— Но Учиха наши товарищи, — возразил Хирузен, заново набивая трубку. — Если можно что-то сделать…

— Поздно, — перебил Данзо. — Сейчас время действовать. И перестань курить, ты — шиноби.

Хокаге сконфуженно отложил трубку. Шисуи наблюдал за Советом и чувствовал, что все, ради чего он сражается, неотвратимо валится в бездну.

Данзо… Я догадываюсь, чего ты хочешь. Ты хочешь уничтожить нас и ищешь повод. Ты ничего не делаешь, чтобы помочь примирению Учиха и Листа. Конфликт тебе только на руку.

Шисуи нервно кусал нижнюю губу, ощущал на языке металлический привкус крови, и чувствовал, как в глазах пробуждается клановое додзюцу, раскрашивая комнату заседаний в оттенки алого.

— Сандайме, прошу вас. Дайте мне шанс.

— Шисуи? — встрепенулся Хирузен. — У тебя есть план?

— Да. Но я хотел бы обсудить его с вами тет-а-тет.

— Глупости, — фыркнула старуха с высокой прической. — Ты говоришь с Советом.

— Хокаге не уполномочен решать такие дела в одиночку, — поддакнул Хомура.

Хирузен покосился на них, и его внимательный взгляд остановился на Данзо. Хокаге кашлянул.

— Так и быть, Шисуи. Я тебя выслушаю.

— Это невозможно, — отрезал Данзо. — Все, что касается восстания Учиха должно быть рассмотрено Советом. Ставки слишком высоки.

— Я все еще Хокаге, — гневно воскликнул Хирузен. — И я отвечаю за безопасность деревни. Не смей учить меня!

Шисуи прикрыл за собой дверь. В кабинете Хокаге было накурено. Хирузен, пользуясь отсутствием Данзо, заправил трубку и с наслаждением раскурил. Затем, сложил печати и активировал барьер вокруг кабинета.

— Благодарю, Сандайме.

Шисуи поклонился.

— Я бы не пошел против Совета, — сказал Хокаге и закусил трубку. — Но случай с малышкой Сарадой меня насторожил. Данзо ведет какую-то свою игру против вашего клана. Мне это не нравится. Учиха — часть деревни Скрытого Листа, и я обязан защитить их так же, как и всех прочих жителей. Какой у тебя план, Шисуи?

Шисуи окинул взглядом кабинет, убеждаясь, что их никто не подслушивает.

— Не переживай. Я установил барьер.

— Я хочу применить свое додзюцу. Котоамацуками.

— Гендзюцу? Но ты уверен, что этого будет достаточно? Учиха распознают гендзюцу.

— Нет, Котоамацуками — это техника Мангеке Шарингана.

— Мангеке? — старик едва не выронил трубку. — Шисуи, ты обладаешь Мангеке Шаринганом?

— Хай.

Хирузен вновь вставил в зубы трубку и задумчиво пробормотал:

— Правильно, что ты решил обсудить это со мной. Данзо… Ему знать ни к чему.

— Котоамацуками позволяет внушить жертве свою волю. Я надеюсь, что смогу убедить клан отказаться от переворота.

— Шисуи… Тебе придется жить с этим.

— Я готов к этому, Сандайме. Сейчас это единственный выход.

— Тогда я даю тебе добро. Этот разговор останется между нами. Можешь быть спокоен.

20

— Прости, я опоздал.

— Привет, Итачи.

Шисуи стоял на краю обрыва и глядел на водопад. В последнее время они виделись редко: Итачи был занят в Анбу, а Шисуи занимался проблемой клана. Итачи подошел ближе и поразился тому, как изменился его друг. Черты его лица заострились, под глазами лежали темные мешки. Шисуи был крайне изможден, и Итачи ощутил укол совести.

— Ты выглядишь уставшим.

— Была работенка.

— Прости. Я говорил, что мы будем работать вместе, а в итоге все свалил на тебя.

— У тебя ведь миссии, ты не можешь от них отказаться. Мы оба состоим в Анбу, но Сандайме дал мне полномочия и полную свободу действий, естественно, что я мог работать над делом больше, чем ты.

Легче не стало. Шисуи просто был слишком добр к нему, но по сути сам Итачи не сделал ничего. Он ходил на миссии, а проблему с кланом откладывал на потом. И при виде изможденного Шисуи душу Итачи стало подгрызать чувство вины. Как тогда, когда Сарада ночью затащила его к себе в комнату и умоляла остановить мятеж. Ох, если бы он знал как!

