проверять слова этого человека не имело смысла, и так было видно, что он не врёт. Городовые явно знали этого господина и подчинялись ему. Он только кивнул, и толпа была оттеснена, и вокруг нас образовалась площадка, свободная от людей и фотокамер. Границы её охраняли городовые. Стало возможным уже не кричать, чтобы пробиться сквозь возгласы толпы, а говорить вполне нормальным голосом. Это я и сделал, предъявив этому господину претензию:

– Как же вы допустили такое безобразие? В столице воюющей страны, в самом её центре, происходит вооружённое нападение на боевого генерала, к тому же великого князя. Как это понимать? Охранное отделение совсем перестало мышей ловить?

– Господин генерал-лейтенант, в том, что случилось, моя вина. Не ожидал, что такое, в общем-то, рядовое мероприятие вызовет интерес террористов. Информация о том, что в митинге примет участие великий князь, поступила только вчера. Я сразу же запросил информацию, поступающую от наших секретных агентов, но эсеры и эсдеки никаких терактов не готовили. Кто же знал, что это могут организовать большевики. Это партия новая, до этого случая политическим террором не занималась. Боевики у неё, конечно, есть, но, как правило, они занимаются финансовым обеспечением своей партии – грабят банки, трясут магнатов и прочих денежных мешков. К тому же она разобщена, многие её руководители находятся за границей, в основном в Германии. Из-за этого агентурная работа в среде её руководителей затруднена. Они тесно связаны с немецкими спецслужбами, которые, можно сказать, охраняют её от нашего влияния.

Я только начал переваривать эту информацию, а Кац уже спросил у ротмистра:

– Так что это получается – нападение на великого князя организовано по инициативе немецких спецслужб?

Плещеев несколько замялся, а потом, подумав, что его спрашивает всё-таки секретарь великого князя, по-видимому, он был в курсе, кто такой Кац, поэтому ответил:

– Видите ли, господин Джонсон, я не могу это знать точно, но скорее всего это именно так. Убрать энергичного, набирающего популярность представителя дома Романовых в интересах немецкого Генерального штаба. Когда Михаил Александрович был в гостях у германского императора Вильгельма, тот очень высоко оценил брата нашего царя. Вот немцы и боятся, что если такой человек начнёт влиять на Николая II и правительство, власть укрепится, порядка в стране станет больше и соответственно возрастёт мощь русской армии.