Рискованно, очень рискованно. Однако я просто не могу иначе. Я чувствую, что способен на многое, но Саске — мое слабое место. А значит, и Сарада. Смотреть, как они умирают, убить их собственными руками? Ни за что в жизни.

29

За дверью двигались тени. Мать тихо сказала:

— Итачи, я принесла тебе ужин. Если не хочешь к нам присоединиться, то поешь у себя.

Не дождавшись ответа, она ушла от двери. В коридоре послышались негромкие удаляющиеся шаги.

Спасибо, мама.

Последний вечер накануне восстания. Последний раз, когда он видит своих родных живыми. Итачи прикусил губу и подавил подступивший к горлу комок отчаяния.

Саске был в академии. Сарада ушла к Наруто — он сам посоветовал ей сходить проведать мальчишку, так, на всякий случай. Все остальные Учиха были в квартале. Члены Военной Полиции сегодня вернулись домой раньше, у них был короткий день: точно также, как в академии Саске отвлекал один из подчиненных Итачи, другие члены Корня объявили в корпусе Полиции ремонт по приказу Хокаге. Никто не узнает о том, что никакого приказа на самом деле не было, никто не вспомнит. Некому будет вспоминать. Учиха наоборот были рады, что рабочий день сократился — им ведь надо было готовиться к восстанию.

Итачи поднялся и надел свою форму Анбу, пристегнул оружие. Пора было начинать. Ужин остался в коридоре на полу нетронутым.

****

— Кто здесь? — произнес женский голос.

Первый дом, в который он наведался. Прежде Итачи никогда не бывал тут. Все было новым и одновременно родным.

Он выступил из тени коридора и заглянул в глаза незнакомой женщине, посылая в зрачки гендзюцу. Придержал ее тяжелое тело, опустил на пол, чтобы не поднимать лишний шум, а затем тихо поднялся по ступенькам на второй этаж. Толкнул дверь, за которой чувствовал присутствие знакомой чакры.

— Мама?

Изуми застыла посреди комнаты. Она слышала мамин голос и, должно быть, хотела выйти спросить, не звали ли ее.

— Итачи-кун? — ее глаза расширились от удивления.

Что-то тяжелое придавило грудь, заставило сердце биться чаще. Во всем теле вдруг проснулась слабость, распространялась, перетекая из груди к конечностям, просачивалась в мышцы, будто набивала их ватой.

Что я делаю? Боги, что же я собираюсь сделать?

Изуми была ошарашена внезапным появлением Итачи в форме Анбу и при оружии. Она ничего не понимала и интуитивно чувствовала неладное, но явно не ожидала от него подвоха.

Колени дрожали. Он подошел ближе. Глаза Изуми расширились еще больше. Она боялась вдохнуть лишний раз, будто считала Итачи наваждением и опасалась, что оно рассеется, стоит ей сделать что-то не так.

Лучше бы я действительно был видением.

Еще один шаг. Право же, никогда они не были так близко друг к другу, как сейчас. Во взгляде Изуми мелькнул страх.

— Итачи-кун, что ты…

Итачи поднял руку и невесомо коснулся пальцами щеки Изуми. Он смотрел на нее, до мельчайших деталей разглядывал и запечатлевал в памяти черты лица: перепуганные карие глаза, густые ресницы, родинку под правым глазом. Пальцы шевельнулись. Если бы Изуми когда-то не гладила его также, он бы и не знал, что так можно и правильно.

Итачи наклонился, уткнулся носом в мягкую щеку Изуми и легко прикоснулся губами к ее губам. Пусть вся деревня считала его невероятно талантливым шиноби, способным не по годам, но Учиха Итачи все еще оставался подростком: он в первый раз целовал девочку и не имел понятия, как это делается. Он чувствовал: ей страшно. Но и ему было страшно. Изуми доверчиво подалась навстречу, отвечая на поцелуй. Это нежное существо, бесконечно преданное ему, он собирался убить.