— Несколько офицеров Полиции не доверяют тебе.

— Да, я знаю.

— Ты не понимаешь, все серьезно. Они пристально следят за каждым твоим шагом. Более того, они приказали мне шпионить за тобой.

У Итачи похолодело в груди.

— Я тебя прикрываю, так что выдохни.

Неужели это отец?

— Яширо, Инаби, Текка, — Шисуи будто читал его мысли. — Ярые сторонники революции. Будь осторожен, ладно?

— Я был готов к этому.

— Ты всегда такой твердый и уверенный, — Шисуи улыбнулся. — Мне нравится. Это твоя сила, и в то же время — слабость. Но ладно, к делу. Я чего позвал тебя… Ты помнишь, какой завтра день?

Итачи молчаливо кивнул. Конечно, он помнил. Завтра — собрание клана, на котором все решится.

— Если все пройдет как обычно, мы не сможем остановить восстание.

— Что ты предлагаешь?

— Я нападу на твоего отца.

— Что?!

— Тш-ш, не пугайся так. Всего лишь гендзюцу.

— Но подействует ли…

— Подействует, — твердо ответил Шисуи.

Итачи начал понимать.

— Тот шаринган в битве с Мукаем.

— Именно.

— Что это, Шисуи?

Друг медлил. Судя по всему, воспоминания о силе, скрытой в его глазах, были ему неприятны. Он вздохнул.

— Ладно, рано или поздно тебе все равно стоило рассказать.

Шисуи присел на землю, округлив спину, обнял колени руками и продолжил любоваться водопадом, в потоке которого плясали пламенные блики заката.

— Высший уровень нашего додзюцу — Мангеке Шаринган. За всю историю лишь немногие Учиха сумели пробудить его, их можно пересчитать по пальцам. Мангеке дает доступ к невообразимой силе, превосходящей обычный шаринган.

— Контроль над Кьюби?

— Не только. Мне досталась техника высшего гендзюцу — Котоамацуками. Я могу внушить человеку любую мысль, и он примет ее как свою собственную. Для этого даже не обязательно пересекаться с ним взглядом.

— Ты хочешь поймать отца в эту технику?

— Да. И я хотел спросить твоего разрешения.

— Моего разрешения?

Шисуи посмотрел ему в глаза.

— Это ведь твой отец. Единственное, что меня останавливает.

— Не беспокойся об этом, — быстро ответил Итачи.

Предотвратить мятеж — вот, что важнее всего. А отец… С ним он никогда не был достаточно близок. Саске должно быть ревновал отца к нему, со стороны ведь казалось, что старшему сыну Фугаку уделяет куда больше внимания. Но все это только с виду. Итачи заботил отца лишь как средство, инструмент. Связующее звено между Учиха и деревней.

— Шисуи. Как ты пробудил Мангеке?

Друг опустил глаза. Он ждал этого вопроса.

— Это не то, что приятно вспоминать, знаешь. Ты ведь в курсе, как пробуждается обычный шаринган?

Итачи знал. Сильная душевная боль, вызванная, к примеру, гибелью близкого человека. Но тогда… какой должна быть боль, пробуждающая Мангеке?

— Я убил своего лучшего друга.

Слова Шисуи растворились в шуме водопада, не зацепившись в сознании, будто в них не было никакого смысла.

О чем это он?

Но Шисуи говорил совершенно серьезно.

— Это случилось незадолго до того, как мы с тобой познакомились. Еще в академии я встретил парнишку. После выпуска мы попали в одну команду, сражались вместе, плечом к плечу. Он был тем, кого я действительно мог назвать другом, — Шисуи запнулся. — Но знаешь, и года не прошло…

Что-то холодное и скользкое свернулось кольцом в груди. Итачи понял, что не хочет слушать продолжение, но собственное любопытство не позволило ему помешать рассказу Шисуи.

— В то время миссии были куда жестче, чем сейчас. Мы были на задании с еще несколькими командами и очутились в другой стране. Нам крупно не повезло. Мы столкнулись с врагами, их было куда больше, чем мы могли бы одолеть. Это была верная смерть, но, к счастью, несколько наших товарищей, с которыми мы до этого разделились, отыскали нас. Они спасли меня, но мой друг не успел добежать. Если бы я только дотянулся до него — он бы выжил.