— Если заденешь книгу — нам конец, — с трудом выдавило божество. — Обоим.

— Что? — спросил Саске и скривился.

Но Донна уже успела захватить его внимание, и реальность направилась по желанному пути. К божеству понемногу возвращалась прежняя самодовольная уверенность.

— Библиотека не любит, когда нарушают ее тишину, — прошипела Донна и отстранилась от стеллажа.

Она поднырнула под меч, все еще торчащий из торца книжной полки, подошла к столу и забрала свою чашку с чаем. Саске озирался и явно пытался сообразить, куда он попал, с кем имеет дело, и что ему делать дальше, но при этом был готов убивать и разрушать, если вдруг что-то пойдет не так, как ему хочется.

Донна отпила немного чаю.

— Верни мою дочь, — повторил Саске и твердо добавил: — Или я разнесу тут все к чертям.

«Этот может», — не без страха смекнуло божество.

Но окончательно прийти в себя все-таки успело и ехидно спросило:

— Какую из?

Саске нахмурился.

— Объяснись.

Донна ухмыльнулась. Люди, они всегда выглядели такими потерянными, когда беседа касалась недоступных им сфер.

— Учиха Саске-е, — смакуя, протянуло божество. — Кто бы мог подумать, что ты все-таки заглянешь ко мне в гости.

Саске выдернул из торца стеллажа меч и прокрутил в руке, как бы показывая, что лишняя болтовня его не интересует.

— Ты из Ооцуцуки? — спросил он грозно.

Божество расхохоталось.

— Ты видишь у меня рога?

Саске прищурился и крепче сжал рукоять меча.

— Ладно-ладно. Нет, я не из этих. Сравнил, тоже мне. Бери выше.

Воинственный взгляд разъяренного отца стал беспокойным. Донна ухмыльнулась, довольная эффектом. Она слишком привыкла быть наблюдателем. Пришла пора и самой выйти на сцену.

— Выдохни, Учиха Саске. Никто не похищал твою дочь.

— Где она?

— Сложно сказать… — задумчиво пробормотало божество, но заметив, как напряглись пальцы на рукояти меча, поспешно добавило: — Давай разъясним раз и навсегда, что происходит, ладно?

— Можешь начинать.

Донна вздохнула. Она отставила чашку, присела на край стола, скрестив ноги, и начала рассказ о многообразии реальностей, о своем трактате и о трепетном желании маленькой девочки по имени Учиха Сарада спасти свою мать от гибели.

Смена эмоций на лице Саске передавала то недоумение, то ярость, то снова недоумение, то, внезапно, дикое сожаление. Божество наблюдало за ним, втайне потешаясь.

— Таким образом, я повторю свой вопрос. Какую из дочерей ты хочешь вернуть?

Саске отвел взгляд и скривил губы.

— Тогда отправь меня к ней. В тот самый момент. Тогда я окажусь рядом с Сарадой в каждой из... из этих... реальностей.

Божество закатило глаза.

— Так. Стоп. Не нужно вторгаться в мой эксперимент. Я не учитывала в нем дополнительный фактор. Ты мне там не нужен.

— Ах, эксперимент?! — воскликнул Саске, поудобнее перехватывая меч единственной рукой.

Донна нервно ерзала на столе и с опаской следила за клинком.

— Да и, хм. В том временном отрезке уже есть ты. Молодой ты. Двух Саске в один момент времени в одной реальности быть не может. Ты не попадешь к Сараде, — сказало божество уже серьезно. — Понимаешь?

На щеках Саске играли желваки. Донна кожей чувствовала, что разъяренному Учихе сложившаяся ситуация категорически не нравится.

— Верни мне дочь, — повторил он упрямо.

— Опять фонарики! — воскликнуло божество, взмахнув у себя перед носом рукой, будто прогоняло мошек. — Только что объяснила. Какую из дочерей? Мм?

Саске тяжело выдохнул сквозь зубы.

Донне вдруг стало его жаль. Она понимала, что задает вопрос, на который не может быть ответа. Чего хочет Саске, было ясно и без того: он хотел, чтобы все было как раньше. Вернуться в свой мир и чтобы рядом снова была Сарада. Любая. Но вопрос «какую из?» заставлял его совершить невозможный выбор между с виду одинаковыми девочками, каждая из которых имела право возвратиться домой к папе. А остальных что, оставить на произвол судьбы? Вернуться домой с ребенком и мыслями о том, что миллионы таких же девочек могут сейчас страдать, совершенно одинокие и беззащитные?