Уже сейчас, сейчас надо…

Но Итачи не мог. Касаясь прохладных влажных губ Изуми и ощущая на щеке теплое дыхание, он чувствовал, что сердце выпрыгивает из груди и задает такой ритм, что все тело сотрясается от бешеного пульса. Итачи поцеловал Изуми снова — неумело прихватил губами ее губу, но столько детской смертельной страсти было в этом поцелуе, что его неопытность не имела никакого значения. Руки дрожали. Весь самоконтроль шиноби, который он упорно воспитывал в себе все эти годы, — летел к чертям. Неведомое прежде тянущее чувство удовольствия пробуждалось где-то внизу и сводило его с ума. Он не понимал, что происходит с ним. Не знал, как ему остановиться, разорвать поцелуй и сделать то, что он взялся делать: начать свою миссию.

Это невозможно. Зачем я вообще поцеловал ее?

Не просто мимолетное желание. Он хотел отблагодарить Изуми за все. За нежность и доброту, верность вопреки его безразличию. Итачи хотел дать ей напоследок хотя бы что-то.

Дрожащей рукой он привлек Изуми ближе к себе. Два трепещущих организма, тесно прижавшихся друг к другу. Теперь Итачи чувствовал: она тоже дрожит, и ее сердце так же бешено колотится в груди, как и его собственное. Понимала ли она, зачем он пришел? Нет… Вряд ли.

Если я не сделаю этого сейчас — я вообще этого не сделаю.

Правая рука неуловимо скользнула туда, где были спрятаны кунаи. Итачи казалось, что конечности действуют независимо от него и не подчиняются мозгу, будто его личность вдруг раскололась на две: одна принадлежала влюбленному мальчишке, а другая — настоящему шиноби. Эти две личности боролись в нем и действовали одновременно, не в силах помешать друг другу.

Трясущиеся пальцы вдруг уверенно сжались вокруг рукоятки куная. Теплые губы, дыхание, потрясающий запах… Ему отчаянно не хотелось отказываться от этого, но рука сама потянулась за спину Изуми. Итачи резким движением вонзил клинок ей в шею и отстранился, выныривая из пьянящего сумасшествия.

Мгновенный смертельный удар. Девичье тело обмякло, Итачи, выдернув кунай, подхватил Изуми и бережно опустил ее на пол. Она ничего не поняла и вряд ли что-либо успела почувствовать.

Итачи не просто так выбрал своей первой целью именно Изуми. Он знал, что убить свою подругу и родителей — труднее всего, и с того момента, когда умрет Изуми, пути назад уже не будет. В схватке с отцом он мог погибнуть сам, поэтому визит домой Итачи предусмотрительно отложил на потом. До того, как они встретятся, нужно успеть хоть что-то… И первой жертвой стала Изуми.

Итачи взглянул на свои трясущиеся ладони. Он убил ее. Вот эти руки прервали жизнь человека, который любил его и бесконечно доверял ему, не ожидая подлости.

Что же я наделал?

Шея, губы, руки — пульсировали от недавнего поцелуя и шока, словно кровь стала слишком густой и прорывалась по артериям с огромным трудом. Надрывающееся сердце свело болью. Итачи не мог до конца поверить, что девочка, лежащая у его ног, — мертва. Может, ему кажется? Может, он еще не успел ничего сделать, а только представляет все это, пусть и слишком реалистично? Он упал на колени и прощупал пульс на теплой шее. Его не было.

Собраться с мыслями и решиться было невероятно сложно, и Итачи казалось, что, когда все закончится, ему станет легче. Как же он ошибся. Легче отнюдь не стало, стало еще хуже.

Я убил ее.

В последний раз его так лихорадило в тот день, когда погиб Тенма. Он посмотрел в открытые остекленевшие глаза Изуми, и комната окрасилась в оттенки крови — это активировался шаринган. Чакра огненной природы приливала к глазам, пробуждая клановое додзюцу. Все больше и больше, горячее и горячее. Итачи казалось, что глазные яблоки вот-вот лопнут или расплавятся. А может они уже плавились. Что-то теплое стекало по щекам… Слезы? Он коснулся щек и взглянул на пальцы, испачканные чем-то багровым.

Не слезы — кровь.

…когда он вышел из дома Изуми, добив ее мать, перед ним материализовался Учиха Мадара.

— Смотрю, ты уже начал.

Итачи не ответил: не мог говорить. Он отчаянно собирал свою разбитую душу по кусочкам, чтобы пересилить внезапную слабость и все-таки завершить миссию. На шаринган, в холостую активировавшийся над телом Изуми, ушло поразительно много чакры.