К черту.

Чакры еще было достаточно. Сарада пустила ее на шаринган, подобралась к краю ямы и осторожно выглянула наружу. На земле лежало раздавленное тело с расколовшейся белой маской на лице. Неподалеку еще один труп, брюхом вниз. Ни души в округе.

Было шестеро. Троих я убила. Но где еще трое? Отступили? Не понимаю…

Однако разбираться было некогда. Сарада размазала по грязным щекам выступившие слезы и погасила шаринган. Боль в глазах больше не отрезвляла и не пьянила. Глаза просто пекли, и ее вновь стало затягивать безумие.

Шисуи чувствовал то же, когда вырывал себе последний глаз? А та женщина, которой я… Черт, хватит об этом вспоминать! Хватит!

Она одним прыжком взлетела на дерево. Сарада прыгала с ветки на ветку и с трудом сохраняла контроль над телом. Колени дрожали, мышцы болели. После тренировок с Саске, какими бы жесткими они ни были, ничто так не болело, как сейчас.

Это последствия той папиной техники? Тогда как папа в будущем… С такой легкостью…

Теряясь в догадках и прогоняя из головы безумные мысли, Сарада выбралась из лесу. Было уже темно. Безлюдные рощицы сменились такими же необитаемыми улицами окраины.

«Пожалуйста, будь в порядке. Пожалуйста, папа!»— в панике думала Сарада.

Чем ближе она подбиралась к центру деревни, тем больше народу встречалось на улицах. Сарада гадала, сколько же она пролежала в той яме? Когда она уходила с обрыва, было еще относительно светло.

Она натыкалась плечами на людей, на нее ворчали и ругались, но она с такой скоростью неслась домой, что ругань не достигала ее слуха. Легкие сводило от быстрого бега, горло обжигало прохладным вечерним воздухом.

Сарада остановилась передохнуть. Из земли к стене ближайшего дома тянулась широкая металлическая труба, около метра в диаметре, изогнутая под прямым углом, и рядом еще целый сноп других, тонких. В трубах что-то шумно гудело.

Вдруг какая-то тень с силой швырнула Сараду на стену. Она задохнулась от удара спиной.

Корень?!

Небо покраснело. Улица потеряла свои естественные вечерние краски и стала какой-то грязно-серой. Отовсюду слетались вороны. Они закружились в вихре перед Сарадой, черные крылья сливались в длинный плащ с красными облаками. Вспыхнул шаринган. В полумраке проступили очертания до боли знакомого лица.

— Дядя… — выдохнула Сарада.

Машинально, не задумываясь. Как она ни пыталась изгнать из памяти это проклятое слово, в которое в свое время вкладывала столько любви, оно все равно вырвалось само собой. Сарада догадывалась, что жить ей осталось недолго. Как и предрекал Шисуи, Итачи вернулся. Черт знает зачем, может, и для того, чтобы забрать ее глаза?

Сараде казалось, что стоит увидеть лицо дяди вновь, и она умрет от страха. И правда, при виде Итачи ее охватил ужас, но, к ее же удивлению, не настолько дикий, как она ожидала. После пережитого за этот вечер уже не оставалось душевных сил бояться, да и видела она вещи настолько страшные, что Итачи просто вписался во все это, как будто только его и не хватало для полной картины ада.

Сарада вдруг подумала, что лучше пускай ее убьет Итачи. Погибнуть от рук кого-то из Учиха все-таки более благородная смерть, чем пойти на органы для Данзо.

А, кроме того, она ощущала любопытство.

«Никто в деревне не знает настоящего Итачи. Все, что ты услышишь о нем, не более чем слухи...»

Шисуи умер, но его голос продолжать нашептывать Сараде те же слова, что говорил когда-то при жизни.

«Перестань бояться. Хочешь узнать Итачи — взгляни на него своими глазами...»

Сарада испуганно глядела в шаринган дяди.

Что ты имел в виду, Шисуи-сан? Вот я смотрю на него. Смотрю и ничего не вижу.

Все это уже было когда-то давным-давно в арке у ночлежки: она и Итачи, совсем еще юный.

История повторялась.

58

С плаща Итачи одна за другой срывались черные птицы и взмывали в красное небо. Сараде показалось, что она теряет равновесие и падает. Она напрягла зрение. Старалась внимательнее рассмотреть иллюзорный мир, созданный ее дядей, найти в нем несостыковки, заглянуть за него.