Спровадить бы его куда подальше...

— Я подумаю, — ответило божество немного погодя.

Саске ждал, глядя на нее в упор. Донна раздраженно дернула плечами.

— Возвращайся к себе, как пришел. Чего стоишь?

— Не вернусь, пока не увижу свою дочь.

Божество устало закатило глаза.

— Я же сказала, подумаю над твоей проблемой. Если возможно вернуть Сараду — она появится в твоей реальности. Так что возвращайся туда.

Саске не двинулся с места.

Вот же баран упрямый.

Донна демонстративно указала пальцем на стену возле книжной свалки: туда, где недавно открывался портал.

Гости в Библиотеке появлялись крайне редко, но в последнее время они стали какими-то слишком навязчивыми.

66

Сарада все-таки уничтожила тело Шисуи, как и обещала. Пришла на кладбище к свежей могиле, расстелила свиток и применила ту самую технику. Под землей послышался негромкий глухой хлопок. Сарада свернула свиток дрожащими руками, поднялась с колен и окинула взглядом пустое вечернее кладбище. В сумраке все еще можно было различить имя на могильном камне:

«Учиха Шисуи»

Пустые символы. Никакого Шисуи здесь нет.

Сарада спрятала свиток и медленно побрела домой.

Над мрачными деревьями догорало оранжевыми красками небо. Вечер был теплым, словно молоко. Сарада слушала мирный гомон улицы, вдыхала запахи вечерней свежести и уличной еды, духов и крепкого пота случайных прохожих. Все то, что вызывало у нее хоть какие-то чувства, будь то нежная привязанность или панический страх, исчезло.

Шисуи умер. Корень — истреблен Итачи. Нанадайме ушел из деревни в путешествие. Отец в больнице и не хочет ее видеть. Дядя — психопат-отцеубийца, но почему-то дважды не убил и даже подарил право на жизнь ей и Саске, уничтожив организацию Данзо.

Сарада оказалась предоставлена самой себе, и ей понемногу удалось подчинить хаос своих мыслей.

События минувшей недели стали для нее серьезным ударом. Прежде она медленно варилась в своем безумии, но в тот вечер, когда погиб Шисуи и вернулся в деревню Итачи, душевная боль и дикий страх достигли своего апогея. Душу перекрутило в фарш, и Сарада точно сошла бы с ума, если бы неожиданно не сработали защитные механизмы психики. Рассудок не мог терпеть такой натиск, и естественной его реакцией было защититься: погасить страх, отринуть панику, заглушить сомнения.

С самого первого момента в прошлом Сарада не знала покоя. Тревожилась за будущее, за своих друзей и близких, сомневалась в каждом решении, однако путешествие, первостепенной целью которого было спасти от гибели маму, постепенно обретало новый смысл. Сараде явился мир, в котором выросли родители, и этот мир уже успел преобразить ее до неузнаваемости. Он рассыпался в руках. Сарада была практически уверена, что будущее изменилось настолько, что вопрос с мамой и той роковой миссией может быть неактуален вовсе. Впереди ожидались самые кровавые годы из учебника по истории, и Сакура могла просто не дожить до того дня, когда должна была погибнуть. Родители казались Сараде беззащитными. Как матери боязно отпускать от себя ребенка, которого столько месяцев она носила в утробе, так и Сараде было страшно за Саске и Сакуру.

Однако после гибели Шисуи тревоги, сутками роящиеся в сознании, осели кучей сухого мусора, и Сарада просто безжалостно вытряхнула их из головы. Ей было уже неважно, родятся в будущем Боруто и другие или нет. Вряд ли пережить их отсутствие было бы сложнее, чем оправиться сейчас от смерти Шисуи. Прошлое приняло ее, поглотило, обратило на свою сторону. Учиха Сарада стала частью истории. Если раньше ей казалось, что в прошлом она чужая, то сейчас и в будущем она не видела для себя места. Она успела свыкнуться с мыслью, что родители — ее ровесники, Нанадайме Хокаге — непоседливый шумный генин, который называет ее «нээ-чан» и смотрит таким взглядом, каким никто никогда на нее не смотрел. И Сарада чувствовала, что если вернется обратно, то станет одинокой. Люди этого поколения не примут ее: все они станут взрослыми. А одноклассники не поймут.