— Кто убил Шисуи? — произнес низкий мужской голос, чужой и знакомый одновременно.

Глаза ныли все сильнее и сильнее, но Сарада все равно упрямо пыталась выбраться из иллюзии. Глазные яблоки пронзила резкая вспышка боли. Красное небо раскололось. Трещины прорастали в серую улицу, вороны, отрывающиеся от плаща, ускользали в эти черные трещины и сливались с ними. В лицо ударил свежий вечерний ветер, а с ним послышалось гудение трубы, такое насыщенное и низкочастотное, что от него свело зубы.

Весь ужас, что нагоняло гендзюцу, куда-то делся. Человек, стоящий перед Сарадой, выглядел далеко не так демонично, как в иллюзии, скорее даже немного несчастно. Линии, рассекающие щеки от переносицы, стали еще длиннее и глубже. Пряди волос, спадающие над протектором с перечеркнутым символом Листа, выглядели неопрятно. Образ жизни отступника вряд ли располагал к тому, чтобы тщательно следить за своим внешним видом.

— Неплохо. Уже лучше, — похвалил дядя.

Он будто тоже вспомнил ту встречу в арке, много лет назад, когда они еще не были знакомы. Тогда Сарада не сумела распознать его гендзюцу.

В реальности дядя выглядел далеко не так пафосно и жутко, как в иллюзии, но от него все равно веяло смертельной опасностью. Сарада чувствовала, что полностью находится в его власти. Он и раньше все контролировал. Итачи невозможно было победить даже на тренировках, когда он всячески поддавался. Насколько же силен он стал сейчас?

Она боялась дышать. Легкость, навалившаяся на плечи после выхода из гендзюцу, постепенно улетучивалась. Присутствие Итачи давило и вновь стало воскрешать то чувство паники, которое должна была навести иллюзия.

— Повторяю. Кто убил Шисуи?

Откуда он знает? Да и… какое ему дело…

— Корень.

— Кто именно? Имена.

— Я н-не знаю имен. Его отравили… насекомые…

Итачи не пытался ее убить. Пока что не пытался. Сарада почувствовала, что у нее нервно дернулась щека. Странно было разговаривать с ним после всего, что произошло.

— Что он рассказал тебе? Шисуи…

— Все, — едва слышно выдохнула Сарада.

— И что ты будешь делать?

Настоящее складывалось, словно мозаика, из моментов прошлого: встреча в арке, беседа с Шисуи после второй временной волны…

«Что собираешься делать, девочка?»

Сараде задавали этот вопрос каждый раз, когда она была не в себе. Его задавал Шисуи, когда она очнулась в госпитале, спустя шесть лет после трагедии Учиха. Его задавал Нанадайме, еще в будущем, когда Сарада стояла перед экраном с результатами генетического анализа и была уверена, что мама ей не мама.

Пустота в груди, холод, страх. Судя по всему, эти душевные перемены были легко заметны со стороны и вызывали опасение. Шисуи и Наруто осторожно спрашивали Сараду, что она планирует делать дальше, как будто боялись, что она наломает немало дров. Оба надавили на нее, заставили выговориться, привели в чувство и задали ей новое направление.

Итачи говорил теми же словами, но, в отличие от Шисуи и Седьмого, он нес не жизнь, а смерть, и этот приевшийся вопрос явно был вызван другими мотивами, никак не заботой.

— Уничтожу Корень, — глухо выдавила Сарада.

Черт дернул ее за язык сказать правду. Она никогда не умела убедительно врать. Сарада сама не до конца верила, что ей удастся совершить такое, но сила, пробудившаяся после смерти Шисуи, давала надежду, что у нее все-таки получится.

Иначе мы с папой погибнем. Нас некому больше защитить.

Итачи не стал смеяться.

— Правда? — спросил он с искренним любопытством. — Сможешь сама уничтожить Корень?

Любопытство? Странно, что в тебе осталось хоть что-то человеческое… дядя.

Последнее мысленное «дядя» впитало в себя столько яда, что слово полностью сменило свой смысл. Дядя — отныне не близкий человек, брат отца, а волк в овечьей шкуре. Убийца, внушивший всем доверие и предавший.